Глава 5. Джимми Мейсснер раздевает крылья
Если бы кто-нибудь увидел записи в моём дневнике, датированные апрелем, то у него могло бы сложиться нелестное мнение о той области Франции, в которой располагалась наша эскадрилья. "Дождь и грязь!", "Погода - дрянь!", "Сегодня погода нелётная!" - вот лишь некоторые выдержки. Кого-либо из пилотов или приписного состава нашей эскадрильи сложно восхитить описаниями романтизма этой части La Belle France. Деревни мрачные и грязные. Каждый хозяин гордится размерами и зловонием навозной кучи, неизменно украшающей дворик перед входом в дом. Тротуары отсутствуют вовсе. Улицы заполнены липкой жижей и даже городам побольше трудно чем-либо заинтересовать американца. Беззаветная любовь к собственной стране - самый луший сувенир, который достаётся американскому солдату после визита в эти города в районе Вогезов и реки Мёз (Meuse).
Наше раздражение усугублялось ещё и тем, что каждый день, потерянный из-за плохой погоды, ронял престиж американской авиации в глазах союзников. За плечами британцев и французов было более трёх лёт воздушной войны, и ветераны их эскадрилий посматривали на американских пилотов с недоумением и этаким вежливым пренебрежением. Они поверили в историю с двадцатью тысячами аэропланов, доставка которых была обещана к апрелю. И вот он апрель, а мы летаем на слабо оснащённых машинах, которые нам посчастливилось выклянчить у французов и англичан. Наши пилоты не проходили подготовку под началом ветеранов, как это происходило у британцев, а наши методы были новыми и неопробованными. Вероятно, союзники не ставили под сомнение нашу решительность и боевой дух, но каждый из нас чувствовал: нам необходимо показать этим опытным эскадрильям, что мы можем тягаться с ними в любой области авиации даже на таких плохоньких машинах - лишь бы была возможность летать. А дождь всё не прекращался!
На следующий день после того, как я сбил первую машину врага, мы не могли осуществлять патрулирование из-за тумана. В полдень на аэродром прибыла группа американских газетчиков узнать, что я чувствую после того, как сбил самолёт другого авиатора. Они сфотографировали меня, сделали краткие записи и наконец попросили меня выполнить небольшой полёт над аэродромом и показать несколько фигур высшего пилотажа. Погода, в общем, не накладывала строгих ограничений для подобного показа, поэтому я с удовольствием согласился и полчаса вертелся, закладывал петли и нырял вокруг облаков на высоте около тысячи футов над аэродромом. Но видимость была настолько плохой, что я не мог различить земли в миле от поля.
Первого мая майор Лафбери совершил со мной небольшую вылазку на ганса, которая закончилась курьёзным фиаско. Лаф в то время был прикреплён к 94-й не в качестве боевого офицера, а как пилот-инструктор. Он был американским асом из асов - нашим самым выдающимся лётчиком. Его длительный и успешный опыт воздушных боёв казался нам - молодым авиаторам - самым грандиозным достижением, и каждый из нас почитал за честь принять участие в совместном с ним вылете.
В пять часов пополудни мы болтали и курили, сидя у ангаров, когда зазвонил телефон и майору Лафбери сообщили, что из Монсека (Montsec) прямо над Сен-Мийелем замечен немецкий аэроплан. Лафбери повесил трубку, и, самоуверенно ухмыльнувшись, стал облачаться в лётный костюм. Полагая,что затевается нечто, я быстро подошёл к нему и поинтересовался, можно ли вылететь с ним.
- Когда ты думаешь вылетать? - спросил Лафбери.
- Тогда же, когда и Вы! - ответил я.
Мой ответ явно польстил майору, так как он хрюкнул своим привычным смешком и сказал: "Поехали". Я был рад возможности сопровождать Лафбери куда бы то ни было и натянул лётную одежду так же быстро, как и он. Пока мы шли к "Ньюпорам", он сказал, что нам предстоит достать боша. От меня требовалось лишь следовать за ним и держать глаза открытыми.
Мы пролетели над Монсеком через полчаса, так и не обнаружив присутствия ганса. Хотя день был погожим, мы могли засечь появление в секторе вражеского самолёта по разрывам французских зенитных снарядов. После очередного прохода над немецкими позициями Лафбери повернул домой, взяв курс на Понт-а-Мусон. Мы прошли точно над городом на высоте 6 000 футов. Неожиданно Лафбери камнем бросился вниз. Я немедленно вошёл в пике и присоединился к горячей погоне, полагая, что он заметил внизу противника. Но через минуту для меня стало очевидным, что майор попал в переплёт. Пропеллер его машины остановился, а он беспокойно осматривался и кружил в поисках подходящей площадки для посадки.
Следуя за ним на небольшом расстоянии, я мог видеть как он "посыпался" на довольно приличное поле к югу от Понт-а-Мусона. Его машина мягко плюхнулась в грязь, пробежала несколько футов, а затем, к моему изумлению, воткнулась носом в землю, постояла в нерешительности хвостом в небо секунду или две и, когда я пролетал над ней на высоте сотни футов, спокойненько улеглась на спину вверх тормашками. Бьюсь об заклад, Лафбери изысканно выругался, увидев меня, планирующим мимо.
Вернувшись назад, я стал свидетелем потрясающего зрелища: майор на четвереньках выбирался по грязюке. Перемазанной рукой он помахал мне - с ним всё в порядке. Я прибавил скорость и поспешил домой, чтобы выслать помощь. Его машина кувыркнулась менее, чем в трёх милях от позиций противника.
Майор Хаффер лично отметил по моему описанию точное расположение "panne" места аварии, и, запрыгнув в автомобиль, укатил в указанную мною точку. Там он обнаружил Лафбери, который совершенно не пострадал в результате вынужденной посадки, если не считать лёгкой царапины вдоль носа. Взорвался один из цилиндров, но ему хватило высоты, чтобы спланировать и приземлиться, оставшись незамеченным противником.
Это случилось на следующий день после того, как лейтенант Джимми Мейсснер (Jimmy Meissner) из Бруклина пережил другой тяжёлый инцидент с "Ньюпором". Около полудня его с лейтенантом Дэвисом (Davis) выслали для прикрытия французского наблюдательного самолёта, который должен был сфотографировать вражеские позиции за Понт-а-Мусоном. Машина аэрофотосъёмки снизилась на семь или восемь тысяч футов и спокойно приступила к делу, оставив заботы о своей безопасности двум американским пилотам в четырёх или пяти тысячах футов выше.
Внезапно Джимми Мейснер обнаружил два истребителя "Альбатрос" почти над собой, заходящих со стороны солнца. Они уже начали атаку и, пикируя на "Ньюпоры", открыли огонь.
Джимми выполнил быстрый маневр и повис над ближайшим "Альбатросом". Так как преимущество по высоте теперь было у Джимми, он не преминул воспользоваться им, мгновенно свалившись на хвост противника, выпуская длинные очереди из пулемёта и пикируя за убегающим гансом. Но пилот "Альбатроса" знал толк в подобных играх и, прежде, чем Мейсснер смог догнать его, бросил машину в штопор, который не только превратил его машину в трудноуязвимую мишень, но и почти убедил Джимми в том, что самолёт ганса потерял управление.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});