Розы всегда восхитительны, во всякое время года, но в январе они просто неотразимы. Деревья стояли голые, трава – замерзшая и сухая, а жизнь города словно замедлялась и замирала, в то время как его обитатели предпочитали больше времени проводить в своих теплых домах.
Пустынная и серая аллея кладбища была совершенно безлюдна.
Но он и не ожидал никого встретить.
Он просто пришел по зову сердца. По настоятельному внутреннему побуждению.
В памяти Слоана воскрес тот день, когда состоялись похороны жены. Небо было ясным и солнечным, стояла летняя жара, изводившая всех, кто пришел проститься с Оливией.
Его дочерям выпало тяжкое испытание. И они выдержали его, ни одна из них даже не заплакала ни дома, ни во время траурной церемонии на кладбище. Они прошли одна за другой, прощаясь с матерью.
О нет, теперь они не плакали. Пока Оливия медленно угасала от рака, они плакали день и ночь, и никто не мог их успокоить. Остановить развитие болезни врачи оказались бессильны.
Химиотерапия тоже не помогла. Облучение не дало никаких результатов. Ничего.
Угрызения совести вновь шевельнулись в его душе. Подобно змее, они подтачивали его. Он медленно поехал дальше по аллее.
Как мог он считать себя врачом, целителем и не смог помочь собственной жене, которая умирала на его глазах? В течение долгих недель она страдала, а он ничего не мог сделать. Опухоль увеличивалась медленно, давая метастазы по всему организму, уходили месяцы, и все это время он продолжал работать, принимать пациентов.
Подступивший к горлу комок мешал дышать.
Ему не хватало воздуха. Он пытался подавить гнетущее чувство и мысленно вернуться к тому, о чем думал прежде, – как его маленькие дочери держались за руки в тот день.
Слоан знал, они чувствовали поддержку друг друга, какую всегда чувствуют сестры. Жестокое потрясение сплотило десятилетних детей около него. Он ничего не говорил им, не просил их не плакать, но они понимали отца без слов и только держались около него, как будто ища защиты.
Плакать больше они не могли, за долгие месяцы болезни Оливии они выплакали все свои слезы. Он помнил вечер накануне похорон, когда все четверо сидели на ковре в гостиной и плакали в голос, как маленькие дети.
Что-то случилось тогда. Что-то навсегда сблизило их. Он никогда не осознавал до того момента, насколько близки и дороги ему его дети. Трагедия с их матерью открыла ему истину и заставила почувствовать эту близость во всей полноте.
Когда он думал о Саше, Сидни и Софи, у него вдруг возникало чувство, что сейчас они отдалились от него. Слоан не понимал, куда исчезло ощущение близости, объединившее их после смерти Оливии…
Он подъехал к могиле жены и с изумлением увидел прямо у обочины дороги машину Рэйчел.
Он вышел из машины и взял букет, который привез с собой.
Улыбка появилась на его лице, свежий холодный воздух окутал его после того, как он вышел из теплого салона машины. Слоан знал, что Рэйчел приезжает на кладбище каждую неделю… иногда по субботам она брала с собой девочек.
Но раньше он не понимал смысла ее визитов.
Он застегнул куртку до подбородка, чувствуя, что быстро замерзает, и остановился, увидев ее впереди, у могилы. Она не оглянулась, ветер дул в его сторону, и она, вероятно, просто не услышала его появления. Слоан мог бы окликнуть ее.
Но он просто стоял, глядя на Рэйчел в странном оцепенении, и любовался ее огненно-рыжими волосами и ярко-зеленым пальто.
Звук ее голоса удивил его. Однако обращалась она не к нему, а к Оливии.
– Пожалуйста, – звучали ее слова в морозном воздухе, – прости меня, я очень, очень сожалею.
Он почувствовал, как его сердце заныло от боли. Почему она просит прощения? Слоан тут же начал искать ответ. Что-то в ее словах задевало и его. Именно так же он ощущал себя в эту минуту. Ее тон был близок и понятен ему.
Он пришел сюда, чтобы просить прощения.
Именно чувство вины привело его. И для него тяжело было видеть, что и у Рэйчел есть причины страдать.
Он медлил окликнуть ее, полагая, что она собирается сказать еще что-нибудь. Да, он подслушивал. Но ему нужно было понять, за что она просит прощения у Оливии.
Наконец Рэйчел проговорила:
– Я знаю, вне зависимости от того, что я чувствовала, мне не следовало его целовать.
Значит, она тоже испытывала чувство вины за случившееся между ними прошлой ночью на кухне. Не все из сказанного ею было понятно Слоану, но он услышал достаточно, чтобы догадаться, что Рэйчел привело на могилу Оливии глубочайшее раскаяние.
Не думая, Слоан шагнул вперед.
– Рэйчел, – произнес он.
Удивленное выражение на ее красивом лице заставило его улыбнуться.
– Я не мог не слышать, что вы говорили, – сказал он. – Вы не должны ни за что просить прощения. Ни за что. Это только моя вина. И мне за нее отвечать. Вы ничем не провинились перед Оливией.
Рэйчел выглядела потрясенной. Она опустила свои темные глаза, не веря тому, что он говорил.
Приблизившись, он ухватился за рукав ее пальто окоченевшими пальцами.
– Я совершенно серьезно говорю вам, Рэйчел, вы невиновны в том, что произошло вчера.
Вместо того чтобы взглянуть на него, она еще ниже опустила голову.
Он поднял букет.
– Видите, я чувствую себя так же, как и вы. Я пришел искупить свою вину.
– Она любила белые розы, – еле слышно произнесла Рэйчел.
Голос ее был чуть громче шепота. Она все еще не смотрела на него.
– Я думал, что здесь мне станет легче. – Он наклонился и положил цветы на плиту из розового гранита. А затем выпрямился и снова посмотрел на Рэйчел. – Я не хочу, чтобы вы терзали себя. Наш поцелуй целиком на моей совести. Вы меня слышите?
На несколько секунд воцарилось молчание, но наконец Рэйчел подняла на него глаза.
Он смотрел на нее, выжидательно изогнув брови. И прежде чем она успела заговорить, добавил:
– Нос у вас совсем красный. – Он легко коснулся пальцами ее лица. – И щеки совсем холодные. Вы давно приехали?
Не дожидаясь ответа, он обнял ее. Ей надо согреться, так ведь можно и заболеть.
– Вам нужно выпить чашку горячего кофе, сказал Слоан.
– А что насчет ярмарки? – тихо спросила она. Как девочки? Я ведь обещала им…
– Не волнуйтесь, – ответил он. – С ними все в порядке, они уже в школе. Я предупредил их, что мы появимся чуть позже. У нас есть время согреться и выпить кофе.
– Я немного замерзла, – согласилась Рэйчел.
– Я бы сказал, что вы промерзли до костей.
Пойдемте скорее.
Он пришел сюда, чтобы просить прощения у Оливии за свою недостойную выходку. Но все, что он сделал, – положил цветы и теперь торопился уйти. Он чувствовал себя ужасно. Но позаботиться о Рэйчел казалось ему просто необходимым. Она, бедняжка, еле стояла на ногах. Ее надо срочно увезти отсюда. Его покаяние могло подождать. К тому же прошлый опыт подсказывал, что даже после раскаяния чувство вины нередко возвращается вновь.