Читать интересную книгу Сталин против Гитлера: поэт против художника - Сергей Кормилицын

В сознании общества Гитлер-художник все более дистанцируется от Гитлера-политика. Кто-то видит в этом опасность реабилитации и яростно протестует, продолжая доказывать, что у изверга, без всякого сомнения, по определению не может быть ничего человеческого, даже способностей к рисованию. Другие, как Роберт Стуруа, придерживаются противоположного мнения. Еще в 2001 году этот знаменитый режиссер написал про гитлеровские картины большую статью «Битва акварелей», где и высказал свое кредо: «Ненависть ослепляет. Даже святая».

Еще одной из причин, побудивших Адольфа покинуть Австрию, было то, что ему пришел срок быть призванным в армию. Но служить Австро-Венгрии он не желал. Австрийские власти устроили по обыкновению, существующему по сей день, настоящую охоту за «уклонистом». Ни родственники Гитлера, ни его опекун ничего не знали о его переезде в Мюнхен, и только после длительных поисков и расспросов в Вене удалось выяснить его новый адрес: Мюнхен, Шлясхаммерштрассе, 34. В январе 1914 года по этому адресу прибыл служащий уголовной полиции, который арестовал Адольфа и препроводил его в австрийское консульство. Там его уже ждала повестка из магистрата Линца, в которой от него требовали немедленно явиться для отбытия воинской повинности. Срок явки был проставлен просто нереальный: к указанному времени явиться в Линц было невозможно. Воспользовавшись этим, Гитлер направил в магистрат письмо с оправданием своего уклонения от службы: «В повестке я назван художником. И хотя это звание принадлежит мне по праву, оно все же правильно только условно. Вернее, я зарабатываю на жизнь как самостоятельный художник только ради того, чтобы обеспечить себе продолжение образования. Я могу уделить зарабатыванию на хлеб лишь частицу своего времени, потому что я все еще учусь на художника-архитектора. Так что мои доходы очень скромны, они как раз таковы, чтобы их хватало на кусок хлеба. Несмотря на жесточайшую нужду, находясь в зачастую более чем сомнительном окружении, я всегда достойно берег свое имя, совершенно безупречен перед законом и чист перед своей совестью»[27]. Бедственное финансовое положение должно было служить оправданием того, что Гитлер не явился на освидетельствование годности к воинской службе. Как ни странно, ему удалось такими доводами разжалобить непоколебимых австрийских чиновников. В сообщении консульства, сопровождавшем письмо Гитлера, говорилось: «По сообщениям полиции и по личным впечатлениям, изложенные в прилагаемом оправдательном заявлении сведения полностью соответствуют истине. Он также страдает заболеванием, которое делает его негодным к военной службе. Поскольку Гитлер произвел благоприятное впечатление, мы пока отказались от его принудительной доставки и порекомендовали ему непременно явиться 5 февраля в Линц на призывную комиссию. Таким образом, Гитлер выедет в Линц, если магистрат не сочтет нужным учесть изложенные обстоятельства дела и его бедность и не даст согласия на проведение призывной комиссии в Зальцбурге»[28].

В указанный срок Гитлер прибыл в Зальцбург и был признан призывной комиссией негодным к строевой или вспомогательной службе. А потом вернулся в Мюнхен, радуясь тому, что все сложилось наиблагоприятнейшим образом. Дело не в том, что он был пацифистом. Напротив, со времен детских игр под стенами руин рыцарского замка в нем жила какая-то чисто средневековая, романтическая воинственность. Просто служба в армии Австро-Венгрии противоречила его убеждениям. Он не желал воевать за Габсбургов, предпочитая им Гогенцоллернов, не хотел служить вместе со славянами и евреями, считая единственно достойной службу на благо Германии. К тому времени Адольф чувствовал себя уже не австрийцем, а немцем. Как бы то ни было, вердикт австрийской комиссии о негодности к службе не помешал ему в самые первые дни Первой мировой явиться на германский призывной пункт и вступить добровольцем в баварский 16-й резервный пехотный полк. «Я уехал из Австрии, прежде всего, по соображениям политическим. Те же политические соображения требовали, чтобы теперь, когда война началась, я занял свое место на фронте, – вспоминал он. – Я шел на фронт не для того, чтобы сражаться за государство Габсбургов, но я в любую минуту готов был отдать свою жизнь за мой народ и за то государство, которое олицетворяет его судьбы». Карьера художника на этом для него завершилась, и началась карьера солдата.

