В целом следует заметить, что «полковая самоидентификация» имела общероссийский характер. В дореволюционный период полки являлись основной боевой единицей российской армии. Каждый полк имел свой вид одежды, заметно отличавшийся цветом и покроем формы (в том числе мундира и воротников, шапок, пуговиц и иногда сапог), видами головных уборов, наличием или отсутствием отдельных атрибутов и знаков отличия. В кавалерийских частях даже существовала градация мастей лошадей. В психологическом плане «особость» отдельных российских полков появилась при Петре Великом. Его «потешные» «семеновцы» и «преображенцы» стали элитой российской армии.
Офицеры 1-го и 3-го дивизионов Нижегородского драгунского полка. 1861 г.
Отличительной особенностью «полковой идентификации» российских войск на Кавказе являлся ярко выраженный ментально-мировоззренческий характер, воплощенный в углублении «племенного сознания» «кавказцев».
Приоритет полковой самоидентификации определялся тем, что полк являлся основной самостоятельной боевой единицей, дислоцировавшийся в стационарных базах, именуемых штаб-квартирами. Продолжительность военных действий обусловила появление и развитие подсобных хозяйств и ремесел, здесь же строились церкви, госпитали, магазины, школы.
Место дислокации кавказских подразделений всегда имело уникальные природно-географические, этнические и военно-тактические условия жизнедеятельности. Пуская корни в занимаемой местности, полк «ассимилировался» с ней. Постепенно начинали складываться разносторонние взаимоотношения с соседним горским населением. Под воздействием межкультурного обмена и конкретных условий изменялся даже разговорный язык, который расширялся за счет местных диалектов183. Российские военные в совокупности называли эти модификации «кавказским наречием»184.
«Полковое сознание» подмечали многие участники и очевидцы событий. Лучше других эту особенность охарактеризовал Р. А. Фадеев: «Кавказский полк не есть численное собрание людей, отличающееся от другого подобного собрания только цветом воротника; он есть организм, нечто вроде маленькой национальности, проникнутой одним духом, сложившей себе свои понятия и обычаи, высоко ценящей свои предания; выработавшей свой особенный боевой характер, иногда резко противоположный характеру другого полка, – как следует между людьми, которые не только существуют, но действительно живут вместе, и потому срастаются нравственно в одно целое. Каждый из старых кавказских полков отличается в военном отношении своеобразными достоинствами, потому что все естественно развивающееся выходит своеобразно. Один полк живой как огонь, смелый до дерзости, совершающий атаку не иначе как бегом, особенно искусный в рассыпном бою и лесной войне; другой полк – не столь живой, но твердый как камень, упорный до чрезвычайности, привыкший действовать связно, умеющий ходить, не задыхаясь по самым страшным крутизнам, обдуманно решительный, и так далее»185.
Для «полковой идентификации» была характерна иерархия, определяемая спецификацией, храбростью коллектива и количеством славных страниц в их боевых летописях. На Кавказе, где сложился довольно разнообразный характер военных действий, градация полков имела принципиальное значение. В числе элитарных подразделений на завершающем этапе войны находились Кабардинский и Куринский (первоначально являлись егерскими), Апшеронский пехотные, а также Нижегородский драгунский полки. Именно они дислоцировались в самых «горячих» регионах и всегда составляли основы главных наступательных экспедиций, а потому имели наибольшее количество коллективных боевых регалий. В частности, Апшеронский полк имел знамена с надписями о победах: «За отличие при взятии штурмом Ахульго 22 августа 1839 года», «За взятие у аварских войск знамя при реке Иоре 7 ноября 1800 года», «За взятие горы Анчимеер 5 июня, поход в Анди в июне и взятие Дарго 6 июля 1845 года». «Куринцы» с 1852 г. носили на папахах особый знак «За отличие», имели четыре георгиевских трубы с надписью «За отличие при покорении Восточного Кавказа в 1859 году», а также четыре георгиевских трубы с надписью «За отличие при покорении Восточного Кавказа в 1859 году и за умиротворение горских племен в Терской области и Дагестане в 1877 году»186.
