лицом похожа-с, – заметно окая, пробасил возница.
– И куда повез означенную особу?
– За Андреевским собором, на углу Большого проспекта и Осьмой линии сошла ея милость, да аж цельный билетик28 отвалила-с, – осклабился довольно извозчик.
– В котором часу, не припомнишь?
– Часу в девятом, вестимо. Тямно уж было, да и когда обратно к «Знаменской» гостинице возвертался, вокзальные часы девять раз пробивали-с.
– Коли взаправду в оное время даму ту отвозил, как же ты ее рассмотреть умудрился? – нахмурил брови полицейский чиновник.
– Дык возле подъезда гостиницы фонари устроены, вашблагородь, да и пролетка моя под самым их светом ожидала-с.
– Вот что, мил человек. Коли часом какую подробность на предмет той дамочки вспомнишь, всенепременно разыщи меня, благодарностью не обижу, – обрадовался нежданной удаче Блок и вручил вознице свою карточку, обернутую в такой же билетик.
Чарову стоило большого труда убедить полицейского чиновника не допрашивать немедля Ржевуцкую. Пришлось сослаться на авторитет Шувалова, дабы подкрепить свои аргументы. По долгу службы и согласно установившейся практике Блок был обязан подчиняться указаниям следователя Окружного суда, но зачастую подчинялся вынужденно и делал это весьма неохотно.
– Совсем затворником сделался! – воскликнул Чаров, когда слуга Тихон провел его в кабинет князя Несвицкого.
– Когда женишься на богатой, да еще с такой мамашей, как баронесса Лундберг, лучше лишний раз дома покуковать, особливо опосля помолвки, коя, признаюсь тебе как близкому другу, едва не расстроилась, – посетовал на свои непростые обстоятельства Несвицкий.
– И вправду?
– Матильда настаивает, дабы я вновь поступил в службу, и я уж дал ей слово, но та история с дуэлью, ты, верно, помнишь… – заметно помрачнел князь.
– Та история уж верно забылась, а поручик Неклюдов выслан на Кавказскую линию и не скоро объявится в Петербурге.
– Возвращение в полк я не мыслю, мон шер. Многие мои товарищи взяли сторону Неклюдова.
– Поступи в армию, коли так. Ты вышел в отставку гвардейским капитаном, станешь армейским подполковником, – быстро решал вопросы Чаров.
– Отношение армейцев к гвардейским офицерам, особливо проштрафившимся, э-э-э… весьма подозрительное, – констатировал очевидный факт Несвицкий.
– Нужно выбирать, мон ами. Или служба, или свадьба.
– Париж стоит мессы, мон шер!
– Ни на минуту в тебе не сомневался! Кстати, о помолвке. Помнится, в тот знаменательный день ты обещал вояж в Новознаменку, или я ошибаюсь?
– Истинная правда, мон шер. Однако ж, коли устраивать мальчишник с камелиями и цыганским хором, как тогда по весне, мои доброхоты очередную кляузность сочинят да по городу сплетни разнесут.
– Отчего мальчишник с камелиями? – с возмущением отверг подобные идеи Чаров. – На помолвке речь шла о приличной публике. Долгоруковы, Гендриковы, мадемуазель Варвара, ну и наш разлюбезный господин Шварц, куда же без него!
– Разве я толковал об них? – наморщив лоб и пытаясь вспомнить, оторвался от полирования ногтей Несвицкий.
– Истинно так, мон ами, – осенил себя крестным знамением Сергей.
– В таком разе следует подготовить «Мечту», а то я как на ремонт свою ласточку определил, так она в эллинге и пребывает, – огорчился князь.
– Эка незадача! В колясках да каретах доедем аль омнибус наймем. Морем нынче студено.
– А цыгане своим ходом доберутся али поездом до Лигово, а уж на станции мы их встретим, – живо подхватился князь, и его глаза мечтательно загорелись.
– Вот цыган я бы не стал звать, – огорошил приятеля Чаров. – Ангажируем госпожу Лавровскую, коли она свободная будет. На вечере в Михайловском дворце у Елены Павловны, мне дядюшка сказывал, она чудно пела, представляясь Орфеем. Как ты знаешь, великая княгиня покровительствует артистическим дарованиям, и Лавровская в их числе. Да что я говорю, мы ж ее с тобой и господином Чайковским в Мариинском театре лицезрели.
– Кажется, припоминаю, мон шер. В антракте твой дядюшка с одним англичанином о железных дорогах тогда побеседовали. Он еще, англичанин этот, с дамой редкой красоты был, – лицо Несвицкого приняло вновь мечтательное выражение. – Полагаешь, госпожа Лавровская э-э-э… согласится? – с сомнением протянул князь.
