Фемидой, Деметра коснулась ладонью лба страдалицы — очень осторожно, точно боялась, что хрупкая оболочка рассыплется под ее рукой.
— Не перестарайся только, — попросил я, опасаясь со стороны Демки стахановского рывка, который мог бы подорвать здоровье ей самой.
— Не переживай, все будет в рамках разумного, — отозвалась богиня.
Деметра опустила веки и замерла.
Золотистое сияние медленно начало просыпаться под ее кожей. В сумеречном подвале она теперь выглядела так, будто на нее светило яркое полуденное солнце.
Потом сияние сконцентрировалось в ее правой руке, лежащей на лбу Фемиды. Тонкими яркими нитями спустилось по пальцам, освещая изможденный лоб страдалицы.
Тени зашелестели, оживились, обступили Деметру со всех сторон, позабыв о своей задаче.
— Прочь, — прошипел на них Бельский. — Все — прочь!
Темные силуэты нехотя расступились и отползли от ниши на приличное расстояние, но дальше уходить не торопились. Они продолжали шелестеть и перешептываться, в то время как сияние с пальцев Деметры начало растекаться по лицу Фемиды.
Несчастная глубоко вздохнула. Кожа у нее на лице посветлела, отлипла от костей. А свечение продолжало течь, спускаясь по волосам вниз, по шее и скрылось под белым покрывалом. Пробежало по тощим косточкам рук, превращая иссохшую мумию в тощее тело.
Мы наблюдали за происходящим, затаив дыхание. Клочкообразные, похожие на паклю седые волосы загустели и выпрямились, обретая шелковистость. Грудь приподнялась под покрывалом, ноги приобрели жизнеспособные очертания.
Теперь перед нами лежала уже не мумия, а очень изможденная пожилая женщина с глубокими морщинами и желтоватой кожей. Дыхание стало глубоким и слышимым.
Демка приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на свою работу. Недовольно поджала губы и, нахмурившись, напрягла руку так, что жилки проступили на ее шее.
Резкая вспышка света осенила лицо Фемиды. Сияние волной разлилось по всему ее телу, наполняя ветхое тело жизненной энергией. Лицо разровнялось, стало естественно объемным и приобрело выразительные черты.
Определенно, когда-то она была очень красива величественной, зимней красотой: удлиненный и довольно крупный нос с греческой горбинкой, ярко очерченные брови с резким изломом, правильный овал лица, высокий лоб и небольшой строгий рот с острыми уголками на верхней губе. На вид ей теперь можно было дать не больше пятидесяти, только волосы никак не хотели возвращать свой прежний цвет и остались платиново-белыми.
В сознание Фемида так и не пришла.
Деметра одернула руку и шумно выдохнула.
— Все. Больше ничего не могу сделать.
Она устало коснулась лица и, отступая назад, пошатнулась.
Мы с бароном одновременно подхватили ее под руки.
— Ну вот, а сама обещала!.. — не удержался я от укора.
— Мне хотелось, чтобы она очнулась, — проговорила Деметра. — Но не получилось.
— Она жива, и я снова могу видеть ее лицо, — хрипло сказал Бельский. — Это даже больше, чем я мог бы сейчас рассчитывать.
— Эх, — Деметра вздохнула, с грустью глядя на богиню. — А я вот рассчитывала ее расспросить, на каких вороных она сюда приехала. Нутром чую — Зевс постарался! Помешала она ему чем-нибудь!
— Убрать с глаз долой, и пускай там мучается — это больше на женскую месть похоже, — подал голос до сих пор молчавший Лёха. — Как-то не по-мужски так со своей бывшей женщиной обойтись. Даже для Зевса. Не по-божески.
— Уж чья бы корова мычала, — покосился я на черепушку.
— Так я и не бог. И жена моя, не к ночи будет помянута, отнюдь не святая женщина, — заявил Лёха.
— Вообще-то так себе оправдание, — заметил я.
— Ну, как бы там ни было, госпожу-то нашу Деметру громовержец ведь никуда не сослал, — отозвался Самеди. — Хотя насолила она ему побольше остальных. И оставила его так обидно, будто какого-то смертного мужика, и из Верхнего мира сбежала. А когда в царстве Аида заплодоносила любовь, вообще учинила голод, что здорово ударило по репутации Олимпийской семьи…
— Точно! — воскликнула вдруг Деметра, перебивая барона. — Плоды! Как я могла забыть? Даня, я помню, ты укладывал в свою сумку какое-то яблоко. Оно, случайно, не из тех, что выросли на задворках у моего зятя? Ты мне одно такое еще в храм принес!
— Эмм… Да, — ответил я, начиная догадываться о ходе ее мыслей.
— Идеально! Принеси его сюда. Сейчас же. И ножичек прихвати. Это же сильнейший артефакт, просто сумасшедший!..
Сказано — сделано.
Мы с господином дворецким шустрым сайгаком метнулись за фруктом и вскоре вернулись — с крошечным яблочком, ножом и тарелкой.
Поискав место, куда бы поставить тарелку, Демка сунула ее обратно в руки дворецкому.
— Подержите-ка!
Ловко разделив яблочко на четвертушки, она осторожно запихнула одну из них Фемиде в рот.
— Ну-ка давай, работай! — проговорила она.
И яблочко сработало!
Кожа Фемиды разгладилась, наполнившись сиянием и молодостью. Волосы медленно приобрели рыжевато-русый оттенок, руки стали нежными, как у совсем юной девушки.
Бельский не смог сдержаться и из его груди вырвался возглас, в котором соединились и радость, и изумление.
А потом ресницы Фемиды дрогнули, и богиня медленно открыла глаза.
Старик аж застонал.
Не знаю, был ли он счастлив в этот момент. Или вдруг осознал, что теперь, когда его собственная жизнь подходит к концу, у Фемиды появилось будущее. И в этом ее будущем не окажется места для Станислава Бельского, тринадцатого пророка Эреба.
В любом случае, то ли от радости, то ли от горя скрутило беднягу неслабо.
Прижав руку к груди, он захрипел, хватая широко открытым ртом воздух. Губы посинели, глаза стали круглыми…
Дворецкий среагировал мгновенно.
Он схватил с тарелки четвертушку яблока и под возглас Деметры «Постой!!!» сунул его старику в рот — далеко, аж в самую глотку.
Бельского затрясло. Он закашлялся и захрипел еще сильнее.
Мы оторопело уставились на старика, в то время как Демка еле слышно пробормотала:
— Постой же… Это слишком… Этого слишком…
И тут очертания тела Бельского размылись и потекли, как растаявший воск.
Дворецкий отшатнулся.
— Господин⁈ — вскрикнул он.
А в кресле уже медленно оседал пузырем пустой смокинг, внутри которого сидел… младенец!..
— … Слишком много, — договорила Деметра свою фразу.
Немая сцена.
Фемида с открытыми глазами. Мы — с открытыми ртами.
И господин Бельский. Лысый, розовый, с заячьим набором зубов.
Помахав ручонками перед своим лицом, детеныш поднял на нас васильковые глазки и растерянно проговорил, делая ударение на последнем слоге:
— Кака?..
— Господин!!! — проревел дворецкий, роняя тарелку вместе с оставшимися кусочками молодильного яблочка. —