Анжелика, в последней безумной мольбе воздев глаза к Небу, увидела двух ангелов. Очень ясно увидела, как они переступают порог комнаты.
Они были разного роста, но их объединяла неземная красота: бледные и сияющие лица, исполненная кроткой доброты улыбка озаряла их чистые черты вечной молодостью. Их длинные волосы — светло-русые у одного, золотистые у другого — ниспадали на плечи, однако они были облачены в черное.
И она поняла. Она не удивилась, различив на их груди, на том месте, где находится сердце, красное пятно, пятно крови, пролитой пронзенным горем материнским сердцем.
Это были ангелы смерти.
Они пришли за ребенком.
Она прижала его к себе, поддерживая ладонью отяжелевшую маленькую головку.
Его редкое дыхание становилось все более слабым.
Анжелика смотрела на приближающихся ангелов, однако кротость их улыбок и безмятежность облика парализовали поднимавшийся в ней душераздирающий, замерший на губах крик.
Она безропотно отдала им дорогое дитя.
Смирившаяся, сломленная горем, она смотрела, как они положили его на стеганое одеяло, набросив на него простыню. Вероятно, саван… Младший из ангелов наложил руки на неподвижное тело и начал поглаживать его, охватывая своими ладонями. Другой также склонился, и из прозрачной голубизны его глаз на ребенка упал властный луч. Их тяжелые ниспадающие волосы, как балдахином, накрыли агонизирующего ребенка.
Внезапно младенец вздрогнул, затем опал в последней судороге со сведенными ножками и беспорядочно разбрасываемыми маленькими кулачками.
Спящее лицо ребенка исказила гримаса, оно сморщилось, казалось, совсем стерлось, превратившись в широко открытый рот, из которого вырвался пронзительный крик. В тот же миг из него забил фонтанчик — источник жизни, струйкапрозрачной жидкости, невинной,изумительно чистой.
— Не is safed! note 3 — воскликнул один из ангелов. А другой, повернувшись к Анжелике:
— Он голоден. Сестра, есть ли у тебя молоко, чтобы накормить его?
О, разумеется, оно у нее было.
Под требовательным ртом новорожденного Анжелика почувствовала, как стихает боль ее отяжелевшей груди, боль, усугублявшая страдания ее измученного тела все те долгие часы, во время которых она как бы утратила ощущение реальности.
Внезапно комната наполнилась людьми, движущимися фигурами, шумными, сталкивающимися друг с другом, в основном женщинами, подносящими к глазам огромные носовые платки, всхлипывающими, а может быть, смеющимися, мужчинами, на лицах которых застыли страх и напряжение, и еще юбками и платьями, сновавшими взад и вперед.
И вот наконец в этой суматохе она увидела его! Его, высокого, смуглого, она не могла вспомнить его имени, но он был здесь, он вернулся, и все устроилось. Ободренная, она уже начала было погружаться в сон, но вдруг вздрогнула от страха, что все это ей приснилось.
Куда подевались ангелы?
— Расступитесь, — властно проговорила она.
Чья-то рука поддерживала ее. И вновь она увидела их, склонившись над колыбелькой, не перестававшей быть объектом ее пристального внимания в течение всего этого казавшегося ей бесконечным времени. Вдруг единым порывом, слишком упорядоченным, как в балете, чуть не вызвавшим у нее тошноту, — она не могла понять, почему — обезумевшая масса юбок, замерев, распалась надвое и отпрянула с двух сторон от ангелов и колыбели, торжественно и неумолимо, подобно водам Красного моря, отступившим перед древнееврейским народом.
В открывшемся пространстве оставались лишь ангелы и колыбель, и по трепету, а может, и страху, сковывавшему собравшихся здесь людей, Анжелика догадалась, что не одна она видит их — небесных посланцев.
Все такие же безмятежные, добрые и лучезарные, в траурных одеяниях с яркими пятнами крови у сердца, они вновь приблизились к постели Анжелики. Старший нежно и осторожно нес нечто, почти не занимавшее места, не казавшееся ни объемным, ни тяжелым.
— Все время забывают о девочке, — заметил, смеясь, младший. — Но мы позаботимся о ней.
Малышка, проснувшись, жалобно плакала. Более крепкая, чем ее братец, она еще сопротивлялась, но и ее вряд ли ожидало земное будущее. Под лаской ангельских ладоней, длинных и полупрозрачных, она распустилась как цветок, открыла большие темно-голубые выразительные глаза и, казалось, благодарно улыбнулась. Она вежливо приняла грудь, сосредоточенно пососала, терпеливая, смышленая, хваткая. Ее братец-близнец, вновь очутившийся на руках у ангелов, спал сном праведника. И отнюдь не обманчивому отблеску свечей обязан он был появлению на своих еще совсем недавно мертвенно-бледных щеках живого румянца.
— They Live! They suck! note 4 — слышалось отовсюду. И эти возгласы, подобно всплескам ликования, изумления, ужаса, взлетали, опадали, кружа над кроватью.
— Я что-нибудь выпила? — спрашивала себя Анжелика.
В самом деле, она ощущала себя во власти какого-то странного опьянения.
Полог над кроватью качался, лица кривились, звуки то пропадали, то вдруг с резким шумом вновь возникали. Да, она была пьяна радостью возвращенного счастья, торжеством жизни над смертью, чудесным эликсиром.
Жар начал усиливаться. Она узнавала симптомы этой лихорадки, которая, с тех пор как она побывала на Средиземном море, порой трепала ее. Сейчас она запылает, затем ее пронижет ледяной холод. Пока что это головокружение в сочетании с безмерной радостью было довольно приятно.
Она почувствовала, как двое ангелов склонились над ней, и тогда вдруг увидела, что пятно у сердца было не пятном крови, а неровно вырезанной из ткани заглавной буквы А, грубыми стежками пришитой к черной ткани их одежд.
«Их одеяние из обыкновенной саржи», — решила она. Затем, помедлив, спросила:
— Я что-нибудь выпила?
Однако на восхитительных лицах серафимов отразилось замешательство. Она услышала долетающий до нее как бы из темной глубины мужской голос, его голос, переводивший ее вопрос на английский язык. Два светлых ангела отрицательно замотали головами. Нет, ей ничего не давали пить.
«Впрочем, давно уже пора позаботиться и о тебе, бедная сестра», — сказал младший ангел с таким нежным сочувствием, что Анжелика ощутила внезапный упадок сил, почувствовав себя еще более слабой и ошеломленной, чем прежде.
Под спину ей подложили перьевую подушку, обтянутую наволочкой из тонкого свежевыбеленного полотна. Она откинулась на нее, и над ней сомкнулись океанские волны покоя и блаженства. Скоро она отправится в путь и наконец встретится с «ними», посланцами своего детства, предсказавшими ей некогда на земле «прекраснейшую из жизней».
Однако, вспомнив в последнее мгновение о том, что она значила на земле и для любящих ее близких, и для всех знакомых и незнакомых, живших ее жизнью, она нашла в себе силы прошептать как обещание: