увидел, как на него опускается рука. Он не мог с точностью сказать, зачем рука это делает, но тут на голову ему легла ладонь женщины, и между ними сразу установилась какая-то необычная связь. В динамиках планшета вновь раздался короткий и пронзительный звук, и Марвин наконец-то сообразил: женщина его гладит. Он опять издал прерывистый крик, который, как ему показалось, напоминал кошачье мяуканье, несколько раз открыл и закрыл глаза, и сделал это как можно быстрее, пока ладонь гладила его, отчего фартук перед экраном мягко колыхался.
– Какой же он красивый, – сказала женщина на незнакомом языке, но модуль управления без заминки перевел ее слова.
Она была одета точно так же и говорила так же ласково, как женщина, делавшая уборку у них в доме, в их слишком большом доме в Антигуа, где было полно всяких безделушек, которые раньше принадлежали матери и от которых никто сейчас не решался избавиться. Та, другая, женщина заботилась о Марвине, словно он был еще одной осиротевшей безделушкой. Женщина в зеленом фартуке дотронулась до него. И почесала ему голову с неподдельной нежностью, как чешут щенков, а когда отняла руку, Марвин повернулся к ней, требуя еще. И тут женщина нагнулась к кентуки, так что ее огромное лицо заняло весь экран, и в первый раз поцеловала его в лоб.
С тех пор она почти каждую ночь забирала его из витрины и разговаривала с ним, пока делала уборку. Однажды женщина передвинула кентуки, чтобы вытереть стол, и он оказался перед зеркалом. Это продлилось всего лишь секунду, но Марвин взвизгнул и вскинул вверх руки с крепко сжатыми кулаками, словно бурно радовался забитому голу:
– Я дракон!
Именно об этом он так страстно мечтал и теперь никак не мог успокоиться и все повторял: “Я дракон!” – сидя за письменным столом или стоя перед фотографией матери, а потом, уже на следующий день, повторял в школе на каждой перемене.
Между тем в магазине электроприборов наконец-то стало хоть что-то происходить. Женщина почти всегда являлась в дурном настроении и порой так отчаянно ругалась, что переводчику не всегда удавалось в точности перевести то, что она говорила. Однако, занимаясь уборкой, она успокаивалась. Наверное, уборка была единственным, что ей в таком состоянии было нужно. За работой женщина рассказывала ему про двух своих дочерей и про то, как плохо муж ведет дела в магазине. Это ведь он купил кентуки. Ее муж и вообще был из числа тех, кто готов покупать все подряд. Когда они решили открыть магазин, а случилось это двадцать три года назад, она надеялась, что новое дело его утихомирит, по крайней мере, он будет покупать товары на продажу и в то же время – развлекаться тем, что другие станут покупать что-то у него самого. Но муж и до сих пор без удержу покупал чертову прорву совершенно ненужных вещей. Все они поначалу казались ему просто необходимыми и нужны были срочно, а потом словно по волшебству куда-то исчезали.
Кентуки, скажем, предназначался для оживления витрины – именно под таким предлогом представитель оптовой фирмы, торгующей кофеварками и электрическими чайниками, и всучил им эту забаву. Кентуки в магазин доставили вместе с газетной статьей, где приводились десятки разного рода статистических данных о приборе, а еще там обещали, что как только кентуки включится, он станет “плясать как обезьянка” и людей словно магнитом притянет к витрине магазина. Вот только никто не предупредил, что “обезьянка” будет плясать исключительно с одиннадцати вечера до трех утра. А кто, скажите на милость, кроме местных пьяниц, проходит в такое время мимо витрины?
На Марвина сразу обрушилось слишком много новой информации, и он с трудом переваривал ее. Значит, вовсе не эта женщина была его “хозяйкой”? Марвин мог заниматься кентуки только после школы, то есть когда в том, другом, мире наступала ночь, и поэтому он никогда не познакомится со своим настоящим “хозяином”, с тем, кто его включил? Но больше всего Марвина встревожили упреки женщины: неужели он и вправду должен “плясать как обезьянка”, чтобы угодить им? Мог бы, конечно, и плясать, однако что толку делать это ночью? Неустанные причитания женщины смущали его, но ему нравились и ее мягкий голос, и напор, с каким она читала ему наставления, и звук, раздававшийся, когда она целовала его или протирала тряпкой.
Однажды ночью она сказала:
– У моей дочки дома есть такой же, как ты. И они беседуют, да, представь себе, беседуют… С помощью азбуки Морзе. Если ты ее выучишь, мы с тобой тоже сможем разговаривать!
Марвин тотчас отыскал в интернете нужную таблицу и тренировался, лежа в постели, пока не засыпал, при этом он по-драконьи рычал, накрывшись с головой одеялом. И снова и снова заучивал шесть букв своего имени.
Когда женщина сказала: “Если услышу короткий рык, запишу точку, если длинный – тире”, – он уже был вполне готов начать. И очень отчетливо прорычал свое имя.
Женщина велела:
– Да погоди же ты, не спеши! – И побежала за карандашом и блокнотом. – Ну а теперь, дракончик, повтори еще раз!
Марвин повторил собственное имя, используя азбуку Морзе, а женщина очень старательно все записала. Потом закричала:
– Марвин! Какая прелесть!
Пока он сидел в витрине, мальчик, который, проходя мимо, всякий раз стучал по стеклу кольцом, теперь начал еще и кое-что писать. Писал он по-английски, что Марвину казалось очень cool, но обычно у того получалось что-то вроде “Свободу кентуки!” или “Хозяева – эксплуататоры!”, и мороз помогал странным лозунгам надолго сохраняться на стекле. Марвин боялся, что надписи увидит женщина и решит, что и ее дракон тоже как-то в этом участвует. Да, он мечтал, чтобы его освободили, и мысль сама по себе была неплохой, но ему не хотелось обижать свою “хозяйку”, хотя на самом-то деле она и не была его “хозяйкой”, но он предпочел называть ее в уме именно так.
Иногда дракон, находясь в витрине, и на самом деле начинал изображать обезьянку или то, как, по его представлениям, должна вести себя обезьянка. Крутился вокруг своей оси, урчал, хлопал глазами и бегал вокруг пылесосов, а порой останавливался перед одним из них, чтобы полюбоваться. Но на улице, как правило, никого не было, и даже если кто-то и проходил мимо в столь поздний час и задерживал взгляд на чудесных пылесосах, магазин-то был закрыт и свет там погашен.
“Я хочу пойти куда-нибудь подальше”, – прорычал однажды ночью дракон. Женщина перестала махать своей метелкой, взяла блокнот, табличку с азбукой Морзе и уже через минуту с улыбкой посмотрела на кентуки.
– У меня две дочки, и обе вышли какие-то бестолковые, – сказала она, – а я всю жизнь ждала, что хотя бы