Представители Кабардинского полка гордились наличием четырех георгиевских рожков «За отличие при покорении Западного Кавказа в 1864 году», а также «пожалованием» «Гренадерского боя» (поход за военное отличие) и др. «Летописец» истории Кабардинского полка А. Л. Зиссерман утверждал, что отсутствие в истории подразделения таких знаковых событий как Бородино, Лейпциг и Севастополь, не ставит под сомнение «… прочно утвердившуюся и на Кавказе и за его пределами славу полка…»187.
Несколько ниже, но также входя в так называемую «гвардию Кавказского корпуса», находились Навагинский, Тенгинский, Ширванский пехотные и Эриванский карабинерский полки.
Представители всех перечисленных выше вооруженных формирований являлись носителями элитарной ментальности. Другие полки имели несравнимо меньшую славу и пользовались относительно меньшим уважением в кавказской военной семье. Низшую ступень в иерархии занимали гарнизонные (линейные) подразделения.
Весьма показательным примером восприятия межполковой иерархии является эпизод, когда после Даргинской экспедиции в битком набитый ранеными госпиталь зашел навагинский офицер и попросил место для отдыха. На это находившиеся там куринцы и кабардинцы ответили: «Навагинцу среди нас нет места», и только лишь демонстрация полученных ран, как символа отваги, и сообщение личных подвигов, совершенных в минувшем походе, заставили переменить мнение – навагинца встретило громкое «Ура!», и за его здоровье выпили шампанское188.
Следует заметить, что иерархическое положение не было статичным и изменялось в ходе Кавказской войны, в зависимости от степени участия в боевых действиях, нахождением на зонах наибольшего сосредоточения сил. Так, в 1817—1829 гг. «вершину пьедестала» занимал Ширванский полк, дислоцировавшийся на главном в то время театре боевых действий – Закавказье и выполняли наиболее ответственные задачи. Полк пользовался особым уважением А. П. Ермолова, называвшего его «десятым римским легионом»189. По мере переноса боевой активности на Северный Кавказ в 1830-х гг. произошла смена полковой иерархии и ведущие места заняли Куринский и Апшеронский полки, дислоцировавшиеся в то время соответственно в Чечне и Дагестане.
Наряду с полковой принадлежностью у кавказцев имелись и иные виды идентификации, определяемые должностным положением, социально-сословным и этническим происхождением. В зависимости от рода деятельности и занимаемой должности в офицерской среде следует выделить три традиционные для всех военных неофициальные группы:
– «Боевые» офицеры (комбатанты), непосредственно участвовавшие в боевых действиях. Представители этой группы, преимущественно занимали должности командиров подразделений и отличались наибольшей сплоченностью, выраженной в «боевом братстве» или «боевой семье». Выполняя самые опасные задания, они чувствовали свою «особость» и презирали «небоевых» коллег. В их среде о качестве человека судили исключительно по его делам и заслугам, благодаря чему преодолевалось множество национальных, религиозных, сословных и прочих предрассудков. Боевые офицеры легко завязывали панибратские отношения с солдатами.
– «Штабные» – в большинстве своем также принимали участие в боевых действиях, но уже по собственному желанию. Они занимали высшие должности Кавказского корпуса и направляли деятельность его подразделений. «Штабные» офицеры, состоявшие по большей части из привилегированных кругов аристократии, отличались превалированием многих сословных предрассудков, считая себя наиболее значимой частью армии. При этом наличие материального благосостояния, широких полномочий при незначительном практическом участии в боевых действиях, которых они по большей части целенаправленно избегали, вызывали презрение и зависть со стороны остальных категорий военных.
– «Тыловые» – офицеры, принимавшие участие в боевых действиях лишь в крайних случаях. Представители этой группы, преимущественно занимали различные гражданско-тыловые должности: писари, фортификаторы, начальники складов, магазинов, врачи и т. п. Эту группу в психологическом плане объединяло стремление к избеганию опасности, прагматический взгляд на мир, что вызывало отсутствие уважения к ним со стороны «боевых» военных. Особой нелюбовью пользовались те из них, кто находился близко к материальным ресурсам (начальники складов и магазинов), Дело в том, что отсутствие «боевого сплочения» в данной среде предопределило широкое распространение так называемого «шкурничества» – обогащения за счет других, в первую очередь за счет почти бесправных солдат.