Дверь, скрипнув, распахивается.
— Мой король! — Ожье кажется, в комнату ворвался медведь. Всматривается — нет, человек. Тот самый, что норовил держаться подле Андрия и на пиру, и на венчании. Верзила поперек себя шире, таких, как Ожье, троих в него запихнуть — и еще места маленько останется. Кто же такой? Вроде называли его имя, только Ожье не до имен тогда было. Одно отложилось в памяти — как ловко верзила сквозь толпу просачивался: никого ведь не толкнул, не задел!
— Заходи, Сергий. — Андрий подсобрался в кресле: вроде и сидит как сидел, а вскочит при надобности быстрей, чем Ожье вздохнет. — Что стряслось?
— Васюра приехал. Говорит, через Вороний перевал не пройдем.
— Что так?
— Обвал. Конь пройдет, карета — никак.
— Странно, — говорит Андрий. — Неподходящее место для обвалов…
— Да там вроде как и не только обвал. Васюра еще что-то плел, про нелюдь какую-то непонятную, только я его заткнул и спать уложил.
— Так до утра, значит, терпит, — слегка усмехается Андрий.
— Нет. Если меняем дорогу…
— Утром, Сергий. Даже если меняем.
— А ведь это две недели лишних, — бормочет Сергий.
— Да по горам, — кивает король Андрий. — Нет, я с утра сам с Васюрой потолкую. Как проснется, сразу его ко мне.
— Это само собой, — соглашается Сергий. — Только если Васюра что говорит, я его послушаю.
— Ну вот вместе и послушаем. До утра, Серега, понял? Васюру уложил — молодец, а тебя что, мне укладывать?
Сергий-Серега презрительно фыркает.
— Нет уж, ты иди, — с нажимом говорит Андрий. — И выспись.
— Да я…
— Конечно, да ты. Иди спать, это приказ.
Верзила шумно вздыхает и выходит. Дверь за ним закрывается неслышно.
Король Андрий откидывается в кресле, взгляд его возвращается к Ожье. Бывший гвардеец выглядит удивительно безучастным. Ни искры интереса в глазах… Ох, нечисто дело!
— Так докажите мне вашу честность, господин Ожье.
Медленное пожатие плеч. Рассудительный, спокойный голос:
— По правде говоря, не вижу как. Я могу, конечно, поклясться, но вы вправе не принять клятву возможного врага.
— Это да, — усмехается король Андрий, — поверить клятве вассала короля Анри было бы непростительной глупостью. Однако у меня есть способ проверить вас, господин Ожье. Согласитесь вы говорить со мной под заклятием правдивости?
Короткая, почти незаметная заминка. Не миг — меньше.
— Да, господин… я доверюсь вашей чести.
Король Андрий берет со стола небольшую бутыль, в каких привозят вино, известное на севере как «Имперское черное». Наливает поровну в два монастырских стакана. Смотрит сквозь свой стакан на пламя свечи, покачивает туда-сюда, пригубливает. Кивает. Приказывает:
— Пей.
Ожье зажимает стакан между ладоней, подносит к губам. Глотает. Хорошее… куда лучше того, чем угощают корваренские трактирщики.
— Это вино?
— Заклятое.
— Но вы могли угостить меня сразу же…
— И испытать тебя без твоего согласия? — Король Андрий допивает и широко улыбается. — Мог. Зато теперь я знаю, что ты пошел на испытание по доброй воле. А с другой стороны… уж если мне нужна твоя преданность, Ожье, я тоже должен ее заслужить.
Гвардеец кидает на Андрия быстрый любопытный взгляд.
— Вот уж чего я не ожидал… вы не похожи на нашего короля, господин.
— Надеюсь. — Короткий, сухой смешок.
Минутная пауза — глаза в глаза.
— Мы оба узнали кое-что новое друг о друге, верно, Ожье? Так зачем вы просите моего гостеприимства? Ты действуешь по приказу своего короля?
— Нет, господин. Король выплатил мне отступные, я волен жить по своему выбору. Правда, будь у меня выбор, я предпочел бы не жить вовсе…
— Однако живешь?
— Из-за Юли. Храбрости может достать на многое, но когда любимая клянется, что уйдет из жизни вместе с тобой… я испугался.
— Ты поверил? — Андрий шевелит бровью. — Женские клятвы, что вода на песке.
— Не все. Не могу рисковать.
— И это она решила ехать с Марготой?
— Они… — Ожье ведет чуть дрожащей рукой по лбу, по давно не мытым светлым волосам. — Уж не знаю, в чью голову взбрело это поначалу. Они в самом деле дружат, по-настоящему, это многих удивляет, но что есть, то есть.
— Ожье, так что у тебя с руками?
— Проклятие гномов.
— Гномов?! Я думал, Подземелье — выдумка менестрелей!
— Это правда, господин.
— Да, конечно… — Андрий рассеянно чешет бороду. — И как это случилось?
— Я защищал Карела. Не знаю, что им было нужно, но… не люблю вспоминать. Стыдно.
— Почему же?
— Я оказался никудышным охранником. Я выполнил свой долг, но в спасении принца нет моей заслуги. Иногда я думаю, что дешево отделался… Мой король должен был бы казнить меня, раз я не уследил за принцем. И получается, что проклятие прикрыло меня от заслуженного наказания, и я вынужден жить… с этим…
— Насколько я знаю короля Анри, он не постеснялся бы казнить и калеку. Было бы за что! Мне не нравится то, что ты говоришь, Ожье. Есть в этом, что-то неправильное. Расскажи мне все подробно.
Ожье прерывисто вздыхает:
— Я не смогу. Сам не понимаю многого. Не понимаю, как смогли гномы проникнуть в спальню принца. Не понимаю, почему они добивались пособничества от меня, а не от Матильды. Уж ее-то напугать — делать нечего! И уж вовсе не понимаю, как мы ушли оттуда. Юли говорит — просто ушли, только и проблем было, что меня тащить. Ну, я-то этого уже не помню.
— Ладно. — Король Андрий задумывается; Ожье опускает голову и с ненавистью смотрит на свои беспомощные руки. Так проходит, кажется, целая вечность. — Господин Ожье. Ваш король дал вам отступные. Согласно праву вассалитета вы можете теперь найти себе другого сюзерена. Согласитесь вы объявить себя моим вассалом?
Ожье вскидывает на короля Андрия горячечные глаза:
— Зачем вам такой вассал, господин?
Андрий чуть заметно пожимает плечами:
— Пока есть воля, воин остается воином.
— Похоже, что у меня есть воля? Вы зорче меня, господин. — Ожье слабо улыбается. — Вы видите во мне то, чего сам я не вижу.
— Давно это случилось?
— Месяц, чуть больше.
— Через месяц-другой ты смиришься. Через полгода вспомнишь вкус жизни. А через год тебе смешно будет вспоминать себя сегодняшнего. Поверь, я знаю, что говорю. Только дотерпи, Ожье. Твоя Юлия правильно решила, и я рад буду оказать вам гостеприимство.
— Тогда… я присягну вам, господин. После перевала. И если найдете для меня дело…
— Найду. Клянусь в том Светом Господним и кровью своей.
— Моя жизнь будет принадлежать вам, господин. Всецело, клянусь в том Светом Господним, до последнего дня, до последней крови. Я… господин, я…