Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее будто вырезали из дерева – сухого, легкого, белого. Только кое-где по тонкой коже разбросаны нежные родинки – светло-коричневые, не ощутимые пальцами. Лицо – строгое и правильное. Оно было бы почти стандартным, если б не замысловато изогнутые губы. И еще глаза – длинные, в густых мягких ресницах.
Его изваяли из глины. Нехотя пускающей в себя корни деревьев, трудно промокающей, со множеством посторонних включений. Мышцы бугрятся булыжниками, щетина топорщится стерней, ногти подобны слоистому кварцу. Но кожа – чистая и гладкая, как чаша, обласканная влажными руками гончара и томным жаром муфельной печи. Маша часто говорила, что он красивый. Саша притворно сердился, но втайне радовался и гордился: у нее, идеальной, немыслимой, все должно быть самым лучшим. В том числе муж.
Их родители скинулись и оплатили первый взнос за квартиру. Алекс к тому времени устроился в строительную фирму. Работал много, но платили хорошо. Выяснилось, что Маша учится на вечернем, на дизайнера. Первое время она еще бегала на лекции, но очень скоро обнаружила себя беременной и взяла академку: «Потом, Сашенька, потом. Я еще молодая, я все успею». И смеялась, и клала его руку себе на живот: «Ты чувствуешь? Он шевелится, да? Или это я переела?». И снова смеялась, и бежала к холодильнику за очередным творожком или бананом. Их квартира тогда была почти пустой, и они с удовольствием ее обживали. Оказалось, Саше нравится керамика. Он чуть ли не каждый день приносил в дом то многоцветный глазурованный горшок, то шершавую напольную вазу цвета лежалой листвы. Они расставляли горшки вдоль голых стен и соревновались в меткости, бросая в них скатанные в комок носки. Лет через пять она случайно разбила самый большой из тех глиняных монстров и не сразу поняла, что за серые, пушистые от пыли катыши лежат среди черепков.
Их поначалу маленькая семья быстро обросла вещами, забавными традициями и милыми словечками «для тех, кто понимает». Тяжелые деревянные стулья с толстыми ногами она немедленно прозвала «першеронами». Гости удивлялись, когда она требовала «притащить на кухню еще пару першеронов, а то видишь? – людям сесть некуда». И дети тоже называли этих неподъемных монстров только так. Да, дети. Их было уже двое: старшая девочка и младший – сын. Учебу снова пришлось отложить, но Машу, казалось, это не печалило. Она легко справлялась с домашними хлопотами, вкусно готовила, с удовольствием занималась с детьми, особенно рисованием. По всей квартире были развешаны листы бумаги, где улыбались красными ртами мама и папа, тонули в розовых оборках румяные принцессы, плевались бордовыми брызгами пушки черных танков. Окна в их квартире почти всегда были открыты, от сквозняка рисунки колыхались, складывались пополам, хлопали крыльями.
А потом заболел Машин отец. Что уже ничем не помочь, было ясно с самого начала. Но они бегали, суетились, искали чудодейственное лекарство, хотя знали, что не найдут. Влезали в неподъемные долги. Снова бегали, организовывали похороны. Плакали. Выкарабкивались из горя, цепляясь друг за друга, за першеронов, за смешные фразочки детей. «Мама, а кашалоты почему так называются? Они едят кошолад?». Они почти выбрались. Они выбрались бы обязательно, если б не закрылась Сашина фирма. Вначале он бодрился, часами просиживал в интернете, рассылал резюме. Прошел месяц, два, три. Работа подворачивалась только временная – какие-то ремонты, перевозки, разгрузки. С долгами, слава богу, рассчитались – продали машину отца. На остаток купили Саше подержанный мотоцикл. На нем было легко добираться до окраин города, где обычно и работала шарашка, состоящая из таких же, как он, неудачников. Маша сходила в паб, устроилась официанткой. Ее мама, уже успевшая приноровиться к роли вдовы, активно включилась в заботу о детях: забирала из школы, водила на плавание, на гимнастику, к врачам. Маша старалась держать дом по-прежнему. В холодильнике всегда был суп и второе, на столе – домашнее печенье. Копеечное, приготовленное из самых простых продуктов, но домашнее. Она теперь часто не высыпалась, и вдруг стало заметно, что ей уже не двадцать и что невидимый резчик трудится над ее телом, не уставая. Вот он нанес на живот и бедра поперечный узор из тонких линий: они белее белого и видны даже на ее бледной коже, упрямо не принимающей загар. Вот наметил еще почти неразличимые складки на шее. Вот провел чем-то острым от фигурных ноздрей к углам рта. И ошибся, и нажал слишком сильно, и ее улыбка стала пахнуть полынью.
Однако в полутьме паба это было незаметно. Она так же, как 10 лет назад, каждый день уворачивалась от шлепков по заднице, давала необидные оплеухи тем, кто пытался ущипнуть или облапать, а приходя домой, долго стояла под душем, смывая с себя кислый запах пива и отпечатки сальных взглядов. Засыпала потом быстро, но сон был тяжелый, давящий, полный странных видений. Измученный Саша тоже отключался моментально. Иногда, просыпаясь среди ночи, она слышала, как он бормочет – неразборчиво и жалобно, как ребенок. Они почти перестали заниматься сексом. Не было сил. Не было желания.
