Майлз вновь откинулся на спинку кресла, сунув большие пальцы рук в кармашки жилета.
— Итак? — осведомился он, самодовольно приподняв бровь.
Но Мэри была еще не готова капитулировать.
— Ты и так волен продать полоску земли вдоль Сабины. Что мешает тебе это сделать?
Несколько мгновений Майлз хранил молчание.
— Желание отца, чтобы я сохранил ее для своего сына.
На глаза Мэри навернулись слезы, и контуры предметов стали расплывчатыми.
— Майлз, что с нами случилось? Мы же должны быть счастливы.
— Плантация, вот что с нами случилось, — ответил брат, поднимаясь из-за стола и давая понять, что разговор окончен. — Плантация - проклятие для всех, кто одержим ею, Мэри. Так было всегда, и я склонен думать, что так будет и впредь. Патологическая страсть к земле вынудила такого хорошего человека, как наш отец, лишить наследства любящую жену и расколоть семью пополам.
Мэри обошла вокруг стола и взглянула на брата полными слез глазами.
— Майлз, я очень сильно люблю тебя и маму.
— Знаю, крошка Мэри, и я тоже скучаю по тому, как мы жили раньше. Особенно мне не хватает моей маленькой сестренки. Ты была нам очень дорога.
Слезы хлынули ручьем.
— Была?Вот так... в прошедшем времени?
— Видишь ли, все дело в том, что ты... чересчур Толивер.
— Раз это недостаток?
Майлз вздохнул.
— Тебе известно мое мнение на этот счет. Будет очень плохо, если тебя коснется проклятие, о котором в своем письме упоминал папа.
— О каком проклятии ты говоришь?
— Оно касается воспроизведения потомства. Тем, кто владел Сомерсетом, не везло с продолжением рода, — сухо пояснил Майлз и повернулся, чтобы взять с полки переплетенный в кожу тяжелый том. — Ты сама можешь прочесть об этом. Это альбом с фотографиями и генеалогическим древом. Я нашел его в бумагах папы. Прежде я даже не подозревал о его существовании. А ты?
— Нет, папа никогда не говорил мне о нем.
Мэри прочла заглавие на обложке: «Толиверы. Семейная история, начиная с 1836 года».
— Папа боялся, что, завещав тебе землю, он обрекает тебя на бездетное существование. То есть либо у тебя вообще не будет детей, либо они проживут недолго. До нашего появления плантацию всегда наследовал только один выживший Толивер, но кто знает? Наша молодость еще не закончилась. — В глазах у Майлза появилась насмешка. — Дедушка Томас был единственным наследником своего поколения, папа — своего. Прочти эту книгу, и ты поймешь, что имел в виду отец... и чего боялся.
Мэри охватило дурное предчувствие. Ей никогда не приходило и голову, что дед и отец были единственными выжившими представителями клана Толиверов и продолжателями рода. У каждого из них было несколько отпрысков, сейчас уже умерших. И где хранился этот альбом столько лет? Или отец намеренно не показывал его ей - законной наследнице семейного достояния?
Майлз холодными пальцами приподнял ее подбородок.
— Ну, — негромко спросил он, — ты поедешь в Беллингтон?
Мэри с трудом выдавила:
— Да.
— Хорошо. Значит, с этим покончено. — Он поправил манжеты и вернулся за стол, давая понять, что разговор окончен.
— Люси говорит, что Беллингтон-холл тебе понравится, — заметил он, когда Мэри уже подошла к двери.
Она обернулась.
— Кто такая эта Люси?
— Она не такая красивая, как ты, если ты это имеешь в виду.
Мэри залилась жарким румянцем.
— Конечно же нет!
— А, вздор. Конечно же да. Она невысокая, миленькая и кругленькая, как мячик, в нужных местах. Интересная, я бы сказал. Мне она нравится, а вот у тебя вряд ли вызовет симпатию. Почему ты не повидалась с ней, пока она была здесь?
— Я в трауре, Майлз, - напоминаю на тот случай, если ты не заметил.
— Не обманывай меня и себя, дорогая. Ты просто приревновала.
— Ерунда, — с невыразимым презрением процедила Мэри. — Если Люси мне не понравится, почему я должна жить с ней в одной комнате?
Майлз окунул перо в чернильницу.
— Было решено, что так будет лучше для вас обеих.
Мэри поняла, что он избегает смотреть ей в глаза.
— Решено? Кем? Тобой? Перси? Его матерью?
— Беатриса и Перси здесь совершенно ни при чем. Это предложила Люси, когда я высказался в том духе, что могу отправить тебя в Беллингтон, и уже я решил, что вы должны жить вместе. Думаю, вы вполне подойдете друг другу. У вас много общего. Обе вы небогаты. И тебе не придется страдать, деля комнату с состоятельной особой. Вы - одногодки. Словом, я уже говорил с директрисой.
Мэри сердито уставилась на брата, который склонился над письмом, делая вид, что ничего не замечает. Неужели все мужчины - такие дураки? Много общего, надо же!От Сасси, которая была дружна с поварихой Уориков, Мэри слышала, что эта девица втрескалась в Перси по уши. Он- единственное, что объединяло ее с Люси Джентри. И девчонка увидела в ней ниточку, ведущую в Уорик-холл.
— Еще что-нибудь? — осведомился Майлз, которому, судя по тону, все это изрядно надоело.
Мгновения нежности стали холодным пеплом в камине. Сейчас Мэри испытывала к брату лишь неприязнь. Прижимая к груди альбом, она распахнула дверь.
— Приятного чтения, сестренка, — бросил ей вслед Майлз. — Надеюсь, этот альбом не слишком тебя огорчит.
Мэри заглянула в кабинет.
— Убеждена, что этого не случится: я не верю в проклятия. Собираюсь иметь много детей.
— Поживем - увидим.
Мэри отнесла альбом к себе в комнату и присела у окна, чтобы посмотреть его повнимательнее. Потрепанный переплет был прошит кожаным шнурком, завязанным красивым узлом. Отогнав неясные опасения, Мэри раскрыла альбом на первой странице.
Кое-какие факты уже были ей известны. Другие стали открытием. Сайлас Толивер, прадед Мэри и патриарх клана Толиверов, появился на свет в 1806 году. Ему было тридцать, когда он прибыл в Техас вместе с женой и сыном Джошуа. Годом позже, и 1837 году, у него родился второй сын, Томас Толивер, любимый дедушка Мэри. В двенадцать лет Джошуа умер, упав на скаку с коня. Его оставшийся в живых брат вступил во владение Сомерсетом в 1865 году, после смерти Сайласа. В том же году Томас стал гордым отцом первенца по имени Вернон, будущего отца Мэри. Впоследствии у него родились еще один сын и дочь. Но к тому времени, как Вернон унаследовал Сомерсет, никого из них уже не было в живых. Его брат умер от укуса медноголового щитомордника[6] в возрасте пятнадцати лет, а сестра скончалась во время родов, когда ей было всего двадцать. Ее ребенок родился мертвым, и таким образом Верной стал единственным представителем клана Толиверов.