которые шли справа и слева одной монолитной стеной, тоже открыли огонь по немцам. Поднялась пыль от разрывов фугасных снарядов, которыми били артиллерийские батареи с закрытых позиций с обеих сторон, клубился дым от загоревшейся травы, черная копоть оседала кругом от полыхавших танков. И гудели выстрелы. Еще, еще!
Соколов почувствовал, как в башню попали один за другим два бронебойных снаряда. Удары были чувствительными, в руки и в комбинезон полетели мелкие осколки брони. Логунов работал быстро, страшно матерясь. Он бешено крутил рукоятки, поворачивая башню то влево, то вправо. То и дело раздавался его крик «Короткая!», а потом звонко било орудие, и снова танк рвался вперед. «Зверобой» пронесся мимо горевшего «Тигра» и вдруг встал как вкопанный.
– Вася! – заорал Бабенко.
– Вижу! Замри… мать… – ответил злым голосом наводчик.
Прямо перед «тридцатьчетверкой» выворачивал из-за подбитого собрата немецкий «Т-IV». Он шел поперек курса «Зверобоя», дым слепил его, но немец уже разворачивал башню.
– Выстрел! – гаркнул Логунов, и тут же на борту немецкого танка пониже башни пыхнул серый дым и коротко мелькнула огненная вспышка.
Хрипло дыша, Бабенко что есть сил потянул рычаги, и «тридцатьчетверка» попятилась назад, чтобы уйти за подбитый немецкий танк и там скрыться. Если Логунов не подбил немца, тот с расстояния в полсотни метров прошьет их снарядом насквозь. Но тронуться Бабенко не успел. Похоже, снаряд попал фашисту куда-то в двигатель и повредил топливный провод: танк загорелся, открылся люк, повылезали танкисты в черных комбинезонах. Омаев тут же открыл по ним огонь, свалив четверых – одного за другим. А потом рванули баки, и немецкий танк превратился в факел.
Тем временем на поле творилось что-то немыслимое. Соколов еще не видел такого в своей военной жизни. Танки шли вперед мимо вражеских танков, стреляли все во всех. Танки взрывались, сталкивались друг с другом и загорались, переворачивались от таранных ударов.
На склоне оврага горящая «тридцатьчетверка» на полном ходу ударила в бок «Тигра», но немецкая машина была тяжелее. Бешено вращая гусеницами, советский танк взрывал дерн, выворачивал камни и давил, давил! И вот немецкая машина пошла боком, накренилась и рухнула в овраг. Советский танк не удержался и тоже пополз по склону. Еще миг, и полыхающая «тридцатьчетверка» обрушилась на поверженного врага.
Сильный удар снизу, и «Зверобой» развернуло боком на всем ходу. Бабенко тут же, работая рычагами, стал поворачивать машину. Все поняли, что произошло: разбита гусеница, слетела с катков, а вторая, продолжая вращаться, потащила машину. Теперь танк стал мишенью. Но мишенью опасной, смертельно опасной для врага! Сражаться, только сражаться! Пока есть снаряды, патроны! Пока целы руки, глаза! Бить, уничтожать!
– Логунов, Бочкин в башне! – крикнул Алексей. – Вести огонь по врагу! Остальные – из машины с личным оружием!
Соколов откинул крышку верхнего люка, но не успел выбраться из танка – по металлу стегнула очередь. Еще миг, и его настигла бы смерть. «Я еще жив», – твердил про себя лейтенант, выползая боком из люка и спрыгивая вниз на траву с пистолетом в руке.
Рука Логунова высунулась из люка, подавая командиру «ППШ» подсумок с дисками. Из переднего люка выбрался Бабенко, помогая Руслану Омаеву. Трое танкистов, не слыша друг друга из-за грохота боя, упали на землю, занимая оборону. Радист успел вытащить за собой пулемет и выбросить наружу несколько дисков.
Мимо прошли два немецких танка, впереди виднелись башни «тридцатьчетверок». Все смешалось, где свои, где враг – непонятно. Чуть левее вспыхнул и остановился бронетранспортер. Немецкие солдаты полезли через борта. Омаев развернул ствол пулемета и открыл огонь. Несколько пуль ударились в землю совсем рядом.
Соколов повернул голову и увидел бежавших к ним немецких танкистов в обгоревшей форме. Один стрелял из пистолета, двое держали в руках «шмайссеры». Вскинув свой автомат на руку, Соколов двумя очередями свалил всех троих.
Над головой звонко ударила пушка «Зверобоя», и башня стала поворачиваться влево. Снова выстрел!
– Надо гусеницу чинить, – крикнул Бабенко, вытирая потное лицо тыльной стороной ладони, державшей наган. – Сожгут ведь нас здесь, если не будем двигаться!
– Наши, смотрите! – крикнул Омаев, дергая лейтенанта за рукав. – Подбили, гады!
Метрах в сорока правее поврежденного «Зверобоя» вылетели две «тридцатьчетверки». Несколькими выстрелами они подожгли три немецких танка и ударом в борт перевернули бронетранспортер. И только потом Соколов увидел, что задняя машина горит, а за ней тянется дымный шлейф. Товарищ прикрывал его своим корпусом, продолжая вести огонь, но и вторую «тридцатьчетверку» настиг вражеский снаряд. Снаряд ударил в моторный отсек, машина замерла на месте, а потом еще один кумулятивный заряд пробил башню, и ее со взрывом сорвало с машины – детонировал боезапас.
– Руслан, прикрой! – крикнул Соколов и потянул за рукав Бабенко.
Омаев кивнул и, отбежав чуть в сторону, прыгнул в другую воронку. Теперь он мог прикрывать и «Зверобоя», и подбитый танк, к которому его товарищи кинулись на помощь.
Пули свистели так часто, что Соколов перестал обращать на них внимание. Споткнувшись дважды о тела убитых немцев, он подбежал к «тридцатьчетверке» и полез наверх. В башне откинулся люк, показалась голова танкиста в ребристом шлемофоне. Рядом разорвался снаряд, в воздухе пахнуло жаром и вонью сгоревшей взрывчатки, башню танка окатило рыхлой землей. Алексей еле удержался на броне, но снова ухватился за поручни.
– Ребята, я свой! Давайте быстрее!
– Держи его, я ранен… – раздался снизу еле слышный в грохоте боя голос.
Соколов подхватил танкиста под мышки и стал вытягивать из люка наверх. Тот только стонал и висел у него на руках, как тряпичная кукла. Несколько пуль ударились в броню возле ног лейтенанта. «Только бы не ранили, а то я его уроню», – подумал Алексей. Тащить было тяжело, но Соколов все же смог вытянуть бессознательное тело наверх и уложить на моторном отсеке. Теперь будет легче. Сверху показался второй танкист, его лицо было залито кровью, один рукав тоже напитался кровью так, что она текла по кисти руки. Подав Соколову автомат, танкист выбрался из башни и упал рядом со своим товарищем.
– Давай сматываться, лейтенант, – прохрипел он. – Внутри пожар, снаряды сейчас рванут.
Прижимая автомат к груди, он сполз с танка и упал на траву, тяжело дыша. Соколов спрыгнул и, взвалив на плечи раненого, пошел в сторону от танка к большой воронке. Там уже лежал механик-водитель подбитой машины, а Бабенко с четвертым танкистом тушили на нем одежду. Раненый сержант зубами разорвал упаковку с бинтом, Соколов принялся помогать ему перетягивать руку выше локтя. Кровь продолжала хлестать из раны – был задет крупный кровеносный сосуд.
А бой вокруг кипел, не утихал. Наоборот, накал только нарастал