моих товарищей.
– Кто-нибудь еще хочет обвинить меня в убийстве? – Эмилий Лет с ненавистью обвел глазами трибунов.
– Нет, префект, мы не обвиняем тебя в этом! – послышались разрозненные голоса. – Гениал слишком заносчив! Прости его! Он так хочет на твое место, что зависть ослепляет его.
Видя, что поддержки у него не нашлось, Флавий Гениал, со злости прикусив губу, сел на место.
– Императорский лекарь Гален, осмотрев тело Коммода, пришел к выводу, что он умер от апоплексического удара, – произнес Эмилий Лет, возвращаясь за стол. – Гален известен по всей империи. У меня не было причин не доверять его словам. Атлет Нарцисс и Эклект пришли сюда и сообщили о смерти, понимая, что гвардия должна первой узнать эту скорбную и очень важную весть. Я предложил вам провозгласить Пертинакса императором, напоминаю, именно для того, чтобы не разразилась гражданская война, неизбежная, когда неожиданно прерывается династия. Никто из нас не хочет войны, правда? Я изложил все достоинства Пертинакса, которых у него очень много, и вы согласились назвать его новым властелином Рима.
– Если бы ты посулил двенадцать тысяч сестерциев за кого-то другого, мы бы тоже согласились с любыми твоими убеждениями, – сказал, усмехнувшись, трибун шестой когорты Туллий Криспин. – Двенадцать тысяч – хорошие деньги!
– Да тебе лишь бы деньги, Криспин! – возмутился Флавий Гениал. – Ты никогда по-настоящему не любил нашего доброго императора Коммода. Только подарки нравилось от него получать.
– А за что мне его любить? – ответил Криспин. – Я с ним спать не собирался! У него для этого была Марция да еще свора любовников и любовниц. Я преторианец, у меня все просто. Если император хорошо платит, делает поблажки, подарки – это хороший император, я его чту и отдам за него жизнь, если не платит, пренебрегает – это плохой император, его стоит сменить. Умер Коммод и что ж? Жалко. Но на то воля богов. Надо думать, как нам жить при новом императоре.
– Я, как и вы, скорбел о Коммоде! – продолжал Лет. – Я, не будучи преторианцем, удостоился чести стать вашим префектом! Я до сих пор скорблю о нем. Коммод уважал Пертинакса, делил с ним консульство, считал его своим другом. Кто еще, как не Пертинакс, мог и должен был наследовать Коммоду? Но новый император, заняв палатинский дворец, оказался совершенно плененным властью. Он опьянен и покорен ею! Власть сделала его глухим, несговорчивым! Но я напоминал, напоминаю и буду ему напоминать, чьими стараниями он сидит на троне. Я верю, честный, справедливый человек, каким всегда был Пертинакс, обязательно восторжествует над собой.
– Как много громких, высоких слов, – пробормотал тихонько Флавий Гениал. – Именно такими патетическими словами ты и добился у Коммода назначения префекта претория.
– Но есть люди в окружении Пертинакса, которые направляют его путем гордыни, – продолжал Эмилий Лет. – Это они советуют ему не слушать меня, забыть про гвардию и опираться только на сенат.
– Кто? Кто эти люди?! – воскликнули трибуны.
– Эклект, ставший управляющим императорским дворцом. Хитрый и коварный льстец. Он воровал у Коммода сокровища, постоянно спаивал нашего любимого императора! А сейчас Пертинакс в своей доброте приблизил его к себе, и дурное влияние этого грека сразу же сказалось.
– Эклект воровал у Коммода сокровища? – недоверчиво спросил трибун седьмой когорты. – И как же он остался жив?
Однако эта реплика осталась без внимания остальных трибунов, с интересом слушавших своего командира.
– Эклект был в тот день на Вектилианской вилле, когда Коммод умер. Наверняка он опять спаивал его, и именно это вызвало апоплексический удар.
– Всем известно, что Коммод затеял оргию в последний день года, – сказал трибун Туллий Криспин. – Но там было много его любовников и любовниц, то есть, я хочу сказать, пили много и без участия Эклекта. Я не защищаю этого грека, не подумайте, друзья. Просто говорю, что очевидно.
Эмилий Лет, не обращая внимания, продолжал свою линию:
– Когда все закончилось и Коммод выгнал участников оргии с виллы, там осталось немного людей. Эклект, Марция, Нарцисс и рабы. Эклект сам мне говорил, как он потом пил с Коммодом, хотя тому стало плохо. Коммод еще сильно разгневался на Марцию. Она будто специально доводила его. Гнев и вино сделали свое дело. Кстати, я слышал о таких ядах, которые могут вызывать апоплексический приступ, не оставляя запаха и других следов.
– Ты хочешь сказать, префект, что это Марция и Эклект довели до смерти нашего императора? – спросил, мрачнея, Флавий Гениал. – А возможно, и убили его?
– Да, это вполне возможно. А теперь Эклект сделал предложение Марции выйти за него замуж.
– Неужели?
– Через несколько дней вы все услышите, и причин не доверять моим словам у вас не будет. Разве не кажется странным, что два человека, бывшие при смерти Коммода, решили теперь жить вместе?
– Да, это очень подозрительно! Нужно публично обвинить их! – раздались возгласы трибунов.
– Я думаю, нужно подождать! – заключил Эмилий Лет.
– Ждать, но чего? Пока они убьют Пертинакса, и мы точно останемся без обещанных денег? – продолжали шуметь трибуны.
– Мы подождем, пока их дурное влияние на императора не станет всем очевидным. Тогда мы нанесем удар. Обвиним их и поставим в неловкое положение Пертинакса. Ведь он покрывает убийц, а это очень подозрительно. Тем самым мы заставим его выложить по шесть тысяч на каждого преторианца.
– А если и тогда он откажется?! – рявкнул Гортензий Прим. – Его следует убить!
– Тише, трибун! – прикрикнул на него Эмилий Лет. – Твои слова – прямой призыв к мятежу! Друзья, простим Гортензию Приму его несдержанность. Он всегда такой горячий! Остерегись, Прим, твой язык до добра не доведет. Если же Пертинакс опять заартачится, то это даст нам сигнал к решительным действиям.
– К каким конкретно? – деловито спросил трибун второй когорты.
– К самым решительным! – дипломатично ответил Лет.
Когда трибуны ушли, префект претория вздохнул с облегчением. Он радовался исходу этого неприятного разговора. Его подчиненные поверили ему и теперь, по крайней мере какое-то время они станут вести себя спокойно и ждать указаний к действию, не предпринимая их самостоятельно. Таких инцидентов, как с сенатором Ласцивием, больше не произойдет. Но будь на троне Коммод, самовольная выходка группы преторианцев, пытавшихся заставить Ласцивия бороться за трон, привела бы к массовым казням, и в первую очередь полетела бы голова Эмилия Лета.
Теперь у префекта имелось три плана, как нажать на Пертинакса и заставить его во всем слушаться преторианскую гвардию или же распрощаться с дворцом и жизнью. Первый, и самый спорный, – это судебный процесс над Валерием Ульпианом. Здесь свои сложности. Пойдет ли вся гвардия на защиту этого глупого юнца? Последний римский царь Тарквиний