Читать интересную книгу Сталин против Гитлера: поэт против художника - Сергей Кормилицын

Справедливости ради стоит заметить, что имеют место некие косвенные свидетельства в пользу версии о Сталине-агенте. Это воспоминания Домен-тия Вадачкории «Организатор революционных боев батумских рабочих», помещенные в книге «Батумская демонстрация 1902 года», которая была выпущена Партиздатом ЦК ВКП (б) в 1937 году (!) под редакцией Лаврентия Берии (!) и при совершенно экстраординарных обстоятельствах. Книга почему-то издавалась с неслыханной, молниеносной даже по нынешним меркам скоростью. Вот ее выходные данные: «Сдано в производство 10 марта 1937 года. Подписано к печати 15–17 марта 1937 года. Вышла в свет 20 марта 1937 года. Тираж 10 000 экз.». Должно было произойти в политической жизни Советского Союза, в его верхах нечто экстраординарное, чтобы таким образом был включен зеленый свет перед квазиисторическим изданием. Некие дополнительные краски в эту необычность вносит следующий странный фрагмент из воспоминаний Доментия Вадачкории о товарище Сосо, то есть молодом Иосифе Джугашвили: «Спустя несколько дней товарищ Сосо был арестован. Затем его отправили в кутаисскую тюрьму, откуда выслали в Сибирь. После побега из ссылки товарищ Сосо вновь приехал в Батуми. Помню рассказ товарища Сосо о его побеге из ссылки. Перед побегом товарищ Сосо сфабриковал удостоверение на имя агента при одном из сибирских исправников. В поезде к нему пристал какой-то подозрительный субъект-шпион. Чтобы избавиться от него, товарищ Сосо сошел на одной из станций, предъявил жандарму свое удостоверение и потребовал от него арестовать эту «подозрительную» личность. Жандарм задержал этого субъекта, а тем временем поезд отошел, увозя товарища Сосо.» Поезд отошел, отточие принадлежит автору (или «автору») этих воспоминаний, но жгучее недоумение остается.

Кому была выгодна эта почти невозможная, немыслимая для 1937 года публикация? Чего добивался с ее помощью Лаврентий Берия? Может быть, ситуацию проясняет (или затемняет) одно место из мемуаров Никиты Хрущева. Хрущев описывает одну из встреч со Сталиным, происходившую в том же 1937 году «Это все чекисты, – говорил Сталин, – стали делать и подбрасывать нам материал, вроде бы кто-то дал им показания. И на меня есть показания, что тоже имею какое-то темное пятно в своей революционной биографии». «Поясню, – писал Хрущев, – о чем шла речь. Тогда хоть и глухо, но бродили все же слухи, что Сталин сотрудничал в старое время с царской охранкой» («Вопросы истории», 1990, № 6, с. 81). Однако воспоминания – это всего лишь воспоминания, и незыблемым остается принцип критики подобных источников: никто не врет так, как очевидец. Сомнения остаются, и, видимо, навсегда.

Сергей Земляной

В следующие несколько лет он разъезжал по всему Кавказу и Закавказью, организуя партийные ячейки, создавая революционные организации, устраивая нелегальные типографии. Откуда брались на все это деньги? В первую очередь, конечно, – от спонсоров. Как говорят, почти все закавказские нелегальные типографии финансировал местный промышленник меценат Петр Багиров. Нравилось ему играть в политику, не задумывался, бедолага, кому и на что деньги дает, а главное – чем все это может закончиться. Хотя на ту пору деньги эсдэкам давал не он один. Это была своего рода повальная мода среди либеральной буржуазии, недовольной порядками правления Николая II. Впрочем, вскоре этот источник финансирования иссяк: Манифест 17 октября вывел буржуазию из политической борьбы. По идее, рабочий класс тоже должен был «замириться» с правительством, благо меры для этого были приняты довольно серьезные – выполнены практически все требования из тех, что предъявляла буржуазия, и многие из тех, что были выставлены рабочим классом. Но революция от этого не угасла. Силы, однажды вызванные из небытия, было просто так не остановить. В России повторялся старинный сюжет сказки об ученике чародея. И даже разгром последовавшего в декабре московского восстания (советские историки старательно изображали, что восстание было своевременно свернуто его организаторами, но на деле, если подсчитывать потери и оценивать результаты, речь идет именно о разгроме) не остановил надвигающегося кризиса – разгорающегося пламени революции. Правда, финансирование радикально настроенные партии потеряли.

Манифест 17 октября 1905 года – манифест Николая II «Об усовершенствовании государственного порядка», опубликованный в дни Октябрьской Всероссийской политической стачки 1905 года, когда установилось временное равновесие борющихся сил и «царизм уже не в силах подавить революцию», а «революция еще не в силах раздавить царизм» (Ленин В. И., Полное собрание сочинений, 5-е изд., М., 1979, т. 12, с. 28). Манифест был подготовлен С. Ю. Витте, считавшим конституционные уступки единственным средством сохранить самодержавие. В манифесте было обещано «даровать» народу «незыблемые основы гражданской свободы», неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов; привлечь («в меру возможности») к выборам в Государственную Думу те слои населения, которые были лишены избирательных прав (главным образом рабочие, городская интеллигенция); признать Думу законодательным органом, без одобрения которого никакой закон не может войти в силу.