– Буде пожелаешь, берусь дело сладить. А ты позови в Новознаменку невесту и будущую тещу. На премьере «Смерти Иоанна Грозного», когда дядюшка меня ей представлял, речь зашла об «Орфее» Глюка и модном у нас нынче Берлиозе, отредактировавшем оперу немца для мадам Виардо. Так вот, Матильда призналась, что влюблена в голос Лавровской, и ставила ее выше француженки.
– Предлагаешь повторить день помолвки? – принял озабоченное лицо Несвицкий, прикидывая предстоящие расходы, хотя раньше деньгам счета не вел.
– Отнюдь. Только кого я назвал, плюс Лавровская и, возможно, несколько персон, на коих она сама укажет. Ежели все пройдет на ура, твоей свадьбе ничто не помешает и никакие наговоры и сплетни не запятнают твой светлый образ. Ну, и с хозяином Новознаменки надо бы перемолвиться.
– Ты же знаешь Мятлева. Вольдемар всегда с нами! – подкрутил ус Несвицкий.
– Разумеется, но спросить не помешает.
– А ты, братец, о себе хлопочешь! Неприступная мадемуазель Варвара душе покоя не дает?!
– Намерен последний раз себя испытать. Коли не выйдет с ней разговору, оставлю сии намерения. На ней одной клин не сошелся.
Чаров хотел угодить баронессе Лундберг и организовать вечер с полюбившейся ей Лавровской на знакомой ему территории. Он давно знал владельца исторической усадьбы – увлеченного коллекционера и библиофила Владимира Мятлева, который славился хлебосольством и любил собирать гостей. Доставить приятное Матильде Сергей желал по одной, но весьма важной причине. Будучи на рауте в МИДе в компании поэта Тютчева – желанного гостя канцлера Горчакова, а по совместительству тайного советника и председателя Комитета иностранной цензуры, он услышал кое-что любопытное из уст бывшей на Дворцовой площади баронессы. Исполнение Надеждой Акинфиевой29, пользующейся скандальной репутацией в свете, роли хозяйки приема не на шутку задело баронессу, и она, пребывая в состоянии крайнего раздражения, обронила нечто про новую пассию государя. Из обрывочных восклицаний мадам напрашивался вывод, что ей известно про похищенную у княжны Долгоруковой брошь. Рассчитывая на свою ловкость и расположение Матильды, Чаров предполагал проверить свои умозаключения в усадьбе Мятлевых.
– Ну, так как, ваше сиятельство, насчет Новознаменки, сговорились? – хотел получить однозначный ответ судебный следователь.
– Коли залучить госпожу Лавровскую удастся, вот моя рука, – тожественно объявил Несвицкий.
Глава 13. Инженер Кройц
Неудачная попытка с приобретением пороха на Охтинском пороховом заводе заставила Казимира Лиховцева вспомнить об инженере Кройце, с которым у него сложились доверительные отношения. Инженер был частым гостем у них в доме и любил за чаем подискутировать с его отцом, причем не только на научные темы. Не раз в пылу спора Кройц срывался на резкие антиправительственные высказывания, и когда отец, обреченно махнув рукой, выходил из гостиной, чтобы выкурить пару папирос в кабинете, наступала минута Казимира. С какой-то бесшабашной радостью он включался в разговор и столь яростно поддерживал точку зрения гостя, свободно оперируя цитатами из Прудона и Чернышевского, что приводил в трепетный ужас хлопотавшую у самовара мать.
Не застав инженера на квартире и узнав от прислуги, что тот днюет и ночует на даче, Лиховцев отправился на Аптекарский остров. Катаржина, от которой у него теперь не было секретов и с которой его связывала страшная тайна, пожелала сопровождать молодого человека. Особенно, когда Стась загостился в Москве и телеграфировал ей, что вернется не ранее будущей недели. Зная нелюбовь инженера к посторонним посетителям и ревнивое отношение к проводимым им опытам, студент был непреклонен и по окончании классов в университете поехал к Кройцу один. Казимир подозревал, чем может заниматься у себя на даче инженер, поэтому отпустил извозчика на повороте к стоявшему возле самой воды на засыпанном красно-желтой листвой пустыре дому, пройдя с сотню метров пешком.
Окрашенная в ядовитый зеленый цвет дверь оказалась запертой, но знакомый стук пестика в ступе и сладковатый запах подогретого на спиртовке нитроглицерина, доносившийся из открытой форточки на втором этаже, подсказал студенту, что хозяин на месте.
– Кого там, дьявол, нелегкая принесла? – неласково отозвался Кройц на настойчивые звонки колокольчика и, с шумом распахнув окно, высунулся по пояс. – А-а-а, Лиховцев! – куда приветливее воскликнул он,