— Ладно, девушка… — Король бросает свирепый взгляд на жену и дочь и, отстранив Юлию, шагает в темный проход. — Сзади держись, поняла? И чтоб ни звука!
— Возьми… — Королева торопливо повязывает Юлии на запястье серебряный шнурок с вплетенными в концы крохотными изумрудами. — Это «серебряная трава», на защиту.
Юлия только кивает, уже протискиваясь в проход следом за королем. «Серебряная трава», наговоренная на защиту, прибавляет уверенности. Ажурные блики мечутся по стенам, впереди смыкается темнота, а проход ведет вниз и вниз — где скатами, где чередой ступеней, а раз даже длинной винтовой лестницей. Иногда коридор ветвится. Тогда король берет у Юлии лампу и разглядывает стены и пол. Он молчит, шаги его почти бесшумны, и Юлия изо всех сил старается двигаться так же — неслышно и осторожно. Тишина Подземелья звенит в ушах.
Тишина? Или гномьи наговоры, отскакивающие от «серебряной травы»?
Король останавливается так резко, что Юлия утыкается носом в его широкую, плотно обтянутую замшевым жилетом спину. Король шарит руками по воздуху впереди себя. Там, впереди, мечется свет неровными огненными сполохами. Там слышен бубнящий что-то неразборчивое гнусавый гномий голос. Король наваливается на невидимую преграду всем телом, пытается разрубить шпагой… шепчет в бессильной ярости:
— Они закрыли проход!
— Что же делать? — Юлия тоже протягивает руку вперед, касается кончиками пальцев преграды, и со шнурка королевы срываются жгучие искры. Невольно ойкнув, Юлия отдергивает руку.
— Что это еще? — хрипло рычит король.
— «Серебряная трава», на защиту.
— Эх, Нечистый меня задери, надо было Нину брать!
Гномье бормотание смолкает, и слышен голос Ожье. Такой родной… Юлия еле удерживает стон.
Решительный, твердый, полный затаенной боли голос. Ее Ожье… Что с ним?! Что-то страшное, она чувствует!
Как в страшном сне, Юлия ставит лампу на пол и шарит руками по колючему, непроницаемо-твердому воздуху, преградившему путь к Ожье. Она уже не замечает обжигающих руку серебряных искр; но мимоходом удивляется, что не плачет; а ведь заплакать сейчас кажется таким обычным делом…
И преграда исчезает. Юлия вваливается в разбавленную сполохами огня тьму, оглядывается заполошно. Ожье — ее Ожье! — медленно и неловко падает к ногам безучастной Матильды, кормилицы принца Карела.
Как она очутилась рядом? Кто таится в вязкой тьме неподалеку? И почему так странно слышать смех маленького Карела?
— Ожье, Ожье, вставай!
— Идем же, дура! — Король одной рукой подталкивает Матильду, другой помогает Юлии подхватить половчее бесчувственного Ожье. — Шевели ногами, пока они не опомнились!
Тьма сгущается вокруг, тьма давит, оживляя древние ужасы и детские страхи.
— Юлия, лампу!
Подхваченная на бегу лампа очерчивает их ажурным кругом света, раздвигая стены до безопасных пределов. Перепуганная Матильда подвывает на бегу. Хрипло, прерывисто дышит Ожье, пытаясь сам переставлять ноги, — пока король не отпихивает от него Юлину руку и не вскидывает гвардейца на плечо, словно мясник баранью тушу. Коридоры ведут вверх, вверх, и все тяжелее дышать. Винтовая лестница кажется нескончаемой. А за ней еще такой долгий путь!
— Юли, — хрипит Ожье.
Король замедляет шаг. Матильду уже шатает, вот-вот упадет, Юлия перехватывает у нее Карела и тяжело хватает ртом воздух. И тут возникают из тьмы впереди королева Нина и сэр Оливер, капитан королевской гвардии.
— Какого черта, — шепотом рявкает король.
— Вам нужна помощь, — тихо отвечает королева. — Я почувствовала.
Капитан принимает у короля Ожье, Нина ловко берет Карела. Королю остается подхватить под руки Матильду и Юлию. И идти сразу становится легче. И бесконечный путь наверх теряется в ажурных бликах света, в шелесте юбок, в тупой повторяемости шагов. И как странно увидеть впереди дневной свет…
Король выдергивает из гномьего механизма алебарду, и тяжелая, в добрый локоть толщиной, дверь бесшумно сливается со стеной.
КОРОЛЕВСКИЙ ХРОНИСТ
1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Который день я читаю о прощальных визитах принцессы.
У меня болят глаза от постоянного чтения — но, пожалуй, я все равно не хотел бы бросить…
Принцесса-невеста в сопровождении отца своего короля посетила монастырь Софии Предстоящей, и монастырь Ии-Заступницы, и головную миссию Братства Святого Карела. После выполнения долга вежливости пред людьми Господними настал черед родичей, кои не столь малочисленны, чтобы управиться с ними быстро. К тому же многие из них живут далеко от Корварены, как и подобает побочным ветвям королевского древа, и держат собственные дворы, и властвуют в собственных землях под рукой своего родича короля. И король Анри с принцессою Марготой первой посетили сестру короля Оливу, что правит в Прибрежной Дельце, а затем — сына ее Луи, владетельного пана в Дзельке Северной — Цзельке, как привыкли говорить северяне.
Олива встретила племянницу ласково, поздравила с замужеством и самолично выбрала для нее у лучшего ювелира Дельцы ожерелье речного жемчуга редчайшего оранжево-розового оттенка, и височные подвески в тон ожерелью, и таким же жемчугом шитый женский пояс. Луи, прослышав о приезде венценосного дяди, прискакал в Дельцу, «дабы лично сопроводить родича своего короля и любезную кузину от Дельцы до Дзельки». Если судить по хроникам, отношения между королем и Оливой были натянутые, тогда как Маргота и Луи держались дружески, звали друг друга «любезный кузен» и «милая кузина», подтрунивали над грядущим браком одной и устоявшейся семейной жизнью другого. Странное дело: я понял так, что хронист описывал прощальные визиты принцессы с чужих слов, а между тем они представлялись мне куда реальнее, чем церемония сборов, на которой он присутствовал. Были ли у него осведомители в свите принцессы? Для хрониста это так понятно…
А похищение Карела не попало в хроники.
И сколько еще может быть в них пробелов?
Поездка в Дельцу и Дзельку продлилась почти месяц; возвращаясь в Корварену, король и принцесса-невеста заглянули на денек к королевской внучатой племяннице Элеоноре, в замужестве герцогине Эймери, и почтили ее подарком по случаю рождения первенца. Она же уединилась с принцессой, и разговор их, начавшись после утрени, длился до обеда и неизвестным остался даже королю. Каковое обстоятельство привело короля в некоторое недовольство; впрочем, истинной причиной недовольства были скорее не «бабьи сплетни», а неизбежное, вслед за окончанием приятных визитов, приближение визитов неприятных.