Кайлеан был уже рядом, обнимая. Я тщательно отводила руку с мечом подальше от него, пока он не забрал у меня меч, воткнув его обратно в камень.
— Почему? — слабо вопросила я. — Что всё это значит?
Мой муж закопченной пятернёй откинул волосы со лба, оставив на коже грязные полосы, и устало сказал:
— Потому что я — коронованный король, а ты — со вчерашней ночи — моя законная жена. Ты королева, Данимира, и подобные артефакты теперь тебе подвластны и не могут причинить вреда.
Раздув ноздри, я произнесла с нотками зарождающегося гнева:
— О, мой царственный супруг, а дозволено ли будет узнать, королевой какой страны я являюсь, или это не моего ума дело?
Кайлеан почему-то довольно засмеялся, снова стиснул меня в объятиях и жадно поцеловал, потом отпустил и заговорил:
— Признаться, вначале я всерьёз рассчитывал на Аннморию. Не фыркай, такое решение просто напрашивалось. Но довольно быстро стало ясно, что приобретя Аннморию, я потеряю тебя, и я понял, что надо идти другим путём. В юности я много странствовал, и однажды наткнулся на проход в другое измерение… наткнулся случайно, дуракам везёт… девственное, никем не занятое измерение, сокровище, о котором никто не подозревал… ничейное королевство — нетронутая земля, покрытая густыми лесами и чистыми реками… и при этом населённая весьма опасной фауной… Тогда я еле унёс ноги и отложил до лучших времён исследование новых территорий, но теперь понял, что настала пора разыграть эту карту. Пока ты гостила в Эрмитании… я тянул время и спешил… прямо у портала был выстроен форт… деревянный пока… и в нём я короновался три дня назад.
Он закончил, поглядывая выжидательно, но мысли смешались в моей голове от такой новости, и тогда Кайлеан добавил, заглядывая мне в глаза:
— Ты просила что-то придумать. Я придумал. Лёгкой наша жизнь не будет, о благах цивилизации на какое-то время придётся забыть… да что там говорить — за пределы форта ты сможешь выйти не скоро, каждый клочок земли придётся отвоёвывать с боем, и я поначалу буду не столько королём, сколько лесником… охотником… плотником… и ещё бог знает кем. Но тебя ведь это не испугает?
Я долго молчала, а потом произнесла:
— Ты так и не сказал, как зовётся наше королевство.
— Что, правда, не сказал? — удивился Кайлеан. — Данимирия, разумеется.
Эпилог
Первым уроженцем Данимирии стал Николас Эмрис Карагиллейн. Как и подобает мультипентаграмному магу, он пробивался в этот мир с боем, и причинил своей матери немало мук, но трудно описать мой восторг, когда я услыхала первый крик сына; крик, по которому сразу можно было определить его характер — сильный, уверенный и нетерпеливый. Ник появился на свет в глухую зимнюю пору, когда бревенчатые стены форта подпирали огромные сугробы, и снег валил так, что даже строительство третьего этажа замка было приостановлено на неделю. Назвав передышку удачей, король объявил празднество по случаю рождения наследника. Портал раскалился от непрерывной работы — прибывали грузы с деликатесами и выпивкой, а затем и гости.
Праздник вышел чудесный, хотя — несмотря на деликатесы и наряды гостей — имел стойкий оттенок сельской вечеринки… нас с Кайлеаном это ничуть не волновало, мы были счастливы.
Наверное, не с этих воспоминаний стоило начинать рассказ о событиях, произошедших после битвы на Имангре, но по правде говоря, мною двигало обычное хвастовство и материнское тщеславие. До сих пор я испытываю нечто сродни радостному изумлению, когда гляжу на двухлетнего Ника и подмечаю, как проявляется в нём смешение наших с Кайлеаном генов. Впрочем, подозреваю, ничего нового в родительских чувствах увидать невозможно, так что, пожалуй, мне лучше перейти к другим событиям.
И всё же прежде чем вернуться назад во времени, я хотела бы кое-что прояснить.
Эмрис.
