– Очевидно, что-то плохое есть, раз она жалуется. Она и мне пожаловалась, когда была маленькая. Я ей сказала поговорить с тобой. Она попыталась, но ты все перевернула, чтобы убедить ее, будто это исходит от меня.
– Это неправда.
– Мама, я была за дверью ванной и все слышала.
Диана посмотрела на ошеломленную мать и увидела, что та не кривила душой: она действительно забыла.
– Значит, я была плохой матерью?
– Не с Николя. Вот у него все отлично. Я часто встречаю его в университете.
– У тебя тоже все вроде бы отлично.
– Нет, у меня не все отлично. Я же холодная, помнишь?
– Да, ты всегда такой была.
– Нет. Маленькой я такой не была. Я заставила себя такой стать, чтобы выдержать тебя.
– Я никогда плохо с тобой не обращалась.
– Мама, я ушла из дому в пятнадцать лет.
– Да. Я так и не поняла почему.
– И однако, ты сказала всему городу, что я просто не смогла прийти в себя после смерти бабушки и дедушки. Тебе никогда не приходило в голову, что я ушла из-за тебя?
– Нет. А это было из-за меня?
Диана снова увидела, что мать не врет. В университете и в больнице у нее уже была возможность оценить ужасающую человеческую способность к забвению: люди забывали то, что их не устраивало, или, вернее, они забывали, когда их это устраивало, то есть очень часто. А сейчас она чувствовала всю глубину страданий матери и искренность ее забвения.
– Ты знаешь, что амнезия не оправдание, мама?
– Оправдание для чего? – спросила Мари, которая представления не имела даже о том, что она что-то забыла.
Девушку охватило желание все ей рассказать. Ее остановил страх зайти слишком далеко. Она не знала, было ли это «слишком далеко» риском убить мать, но испытывала уверенность, что никакие действия и слова не принесут ей облегчения. Напротив, вместо того, чтобы освободить, признание загонит ее – возможно, навсегда – в ад ее детства, из которого она выбралась с таким трудом.
Могла ли Мари вести себя по-другому? Диана думала, что нет. Ее мать была недостаточно умна и совершенно неспособна взглянуть на себя со стороны. Какой смысл высказывать упреки такому человеку, да еще столько лет спустя?
Женщина, смотревшая на нее с болезненным любопытством, показалась ей невинной. Ее оправданием был не срок давности и не провалы в памяти, а ее собственные демоны. Диана вспомнила о бездне, в которую едва не упала, когда увидела, как мать окружала Селию неумеренной любовью, в то время как ее саму сознательно обделяла. А Мари жила в этой бездне. То, что она попала в нее по собственной абсурдной глупости, ни в чем не умаляло трагичности ее судьбы. Все, что она заставила пережить своего старшего ребенка, было лишь проявлением ее непристойного нарциссизма, о котором она даже не подозревала.
– Ты по-прежнему ревнива, мама?
– Что ты такое говоришь?
Значит, неосознанность поведения матери дошла и до такого. Однако если она не понимала, что была такой, то может и не понимать, что выздоровела. Как знать?
– А Селия такая же красивая, какой была ты? Я ее не видела уже десять лет.
– О да, – сказала Мари. – Она стала такой красивой молодой женщиной! Моя гордость! И все же должна сказать, что ты еще красивее, чем она, – добавила мать, и Диана не заметила никакой горькой морщинки в уголке ее губ. – Может, ты вернешься домой? Тебе всего двадцать пять, мы могли бы постараться наверстать время, что потеряли.
«Она все так же глупа, – вздохнула Диана. – Разумеется, ей было бы маслом по сердцу, если бы я стала затычкой теперь, когда Селия сбежала».
– Слишком поздно, мама, – ответила она просто.
– Слишком поздно для чего?
– Ты же знаешь, что я интерн. Моя жизнь проходит по большей части в больнице.
– Говорят, тебя часто видят с женщиной моего возраста, профессором.
– Ты снова за сплетни?
– Кто она?
– Она доцент, специалист по кардиологии. Ее зовут Оливия Обюссон.
– Оливия? Как интересно. Это имя я выбрала для тебя.
– Правда?
– Да. Твой отец не захотел.
– Мне пора идти, – сказала Диана, которая довольно наслушалась. – Будь хорошей матерью для Сюзанны, мама.
– Конечно, – ответила Мари, как если бы речь шла о чем-то само собой разумеющемся. – До свидания, дочка.
Как Диана сожалела, что этой ночью она дежурит! Ей так нужно было кому-то довериться. Если бы она могла повидаться с Элизабет! «Положительная сторона в том, что я все равно бы не заснула. Тогда уж лучше поработать!»
Она несколько часов провела у изголовья пожилой дамы, которая не переносила одиночества.
Буря в голове: все, что рассказала ей мать, перемешалось до такой степени, что самые незначительные обмолвки казались ей исполненными скрытого опасного смысла. Она не могла определить, что ее ранило больше: сегодняшние страдания той, кто была ее богиней, или отрицание ада ее детства. Диана не принадлежала к тому типу людей, которые воспринимают как искупление муки своих палачей. Пусть она одобряла Селию, ей казалось ужасным, что той пришлось пуститься в бегство и бросить своего ребенка, чтобы не стать полным ничтожеством. Что до предложения Мари вернуться в родительское лоно, оно