Вскоре эсдэки освоили на ту пору прекрасный метод финансирования своей партии, как будто позаимствованный у Дикого Запада, – ограбление почтовых дилижансов и казначейств. Как полагается в хорошем вестерне – с метанием бомб и громом выстрелов. Причем эти мероприятия были не единичными, а вполне общепринятыми. В разработке и организации «экспроприаций» принимал участие старинный приятель Джугашвили – Симон Тер-Петросян. Сын солидного армянского купца, он проникся революционной романтикой, бросил мысли о карьере армейского офицера и стал одним из самых лихих боевиков Кавказа. Эта его «лихость» очень затейливо совмещалась со свойственной интеллигенции «перемежающейся порядочностью». Он сам рассказывал, что во время одной экспроприации, где он должен был бросать бомбу, ему показалось, что за ним наблюдают двое сыщиков. До момента действия оставалась какая-то минута. Он подошел к сыщикам и сказал: «Убирайтесь прочь, стрелять буду!» Объяснил это так: «Может быть, просто бедные люди. Какое им дело? Зачем тут гуляют? Я не один бросал бомбы; ранить, убить могли»[37]. Своеобразной вершиной его карьеры налетчика стало ограбление инкассаторского дилижанса в Тбилиси, в котором он принимал участие вместе с Джугашвили.

Тер-Петросян, Симон Аршакович (1882–1922) – участник революционного движения, большевик. Один из организаторов подпольных типографий, транспортировки оружия и литературы, денежных «экспроприаций» в 1918–1920 годах в партийном подполье на Кавказе и юге России. Погиб, попав под автомобиль. Предположительно был устранен по приказу Сталина.

На самом деле этот «экс» описывают едва ли не все современные биографы Сталина, так что тут, наверное, стоит попросить прощения за вторичность. Но без этого описания не обойтись, уж больно хорошая иллюстрация методов борьбы, применявшихся Джугашвили сотоварищи. Итак, на календаре было 13 июня 1907 года. В ресторанчике «Тилипучури» на Дворцовой улице встретились ранние посетители – два старых приятеля – Коба и Камо (насмешливая кличка

Тер-Петросяна, «приклеенная» ему Иосифом и превратившаяся в партийный псевдоним). Посидели, разговаривая ни о чем, и двинулись в сторону Эриваньской площади. Почему именно туда? Вероятно, в местном отделении Государственного банка у Кобы был осведомитель, сообщивший ему, по какому маршруту повезут сегодня деньги с почты. А маршрут был выбран самый что ни есть безопасный: с Тифлисской центральной почтовой станции через центр города, мимо штаба Кавказского военного округа. Чтобы напасть на конвой, движущийся по этому пути, налетчик, по всем прикидкам, должен был быть окончательным безумцем. Впрочем, куш был велик – две с полтиной сотни тысяч рублей, сумма по тем временам не просто большая, а гигантская, но такого риска, как ограбление прямо перед воротами штаба округа, он, скорее всего, не стоил. И никто не рассчитывал на то, что именно с двумя безумцами, или, как сказали бы сегодня, «отморозками», и предстоит столкнуться кассиру и казакам конвоя.

Коба и Камо просто забросали конвой самодельными бомбами, схватили мешки с деньгами и скрылись. Д. Сагирашвили писал об этом так: «Автор этих воспоминаний случайно был свидетелем экспроприации, будучи в тот момент на Эриваньской площади, где находилось большое здание (дом Тимамшева), в котором помещался банк. На моих глазах четверо грабителей бросились к коляске, на которой были привезены деньги из казначейства. Бросив под ноги лошадям бомбу и тяжело ранив охрану, они забрали ящик с деньгами и, пользуясь замешательством, скрылись. Среди грабителей Джугашвили не было, но вероятнее всего, что именно он был организатором этого дела»[38]. А Лев Троцкий, несмотря на всю его нелюбовь к Сталину, описывает происшествие следующим образом: «Ход операции был рассчитан с точностью часового механизма. В определенном порядке брошено было несколько бомб исключительной силы. Не было недостатка в револьверных выстрелах. Мешок с деньгами (241 тысяча рублей) исчез вместе с революционерами. Ни один из боевиков не был задержан полицией. На месте остались трое убитых из конвоя; около 50 человек были ранены.»[39] Ну, насчет пятидесяти раненых Лев Давыдович по свойственной ему революционной привычке преувеличивает, но в целом его оценка мероприятия дает представление о методах действия Джугашвили. Правда, вот беда: захваченные деньги были в крупных купюрах, так что реализовать их не удалось. На это в своих воспоминаниях сетовала Надежда Крупская: «Деньги от тифлисской экспроприации были переданы большевикам на революционные цели. Но их нельзя было использовать. Они были в пятисотках, которые надо было разменять. В России этого нельзя было сделать, ибо в банках всегда были списки номеров, взятых при экспроприации пятисоток. И вот группой товарищей была организована попытка разменять пятисотки за границей одновременно в ряде городов. В Париже при этой попытке попался Литвинов – будущий нарком иностранных дел, в Женеве подвергся аресту и имел неприятности Семашко – будущий нарком здравоохранения. Впрочем, часть добычи удалось реализовать. Чтобы в Европе не было компрометирующих партию новых попыток размена экспроприированных пятисоток, в 1909 году, по настоянию меньшевиков, оставшиеся неразменянные билеты решено было сжечь»[40].