году качканарцы дружно прокатили на мэрских выборах кандидата-единоросса — несмотря на то, что его поддерживал «Евразхолдинг». «Евразхолдингу» принадлежит тот самый ГОК, на котором до сих пор трудится больше трети работоспособного населения города. Всего в Качканаре живут 45 тысяч жителей. И несбывшиеся мечты — здесь общая тема.
Письмо Рудакова перепечатали все городские газеты. И теперь качканарцы с удовольствием цитируют: «Вместо капиталистического рая народ получил иго власти жуликов и аферистов, разрушивших и разворовавших страну, продолжающих ее грабить. В такой стране хорошо жить могут только люди, потерявшие совесть и человеческие качества. Стало законом — «если не умеешь или не можешь жить за счет других, значит, обречен существовать для того, чтобы жили другие. Чем больше в человеке мерзости, тем больше шансы на успех».
В последние три года, по воспоминаниям друзей, Сергей изменился. Продал машину, стал очень замкнутым. Врачи нашли у него серьезное заболевание почек. Одну почку даже должны были удалить, но Сергей отказался и заявил, что официальной медицине предпочитает траволечение. Именно тогда он расстался с Людмилой — гражданской женой. С ней он прожил 7 лет. Она ушла к нему от мужа.
— Мы действительно любили друг друга, — говорит Людмила, плача. — А расстались, потому что он не хотел быть мне обузой.
В первые минуты после расстрела пошла ложная информация, что расстрел был в Пенсионном фонде Качканара. И мэр Качканара позвонил главе фонда Татьяне Степановне Грошевой. Рудаков в 2001–2002 годах был ее личным водителем.
«Я не верю до сих пор. Он интеллигентный мужчина. Светлая голова, таких немного. Музыку мы слушали одинаковую. А самое жуткое, что я всех понимаю. И его понимаю, и работников соцстраха. Они же не могли ничего сделать. Это система, понимаете? Вот это, — Татьяна Степановна тычет в сборник законов, — все определяет. И еще рекомендации из области — например, всегда подавать кассацию, если фонд проигрывает. Даже если работники фонда за человека на 100 %. И я понимаю Столетова. Но я и Рудакова понимаю.
А мы такие же, как вы. Мы выживаем. 1 сентября, и сотрудницы мои детей в школу со слезами собирают: не на что блузку купить… У меня — главы фонда — зарплата 20 тысяч. А мне уже 54 года. И совсем скоро моя пенсия — я посчитала — будет 7,5 тысячи рублей… Жизнь человеческая здесь давно обесценилась и не стоит ничего. Мы тоже никому не нужны. Нам тоже страшно».
Трасса
Секс за деньги на большой дороге. Кадры, клиенты, расценки. Наши корреспонденты Елена Костюченко и Анна Артемьева (фото) провели ночь у придорожного борделя
08.10.2010
Проснулись около пяти вечера. А Вика не спала совсем — лежала на полу на кухне и разговаривала с Андреем. Андрей сидит в зоне неподалеку от областного центра. Чтобы дозвониться до него, Вика утащила у спящей Нины телефон.
— Он пришел на точку, — рассказывает Вика мне свою историю любви. — Взял меня на два часа. И вот мы уже полтора года вместе!
Из «полутора лет вместе» действительно вместе они прожили только месяц. Да, пили, да, дрались, но все равно эти 4 недели в Викином сознании сейчас самые светлые. И уже год и четыре месяца Вика ждет Андрея и тратит все деньги, чтобы доехать до колонии и купить любимому «маечки-футболочки», сигареты, еду, положить денег на телефон. Эти 1,5 года она очень пьет, потеряла передние зубы. И хотя Вика много зарабатывает — 40 тысяч в месяц, четыре местных зарплаты, но вставные зубы она оставила «на потом» — когда выйдет Андрей.
— Куколка моя! — кричит Вика, дозвонившись, в трубку. — Ну как ты там? Скучаю!
Но вместо обмена нежностями Вике приходится оправдываться: Андрей созванивался с Викиной начальницей Светой и узнал, что вчера Вика не выходила на работу.
— У меня лицо обожжено! Я не могла! — разъясняет Вика. Полторашка пива, призванная облегчить разговор, пустеет на глазах. — Я пришла домой и заснула! Я ни с кем не трахалась, если это тебя интересует!
Уже два года Вика работает проституткой. Андрей в курсе, на какие деньги покупаются «маечки-футболочки» и прочие блага жизни. Андрей считает, что денег недостаточно, а раз Вика прогуливает работу, значит, она его не любит. А нелюбящая женщина ему не нужна. Он бросает трубки.
Вика тут же перезванивает:
— Андрей!
Разговор длится два часа — с перерывами на слезы. В итоге Вика садится к зеркалу и начинает аккуратно замазывать коричневые пятна на подбородке — химический ожог, перекисью, по пьяни. Со спины Вика похожа на точеную статуэтку, но пьяное раскрасневшееся лицо, потерянный взгляд, черный провал рта. Вика — специалист по минетам.
Нина и Света по очереди идут в душ. На стенах ванной — несмываемая многолетняя плесень, в комнатах отстают обои, квартира на редкость захламлена. Само жилье съемное и, как и рабочее место девчонок, принадлежит некой Марфе. «Она мне как сестра, — говорит Света. — Я ее так и называю». Одеваемся. Света вызывает такси, и к шести вечера мы едем на точку.
18.30. Точка находится в семи километрах от города, на Рынке. Рынок представляет собой цепь фанерных и металлических ларьков-вагончиков по обеим сторонам федеральной трассы. Вагончиков около 50: шиномонтаж, кафе, девочки. Девочки работают в пяти вагонах, но конкуренцию им составляют продавщицы, «которые за выпить пойдут с кем угодно», и «трассовые» — девочки, работающие в одиночку, на обочине. Светин вагончик считается лучшим на Рынке.
Светиных вагончиков на самом деле два — «трахательный» и «основной». В «трахательном» — две комнаты, две кровати, и больше ничего. В «основном» кроме кровати за стенкой есть еще комната-«кафе»: барная стойка, два холодильника, посуда.
Света наклеивает накладные ресницы, густо мажет губы перламутром. Девочки подметают в вагончиках, меняют постельное белье, выносят стол и стулья из вагончика, ставят на землю. Вытаскивают приемник, колонки: «Русское радио», все будет хорошо!». На столе — арбуз и дыня. Их тут же покупает семья с детьми, проезжающая по трассе. Света кладет новые.
«Я могу продать что угодно, — говорит Света. — И по