Однажды в пабе за одним из столов она увидела мужчину со смутно знакомым лицом. Он не был похож на завсегдатая. Хороший костюм, часы на запястье. Часы! Кто сейчас носит часы? Темные волосы не только отлично подстрижены, но, кажется, даже уложены. Подвижное лицо с глубокими носогубными складками. Увидев, что она его рассматривает, мужчина улыбнулся и сделал приглашающий жест. Маша подошла, положила на стол кожаную папку меню.
– Мария! – мужчина потянулся к ней, дотронулся до руки. – Да что ты дергаешься? Как была фифа, так и осталась. И смотрю, так и горбатишься в пабе. А что Алекс? Или вы разбежались? Я, кстати, был уверен. Знал, что вся эта мутотень с любовью ненадолго. Чего молчишь-то? Не узнала, что ли? – он хмыкнул и оскалился.
– Узнала, – она развернулась, собираясь уходить.
– Э-э-э, я тебя не отпускал, официанточка. Давай-ка неси мне… Что там из темного у вас есть? Ага, вот это, – он ткнул пальцем в меню. – Так что, вы развелись?
– Нет, – она забрала меню и пошла к стойке. Налила в высокий бокал пенной, остро пахнущей жидкости, вернулась к столу.
– А чего неласковая такая? И в гости не зовешь. Вы где живете? С родителями до сих пор? Давай-давай, не стесняйся, говори. Я ж все равно узнаю.
– Да пошел ты, – произнесла она одними губами и отошла от стола.
– Сучка, вот же сучка – бормотал Федерико между глотками. – Ничего. Я тебя, сучку, все равно…
Отпроситься с работы Маше не удалось. Когда она вернулась домой, Федерико все еще был у них. Дети спали, а мужчины сидели за столом на кухне. Саша был неприятно суетлив, подливал Рико текилу, предлагал закуски – сплошь деликатесы, которых в их доме давно не водилось.
– Алекс, да сядь ты уже! Три часа вокруг меня скачешь. Тут я, никуда не денусь. Насовсем вернулся, будем работать, – Федерико обращался к Саше, но смотрел на только на нее. – Мария, у вас прекрасные дети. Вот только севрюгу есть не стали. Даже не знали, что это за рыба такая.
Маша вспыхнула и шагнула в сторону спальни.
– Я устала, пойду спать.
– Маш, подожди! Маш, Федерико предлагает мне работу! Маш, все у нас будет нормально! – Саша подбежал к ней, обнял, прижал к себе. Маша, стоявшая лицом к Федерико, увидела из-за плеча мужа, как лицо гостя передернула странная гримаса – то ли боль, то ли отвращение.
– Вы извините, ребята, я правда устала. Давайте на сегодня заканчивать, на работу завтра всем… – она осеклась. – Спокойной ночи.
Федерико ушел только через час. Пока он был в доме, Маша уснуть не смогла. Когда муж вошел в спальню, она села в постели.
– Ты правда пойдешь к нему работать? Я прошу тебя, не надо.
– Почему? – удивился муж. – Ты серьезно? Почему? – он посмотрел на нее больными глазами и вдруг заорал, сначала шепотом, потом в полный голос. – Да ты вообще понимаешь, как я эти последние месяцы?.. Кем я себя чувствовал?! Полным говном, вот кем! Неспособным обеспечить семью! Ты знаешь, с какими мудаками мне работать пришлось на этих стройках, в каком дерьме возиться?! Да я хоть на черта пойду работать, не то что на этого… – горло у него перехватило, он вскочил и быстро вышел из комнаты, со всей силы саданув дверь об стену. Через несколько секунд в проеме возникли дети.
– Мама, что случилось? – спросила дочь. – Землепотрясение?
Сын не произнес ни слова, только хныкал и тер кулаками глаза.
– Ничего, мои хорошие, – Маша сглотнула слезы. – Идите сюда, ложитесь, сегодня будете спать с мамой. Идите.
Они добрели до кровати, залезли к ней под одеяло. Повозились, устраиваясь поудобнее. Теплые. Маленькие. Такие еще маленькие!.. Маша всхлипнула. Потом обняла детей и уснула.
Саша вышел на работу через три дня. А еще через неделю принес аванс – в два раза больше, чем зарплата на старом месте. Ровным голосом предложил ей уволиться из паба. Она отказалась, но после, подумав, перешла на полставки, чтоб хватало времени на детей. Муж бывал дома редко, мотался по объектам, ездил в недолгие командировки. Дней пять после ссоры он ночевал на диване в гостиной, потом вернулся в спальню, но взял себе отдельное одеяло. Не хотел до нее дотрагиваться даже во сне, даже случайно.
- Дождь в Париже - Роман Сенчин - Русская современная проза
- Творчество стихий - Александра Фокина-Гордеева - Русская современная проза
- Светлый город детства - Наталья Олейникова - Русская современная проза