на запах та же и течёт в его теле точно так же, как и у людей. А ещё у него в руке клинок… очень странный, как и он весь. Короткий, чуть длиннее локтя, но это не железо, а сталь… она блестит на солнце иначе, ярче и как знал Джорджи лишь понаслышке, сталь в разы твёрже, но он не был уверен, что это именно она. Лезвие у клинка по бокам закруглённое и массивное, явно тупое, но круглый наконечник искривлён на конце и пугающе острый, это больше напоминает шило, чем меч или кинжал… клинок тяжелым ощущается в руке, Джорджи слегка подержал и удивился балансу… его почти не было, вернее он был неправильным. Тяжесть клинка направлена к наконечнику, а рукоять почти ничего не весит.
— Как же они дерутся таким оружием? — спросил Джорджи в пустоту, не ожидая ответа, задавая его скорее для себя.
— И тебя это волнует?! — возмутился позади него Генти, что так и пялился на подсумок гоблина, что ремешками был закреплён на поясе.
— На самом деле не очень… просто странно это всё.
— Ага, — Гент всё же протянул руку к подсумку гоблина и вытащил оттуда шматок ткани, внутри оказались серые лепёшки, Лапоух наклонился к ним и принюхался, и тут же вцепился в одну из них зубами.
Джорджи, не стесняясь и не сдерживая силу зарядил Лапоуху оплеуху, тот аж подавился и закашлялся, посмотрел на Джорджи злобно.
— А если отравлено, ты об этом думаешь, малолетний придурок?
— У-ва-ва-бу-а…. — пробубнил Генти, прожевал, и вместо того, чтобы ответить на вопрос чётко и ясно, он тут же откусил новый кусок серой лепёшки.
Джорджи лишь тяжко вздохнул, отобрал у Гента второю, пока ещё целую лепёху. Поднёс ко рту, принюхался. Пахло на удивление аппетитно, немного травами, но сильно орехами. Джорджи откусил, и тут же сорвался на бесконтрольный жор, остановился лишь когда в руках остался жалкий кусочек, а Отрыжка укусила его за сосок под полушубком. Это заставило Джорджи вздрогнуть, и матерясь про себя вытянуть Отрыжку из-под одежды, та глядела на него чёрными глазами и ворчала, мордочкой при этом принюхиваясь во всю.
Джорджи тут же настигла вина, он поднёс к пасти Отрыжки оставшийся кусочек, та тут же сожрала его, попутно цапнув дозорного за пальцы. Он зашипел от боли, но ничего не сказал, вина ощущалась ясно, крохе без еды приходилось гораздо тяжелее чем ему, она ведь совсем недавно родилась, и голод переносит каким-то неведомым чудом, вообще непонятно как ещё не померла.
Он немного подумал и опустил щенка на снег, та тут же побежала к другому трупу гоблина и принялась там что-то вынюхивать, но запах ей не понравился, и она двинулся дальше, остановившись у тела человека, усеянного стрелами. Отрыжка обнюхала его, и вдруг залаяла… неумело, визгливо, но отчётливо давая Джорджи понять, что она, Отрыжка, что-то учуяла.
Джорджи двинулся осторожно к ней, попутно бросив взгляд на Генти, что продолжал обшаривать другие тела. На миг в голове дозорного промелькнула мысль, что их могли бы и повесить за всё, что они сейчас творят. В землях более цивилизованных, чем эти, то чем они сейчас занимаются называют мародёрством. За это вешают, без суда, без разъяснений причин. Если попался, то ты умрёшь. Но они не дома, они не в Тарии, и судья им здесь лишь холодный ветер и голодные вороны, что без зазрений совести выклёвывают у мертвецов глаза.
Когда Джорджи подошёл ближе, на миг он оторопел. Если до этого он разглядывал тела гоблинов с неким интересом и новизной, они казались ему чем-то вроде диковинки, нежели жестокой правдой, то вот сейчас… он видел перед собой человека, усеянного стрелами, на манер дикобраза. Джорджи насчитал восемь стрел. ВОСЕМЬ! Он не представлял какая боль может быть и от одной, он слышал от старых вояк, что не редко даже великие воины умирали от одной стрелы, покрытой ядом либо дерьмом. А тут восемь. Но необычность и на этом не заканчивалась – само наличие человека в ничейных землях здорово поражало, а во-вторых, этот человек… пугал гораздо больше гоблинов. Огромный! Если бы он стоял, то был бы на две, а то и на три головы выше Джорджи. При этом тело его было жилистым, худощавым. На лице скалятся желтушные зубы, и кровавые дыры торчат вместо глаз. Остальное лицо измазано сажей, под ней виднеются белёсые черви многочисленных шрамов. Длинные волосы, заплетённые в косы, покрытые лоснящимся жиром. На шее ожерелье из костей, на руках браслеты из клыков. Одежда… это и одеждой то назвать нельзя, просто шкуры, в которых проделали дыры для рук, ног и шеи. И втиснулись прямо так, обрезав лишнее у колен, ниже которых повязали мех, а стопы обмотали звериной кожей.
От этого человека не просто воняет… от него откровенно смердит, и не только кровью, и стылым дерьмом, а звериными тухлыми потрохами, чадным жиром и чем-то прокисшим, и мерзким. Джорджи приходится прикрывать нос, склоняясь над телом, ведь запах буквально вышибает дух.
Отрыжка рычит на грубую поделку в виде дорожной сумки с единственной кожаной лямкой, Джорджи заглядывает внутрь, и достаёт свёрток бумаги, разворачивает сухой потрескавшийся пергамент и удивлённо ахает, не в силах сдержать удивление. Перед ним карта… грубая, выведена угольками, но часть этой карты Джорджи знакома, вернее самый угол… ведь это крайние земли королевства, которые они покинули несколько месяцев назад, только вот на этой карте землей королевства Вингфолд почти не было, лишь кусок леса и пара змеек дорог. Но имелось нечто выбивающееся из общего серого пейзажа, а именно бардовый крестик. Он явно отмечал что-то, но вот что?
Джорджи свернул карту, покопался в подсумке, извлёк оттуда ещё одно кресало, мешочек с вяленными полосками мяса, кожаный бурдюк с водой, и костяной нож – чертовски острый, но наверняка хрупкий. У основания рукояти символ вырезан непонятный, остальная рукоять обтянута верёвкой. Джорджи подержал его несколько мгновений, проверил лезвие… случайно перестаравшись и порезав палец, смерил баланс ножа, и был приятно удивлён, баланс точен, оружие хорошо выверено, таким клинком можно и тушу освежевать и живот врага вспороть. Джорджи стянул всю сумку с трупа дикаря, и снова достал карту. Осмотрелся. Генти радостно копался в вещах, то и дело что-то жуя и счастливо ухмыляясь, Отрыжка тявкала у ног Лапоуха, а Джорджи и забыл тот миг, когда щенок отбежал от него.
Но сейчас волновало дозорного не это.
Он всмотрелся в нечёткие символы