Э-м-рис…
Второе имя появилось у сына по желанию королевы Эрмитании. Её семья имела валлийские корни и так звали её отца. Признаться, когда над колыбелью прозвучало пожелание Елены, я вздрогнула и трижды открывала рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказала. В конце концов, рассудила я, второе имя — это обычно формальность, а отказ может серьёзно подпортить отношения со свекровью. Что же касается памяти о Мортене… его глубоко противоречивая личность и так занимала мои мысли довольно часто. С сожалением я размышляла о том, что дух человечности проявился в нём наиболее ярко как раз тогда, когда он отказался от притязаний на физическое тело. О природе чувств, испытываемых Мортеном по отношению ко мне, я, напротив, предпочитала не задумываться, слишком скользкая была тема. Я лишь полагала, что странные токсичные отношения в стиле «любовь-ненависть» вообще были для него нормой. Скорей всего, вкус к такому ему привила моя несчастная тётя, — личность, на мой взгляд, такая же противоречивая, как и Мортен.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Так или иначе, брат-призрак жил в моих воспоминаниях, как ему и хотелось… более того, признаюсь, странные фантазии захватывали меня иногда, я воображала, что он жив не только в воспоминаниях.
Повод к подозрениям был ничтожен и всё же… и всё же… Второе имя сына фигурировало лишь в официальных бумагах, но однажды, когда Ник опасно расшалился, я в сердцах произнесла вслух (в лучших традициях Мэри Поппинс) — «Николас Эмрис Карагиллейн, извольте остановиться!..» И вдруг кто-то невидимый погладил меня по щеке… да так отчётливо, что холодок пробежался по позвоночнику. Позже я опять обратилась к сыну «Эмрис», на этот раз, чтобы свериться с ощущениями, и невесть откуда взявшийся ветер вновь погладил моё лицо и пробежался по волосам. Дальнейших экспериментов я не проводила и больше вспоминать об этом не хочу.
На самом деле, первой, родившейся в Данимирии, могла бы стать Снежинка, но Кайлеан настоял на том, чтобы церемония призыва души в тело состоялась в Эрмитанском драконятнике. Неизвестно, какая физическая форма таится внутри овоида, напомнил он, а в форте пока нет надлежащих условий.
Как выяснилось, беспокоился он не напрасно.
В положенный час яйцо созрело, душа Снежинки была призвана, после томительного ожидания скорлупа треснула… и первым в трещину просунулась не кошачья лапа, а белое бархатистое перепончатое крыло.
Я ойкнула, вытягивая шею и прижимая руки к груди.
Крыло убралось.
Тот, кто был внутри яйца, сначала посидел тихо, следом основательно повозился, в итоге трещина расширилась, верхняя половинка отлетела в сторону, и белоснежное изящное существо взглянуло на нас удивлёнными ярко-оранжевыми глазами.
— Я что-то пропустила? — вопросила миниатюрная драконица нежным голоском, выпростала крылышки и неуклюже попыталась выбраться из яйца. Яйцо качнулось, драконица кубарем выкатилась нам под ноги.
— О, моя милая Снежинка, — дрогнувшим голосом вымолвила я. — Это ты, ты!..
Потом были слёзы, объятья и задумчивое заявление Снежинки, что она съела бы рыбки… или, может, сметанки… сливок… или нет, сейчас ей больше всего хочется толчёного речного жемчуга, посыпанного опилками эбенового дерева… после чего Снежинка озадаченно замолчала, а потом недоумённо спросила, действительно ли она теперь должна питаться такими странными вещами.
— Лишь иногда. В особых случаях, — сказал Кайлеан, и оранжевый взор обратился к нему.
— От тебя пахнет Данимирой. А Данимира пахнет тобой. Значит ли это, что вы поладили?
— Да, мы поладили, — подтвердил Кайлеан, приподняв уголки губ.
Снежинка внимательно изучила его ауру и благосклонно кивнула.
— Это хорошо. — Драконица совершенно по-кошачьи потянулась. — За Данимирой нужен присмотр, а ты напоминаешь мне Левиафана… Он, конечно, лучше, но… О-о-о! — Снежинка издала восклицание, вытянула крыло и повертела им перед собой. — Но что теперь скажет Лёва?.. Понравится ли ему это? — Снежинка снова повертела конечностью. — Что это здесь — коготки на крыльях? Интересно, надо ли их точить? — Она задумалась.
Из тёмного угла вперевалочку вышел Левиафан. Его бородатая, и без того мрачная физиономия выражала теперь ещё большую мрачность.