не получив дозу ласк от Рональда, девушка из мести призвала всю природную вредность и теперь намеревалась докучать мне до вечера. — Молчи, Эксель. И лучше вообще не выходи из дома. От твоего вида не поднимется даже колосок на поле, не то что у мужика достоинство!
Слева что-то промелькнуло. Мгновенно среагировав, я пригнулась и бросилась вперед. За отменную реакцию стоило поблагодарить всех тех лошадей, которые предпринимали многочисленные попытки выбить из меня дух копытами.
БАБАХ!
Седалище Матильды, которое многие мужчины находили «довольно аппетитным», со смачным хлопком встретилось с пышной шевелюрой тетиного веника.
— Чьи там колоски больше не поднимутся? — грозно поинтересовалась Руара, снова замахиваясь веником.
— Что ж ты творишь, тетя?! — Матильда, пунцовая от обиды, обежала прилавок и спряталась за спиной Дакота. Тот стоял у прилавка и сосредоточенно массировал запястья.
— Ух, блудница! Прямо сюда удумала своих хахалей приглашать?! А работать кто за тебя будет, а?!
— Но Эксель тоже отлынивает! — возмутилась Матильда, прожигая меня пламенным взором из-под локтя невозмутимого Дакота.
— Эксель-то как раз справилась со всеми своими обязанностями еще до обеда! А ты, лентяйка, все расхаживаешь да слюнявых дурачков к себе подманиваешь!
— Тетя!
— Поможешь Эксель с чайными мешочками, а потом уберешься во втором подсобном помещении. — Отдав распоряжения, Руара повернулась ко мне. Черты ее лица смягчились. — Мы с Сантьяго все-таки решили позволить тебе занять его.
— Правда? — Мое сердце пойманной птичкой забилось в груди. — Честно?!
— Да. Там и будешь возиться со своими смесями. И, Эксель, — женщина лукаво ухмыльнулась, — мы ждем навар.
— Конечно, конечно. — Я едва сдерживалась, чтобы не запрыгать от радости. У меня наконец-то будет свое собственное помещение для работы! Да еще совсем рядом с потенциальными покупателями! Еще чуть-чуть и мой запертый на замок ящичек в столе пополнится звенящими золотыми хрипами. Я смогу уехать и этим сумею заставить отца уважать своего более преданного ребенка. Без сомнения, не пройдет и месяца, и он назначит преемником Эстера.
Пока Руара гремела банками в другом конце лавки, я, раздуваясь от гордости, скручивала в комочки душистые травы и передавала их попеременно то Матильде, то Дакоту, которые, в свою очередь, рассовывали их по мешочкам. От обоих исходила темная аура, и сложно было определить, кто зол больше.
— Радуешься, неженка? — пропыхтела Матильда, воротя нос от комочков из трав и небрежно запихивая их в мешочек. — Все-то у тебя гладенько, все прилизано, все просчитано.
— Радуюсь, — подтвердила я, не утруждая себя дальнейшим обменом любезностей с сердитой прелестницей.
— Противная она, да, Дакот? — Матильда бросила на прилавок смятые в лепешку комочки и скользнула за спину юноши. Он сидел на стуле, и, воспользовавшись этим небольшим преимуществом в росте, она налетела на него сзади, как хищная птица, прижалась губами к уху и запустила руки в ворот его рубахи. — Ледяная и неуютная. А я такая теплая и, — она потерлась грудью о его плечо, — мягкая.
Я прекратила скручивать травы и, прищурившись, смотрела, как руки Матильды скользят под рубашкой Дакота. Плавно, будто подгоняемые ветром бумажные кораблики по водной глади. Или словно корни ожившего дерева под поверхностью земли. Или — черви-паразиты под кожей.
Встретившись со мной взглядом, Дакот скривил губы, как делал это в детстве, если вдруг я отказывалась играть в предложенную игру. Видимо, того, что он ожидал, на моем лице так и не отразилось.
Увлекшаяся процессом Матильда не заметила перемен в настроениях, а потому гигантский спрессованный клубок из раздражающих ее обоняние трав, сунутых ей под нос, стал для нее полной неожиданностью. Охнув, она закашлялась и кинулась прочь от нас, на выходе едва не сбив с ног Сантьяго.
— Ого, как разбежалась-то, — изумился мужчина.
— Что? Опять отлынивает? Чертовка! — в сердцах выкрикнула Руара, выходя навстречу супругу. — Привязать ее к стойке. Может, за ум возьмется.
— Сомневаюсь. — Сантьяго добродушно осклабился и, заметив Дакота, оживился. — Ты-то мне и нужен, парень. Поможешь с ящиками? С полсотни надо в погреб перетаскать.
— Конечно. — Дакот поднялся, но прежде чем уйти, привалился к стойке и небрежно взлохматил мне волосы. — А с тобой мы еще поговорим.
Многообещающе. Желает поговорить — уже хорошо.
Полчаса я в одиночку занималась лишь смесью для чая, упиваясь радужными фантазиями о будущих удачных продажах, об успехе и о новых открытиях. В моем воображении возмужавший Эстер гордо рассказывал мне о том, как замечательно складываются его отношения с отцом и как он им гордится. Идеальные мечты не совсем идеальной леди.
Дверной колокольчик, обычно заливающийся энергичным перезвоном, истошно звякнул и резко смолк, словно боясь радоваться вновь прибывшему.
По полу покатились уроненные коробки с чаем. Руара медленно отступила от гостя.
— Господин… господин Сильва?
— Отец?
Первый раз за мою недолгую жизнь я видела отца таким обеспокоенным. Первый раз? Забавно. Сегодняшний день принес с собой столько открытий. Как много всего мне пришлось увидеть, услышать и прочувствовать в первый раз. Новые знания. Новыедля меня. Значит, я все еще продолжаю быть неполноценной.
Мешочки, аккуратно подвязанные ажурными ленточками, посыпались вниз тяжелым градом. Я продолжала удерживать в кулаке комочек травы, пока отец, до боли вцепившись в запястье, тащил меня к выходу — мимо вычищенных до блеска полок Руары, мимо ящиков, банок, мешков, ставших для меня привычным антуражем в той же мере, что и роскошная обстановка моей комнаты в особняке.
«Что-то случилось?» — вопрос, который, возможно, застрял в глотке или запутался в языке, потому что так и не был задан вслух. Он был бессмысленным изначально, ведь человек не станет пересекать территорию жилого селения, прижимаясь к стенам, словно какой-то вор, и заглядывать в каждую темную нишу и за каждый угол, будто ожидая увидеть там толпу неведомых опасных тварей, если пребывает в здравом уме. А Роберта Сильва никому никогда и в голову не пришло бы назвать сумасшедшим.
Снаружи нас ожидала открытая повозка. Что странно, это был не роскошный экипаж отца, на котором он с комфортом ездил до соседних селений, а старая потрепанная повозка, даже просто стоя на месте издававшая поскрипывания. И где же его любимцы — караковые жеребцы? Я знала всех отцовских лошадей, потому что каждое из этих животных