Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

из городка. Он стал скрываться по глухим дальним хуторам и заимкам. Власть в войске фактически вновь перешла в руки Бородина и отстраненных старшин, которые стали продолжать творить свое черное дело.

Тяжба в Яицком войске разгоралась. На смену Потапову производить следствие среди казаков в конце 1766 года приехал из Оренбурга командующий войсками генерал-майор Черепов. Это был властный и жестокий начальник. Он не стал долго церемониться с бунтовщиками, велел согнать на площадь перед войсковой канцелярией все население Яицкого городка, выкатил на середину три пушки, окружил площадь вооруженными драгунами.

– Будете у меня бунтовать, сукины дети? – закричал зычно в толпу.

– Мы не супротивники государыни и господина оренбургского губернатора, – закричали вразнобой казаки. – А Матюшку Бородина и отпрыска его в атаманы боле не хотим! Не любы они нам. И остальные старшины со своими прихлебателями – тоже.

– Пушкари, подпаливай фитили! – властно приказал самодур Черепов. – Эскадрон, к стрельбе по смутьянам и ворам готовсь!

Толпа на площади глухо охнула, дружно повалилась на колени.

– Винимся, батюшка, в своих грехах. Не вели казнить, супротивничать больше не будем! – покорно закричали безоружные казаки. Драгуны, сгоняя на майдан народ, не велели казакам брать с собой кинжалы и шашки. Не на войну, мол, идете.

Не слушая их, генерал Черепов подал знак своему помощнику, майору Новокрещенову, и тот крикнул драгунам:

– А ну-ка, ребята, поверх голов смутьянов пли!

Драгуны дали из ружей залп в воздух, а кое-кто выстрелил и в лежащих на декабрьском снегу людей. Несколько человек было убито и ранено. Казаки с женщинами и детьми вскочили на ноги и стремглав бросились с площади в переулки. Вслед им, так же поверх голов, зловеще рявкнула пушка.

– Пропадаем, православные! Ни за грош пропадаем, – в страхе кричали разбегающиеся по дворам казаки. – Побьет нас как есть окаянный Черепов…

2

До весны все притихло, но к весенней плавне опять в Яицком городке закипел глухой ропот и недовольство. Казаки непослушной стороны собирались то здесь, то там кучками, перешептывались, сердито трясли бородами, яростно сжимали жилистые кулаки. Больше всех горячился Ванька Кирпичников, который был уже в звании сотника:

– Старшины, мать их за ногу, царицын милостивый приговор похерили, под сукно запрятали! В нем ясно прописано: Матюшку Бородина со старшинами от должности отстранить, драть кнутом и навечно сослать в Сибирь-матушку, за Каменный пояс… А замест того енералы Логинова с депутатами на каторгу спровадили, стариков плетьми били, а нас ни за что, ни про что на площади картечами расстреливали!

– А ты видал ту бумагу? – недоверчиво спросил казак умеренных взглядов, некогда водивший дружбу с Бородиным, Андрей Овчинников.

– Видал, мне старшина Логинов самолично показывал, – безбожно врал Кирпичников.

– Ну так вдругорядь надо в Петербург жаловаться, – сказал Овчинников. – Ежели генерал Черепов с майором Новокрещеновым и Бородин со старшинами самоуправством занимаются, матушка-государыня им враз укорот даст, пропишет по первое число.

– А кто ж в Питер поедет, уж не ты ли, Овчина? – ехидно подковырнул его Михаил Атаров. – Поезжай, спробуй… Вон Копеечкин с Ульяновым поехали, теперя в Сибири на каторге загибаются!

– Это вопрос… – неопределенно молвил Овчинников.

– То-то и оно…

3

Жена Михаила Атарова Варвара собиралась на Пасху съездить в Оренбург, откуда она была родом, – родственников попроведать, на родительские могилки сходить. Казаки непослушной стороны, прознав об этом, дружно заявились в хату к Атаровым. Пришло шесть человек во главе с Кирпичниковым. Хозяйка подивилась столь ранним гостям.

