щечки раскраснелись от плача. Он прикрывает ей лицо от солнца, а Сюзи забирается на скамейку рядом с девочкой, и они дремлют вместе под тенью грота.
— Что же, — говорит он морю, — я рад, что тебе снова хорошо.
Море сейчас — голубая пустыня, ветер почти совсем стих. Вот это внушает опасения. Гладкое море обещает мертвый штиль. GPS показывает, что они приближаются к острову Орчила, известному своим розовым песком; он находится под протекторатом Венесуэлы.
На острове расположена военная база, которую имеют право посещать только сеньор Чавес и небольшая группа высокопоставленных военных. А он и так уже нарушил пограничный контроль: не зарегистрировавшись, сбежал с Маргариты. Наверное, многие проходящие транзитом моряки нарушают правила. Уж на Гренадинах тринидадские суда точно не заморачиваются с таможней, просто переплывают с одного острова на другой. Да и фиг с ней, с регистрацией, думает он, не будем заходить на Орчилу, пройдем мимо.
С левой стороны по носу появляется танкер, идет им навстречу. Крачка пикирует за рыбой. У правого борта он замечает большой пакет. Тот завернут в белый полиэтилен, крепко перевязан бечевкой и плещется на поверхности, зацепившись за крону дрейфующего мимо дерева. Пакет подплывает ближе — он выглядит довольно подозрительно, так, будто в нем спрятан кокаин. А что, если там действительно кокаин? Кто-нибудь мог уронить его в воду с одной из пирог… Это настолько противозаконно, что Гэвин даже усмехается при мысли, что пакет можно достать, ведь грамм кокаина стоит около двухсот долларов США. Гэвин внимательно смотрит на дерево, отталкивает палкой ветки, чтобы они случайно не зацепились за руль.
Пакет уже совсем близко — до него можно дотянуться рукой.
Вдруг он вскакивает, хватает лодочный багор, зацепляет пакет, дергает — тот съезжает с кроны вместе с несколькими ветками. Гэвин тащит его вверх, отмахивается от веток, швыряет на палубу.
— Господи Иисусе! — шепчет он.
Разбуженная шумом Оушен протирает глаза, смотрит на пакет с интересом.
— Папа, что это?
Сюзи лает.
— Не знаю, — отвечает он.
Пакет пухлый, будто в нем одежда.
Сюзи издает носом свистящий звук.
В кают-компании Гэвин находит швейцарский нож, раскрывает самое крепкое лезвие.
— Давай-ка посмотрим, что там, — говорит он Оушен, разрезая веревки, и делает прорезь в наружном пакете.
Под верхним слоем — еще одна оболочка, из более тонкого черного пластика. Он нетерпеливо режет и ее и обнаруживает что-то, завернутое в сырую газету. Еще один разрез — и они видят серебряную фольгу. Гэвин ковыряет фольгу острием ножа, делает дырку — оттуда высыпается белый порошок. Ахххх, неужели…
— Боже мой, — шепчет он.
Сердце тяжело ударяется в ребра.
— Папа, что это такое?
— Белая пудра, детка. Как у мамы. Тальк.
— Так много талька?
— Да.
— И тальк плавал в море?
Он один только раз нюхнул кокаину, еще будучи студентом, в Канаде. Это было на вечеринке — соседи по комнате провели снежные «дорожки» на кухонном столе, спросили, не хочет ли он попробовать. Он вдохнул белый порошок через свернутую десятидолларовую купюру, а через пару минут уже оживленно жестикулировал и болтал — вкручивал что-то белокурой девушке, которая тоже была под кайфом. Член его съежился, кислотный вкус растекался по глотке. Это было двадцать пять лет назад.
— Да, ду-ду.
Он облизывает указательный палец, засовывает в пакет, подносит к губам.
Оушен смотрит на него не мигая.
Гэвин высовывает язык, пробует порошок на вкус. Горько, и язык сразу немеет. Такой сильный, горький, химический вкус.
— Господи, помоги мне… — бормочет он.
Несколько килограммов кокаина — как он и ожидал. Миллион долларов США на его яхте, это как минимум. Он снова окунает палец в кокаин, снова пробует. Пресвятая Дева Мария, помоги мне, защити! Настоящий кокаин, чистейший, вреднейший, белейший — возможно, прямо из Колумбии.
— Нет, — говорит он, глядя на дочь и не зная, что делать, но Оушен уже тянет маленькую ручку, окунает крошечный пальчик в белую массу. — Нет же! — кричит он, хватая ее за руку.
Шлепает по кисти, вытирает с пальца кокаин.
— Оушен, не смей даже думать брать в рот эту гадость, поняла?
Ее глаза немедленно наливаются слезами.
— Почему?
— Потому что нельзя. Это очень опасно.
Оушен разражается обиженным плачем.
Сзади неслышно подходит Сюзи и, прежде чем он успевает что-то сообразить, сует мокрый нос в пакет, оглушительно чихает, так что белый порошок, подобно морским брызгам, разлетается во все стороны.
— Нельзя! — снова кричит он.
Сюзи лает, счастливая, ее нос выпачкан в белом.
— Не смей! — повторяет он.
Но собака не слушает его, снова ныряет головой в пакет и погружает длинную морду в уже проделанную в порошке ямку.
— Вот дура, убирайся отсюда! — Он отталкивает собаку, хватает пакет, поднимает над головой. Пакет тяжелый, хватит, чтобы построить новую жизнь, купить новую яхту, возможно, даже частный вертолет приобрести. — Вы поняли меня? Не смейте приближаться к этому пакету! Вам обеим ясно?
Сюзи лает, потом тяжело опускается на палубу, трясет головой, трет лапами нос, фыркает.
Глаза Оушен — огромные, синие, потерянные. В ее груди бушуют эмоции, готовые выплеснуться через край. Она начинает снова рыдать с силой, какой он не слышал с тех пор, как они покинули Тринидад.
— Слезами тут не поможешь, — произносит он рассеянно, прижимая к груди находку.
Что он может с ней сделать? Кому продать? Сбыть в ближайшем порту? А вдруг поблизости шныряют пираты, ищут свое пропавшее сокровище? Может быть, ему заплатят, если он вернет им кокаин? Или коррумпированные копы возьмут его в долю? В голове проносятся тысячи возможностей, он не исключает и пули в голову или смерти от вспоротого живота, уж наверняка торгующие наркотой пираты на порядок хуже того, на Маргарите… Готов ли он оставить дочь сиротой? Нет, он должен срочно избавиться от этого пакета, нечего наркотикам делать на его яхте.
Встав на корме, он кладет пакет на перила, разрывает аккуратно упакованную фольгу и молча возносит молитву Господу, прося прощения за смерть всех рыбок, которые случайно окажутся поблизости. Затем высыпает порошок в море.
— Простите меня, рыбки, — говорит он. — Простите, рыбки.
Кокаин сыплется в море, расходится по воде белыми кругами, исчезает в соленом океане.
Он поворачивается к своим спутницам. Оушен еще в слезах, очень сердита — почему он сам попробовал порошок, а ей не разрешил?
Сюзи чихает, кашляет и мотает головой.
* * *
«Романи» уверенно двигается на запад, а Гэвин сидит в кокпите, потрясенный случившимся. Почему с ним происходят такие странные вещи? Что он делает не так? Он что, полный идиот, раз выбросил пакет? И тут же панический страх