– Мы ненадолго, – успокоил ее Кирпичников. Обратился к Михаилу. – Тут, брат, вот какое дело: порешили мы с казаками челобитную губернатору Рейнсдорпу направить с жалобой на самодурство и жестокость его посланника генерала Черепова. Мараковали вчерась весь вечер, все обстоятельно прописали, про бородинские непорядки, про самоуправство майора Новокрещенова, про декабрьский расстрел на майдане, ну и все такое… Не могла ли, слышь, твоя баба в Оренбурге писульку нашу губернатору передать, в канцелярию тамошнюю? Слых есть, она как раз в Оренбург собирается.

– А что ж не передать, передам, – живо согласилась казачка, присутствовавшая при разговоре. – Дело чай не хитрое, к писарю в канцелярию сходить… Токмо там все чиновники – сплошь воры и пропойцы, мзду с просителей немалую берут на выпивку и для семьи. Жалованья-то, видать, писарского не хватает, а рыбу в Яике им ловить запрещено… Так что, казаки, не обессудьте, а на лапу канцелярским сунуть надоть. Сколько положите…

– А уж это мы мигом, Варвара батьковна, – согласно закивал головой сотник Кирпичников. – Зараз человека пошлю по дворам, соберет, кому сколь не жалко. Гроши к вечеру будут.

Он тут же распорядился среди своих, которые слушались его неукоснительно. Молодой безбородый казак побежал выполнять его повеление.

– Ну и вы ступайте себе с Богом, мне собираться надо, – выпроводила непрошеных гостей из хаты Варвара Атарова. – Завтра утром приходите, как развиднеется. Я чуть свет тронусь.

Казаки оставили ей челобитную для губернатора и ушли. Варвара замела за ними пол в горнице, покормила малых детей – сына и двух дочек, уложила их после обеда спать. Старшие сыновья и средняя дочка играли на дворе со сверстниками.

– Пойдем на сеновал, – потянул жену из дома Михаил Атаров.

– Невтерпеж? – укоризненно взглянула на него Варвара.

– Расстаемся ведь завтра… – замялся казак. – Я скучать по тебе буду.

– Не на век, чай, расстаемся. Приеду скоро.

– Знаю, ан все одно пойдем, – не отставал Михаил. – Что ж мне без тебя, к девкам на игрища идти?

– У-у, кобель бесстыжий, только о девках и думаешь, – упрекнула казачка…

На сеновале дурманяще пахло степью, сожженной солнцем травой, плесенью и мышами. Варвара забралась на самый верх копны, под самую крышу. Здесь было темно и прохладно. Роились у небольшого оконца надоедливые мухи, сквозь прорехи крытой камышом старой кровли просачивались солнечные лучи.

Казачка быстро разделась, легла, прикрыв исподней рубахой полные, сильно отвислые, литые ядра грудей. Михаил, не раздеваясь, тяжело навалился сверху, громко засопел, прижимая к себе Варвару. Ей было неудобно и горько – хотелось не этого, а чего-то большего, красивого и радостного. Чтобы душа пела и сердце разрывалось от прихлынувших чувств на части.

– Миша! – позвала она его робко.

– Ну чего тебе? – недовольно отозвался муж.

– Ты меня любишь?

– Вот еще… что за глупости, – продолжая противно сопеть и хрипеть на ней, недовольно отозвался Михаил. – Лежи уж, не болтай чего ни попадя! Любишь, не любишь… Чай нам не по семнадцать годков, чтобы про любовь толковать.

– Ну так на, забери энто, что тебе надо, навовсе, а душу оставь, – непонятно сказала Варвара. В голосе ее слышались слезы.

– Совсем сдурела баба, – отдуваясь, пыхтел разгоряченный муж. – Где это видано, чтобы то самое… отдельно от всей жинки обреталось? Чай в карман чекменя не положишь!..

За день он еще раза