Подведем итоги?

С эпизодов, описанных в этом разделе, и начинается настоящая история наших персонажей. Вот они, вышедшие в самостоятельную жизнь со сложившимися взглядами. Один уже стал убежденным марксистом, причем марксистом крайнего толка, революционером. Другой пусть еще и не сформулировал окончательно своих взглядов, но уже в полной мере стал антисемитом и националистом. Первого отделяет от кристаллизации его взглядов в устойчивую и стройную систему череда бандитских налетов во славу революции, ссылка и сама революция, второго – война, революция и самостоятельная попытка захвата власти. Однако общее между ними одно – в этот период и у Сталина и у Гитлера сложилось твердое убеждение в необходимости изменения существующего порядка жизни, необходимости борьбы за справедливость. Только один из них в силу личной горячности и неумения ждать сразу включился в борьбу, а другому понадобилось еще несколько лет для того, чтобы осознать, что и как он хочет сделать.

III

Время перелома

Настоящий революционер

Что бросалось в глаза при первом взгляде на Сталина? Где бы ни доводилось его видеть, прежде всего обращало на себя внимание, что он человек мысли. Я никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало его определенного отношения к обсуждаемому вопросу. Вводных слов, длинных предложений или ничего не выражающих заявлений он не любил. Его тяготило, если кто-либо говорил многословно и было невозможно уловить мысль, понять, чего же человек хочет. В то же время Сталин мог терпимо, более того, снисходительно относиться к людям, которые из-за своего уровня развития испытывали трудности в том, чтобы четко сформулировать мысль. Глядя на Сталина, когда он высказывал свои мысли, я всегда отмечал про себя, что у него говорит даже лицо. Особенно выразительными были глаза, он их временами прищуривал. Это делало его взгляд еще острее. Но этот взгляд таил в себе и тысячу загадок.

Андрей Громыко

Итак, выбор был сделан – семинария и мечты об относительно спокойной жизни остались далеко позади. Со всей свойственной юноше горячностью, со всем свойственным южной крови фанатизмом Иосиф Джугашвили окунулся в революционную деятельность. Просветительские кружки, общение с рабочими, организация акций, подобных упоминавшейся уже забастовке железнодорожников, – все это имело в его представлении одну, главную цель, имя которой было – справедливость. Именно установление справедливости, справедливого, правильного общественного устройства считал молодой Иосиф Джугашвили истинной целью марксизма. По крайней мере, на тот момент. Перед этой целью меркли разнообразные бытовые неурядицы, разлад отношений с матерью и даже то, что юному революционеру банально не на что было жить.

Впрочем, последнее не было так уж важно. В конце концов, друзей у него в Тбилиси было много – находилось у кого переночевать и к кому сходить пообедать. Один из приятелей, кстати, позаботился о работе и о жилье для Джугашвили – пристроил его работать вычислителем-наблюдателем в Тифлисскую физическую обсерваторию. А там, хоть оклад был и невелик, полагалась казенная квартира. Правда, по воспоминаниям современников, жилище Иосифа было почти пустым: своих вещей у него практически не было. Разве что некоторое количество книг да одежда – фактически только та, что надета на нем.

Молодой и романтичный

Авель Енукидзе описывает его внешность в ту пору так: «Очень тонкое, одухотворенное лицо, густые, черные как смоль волосы. Юношеская худощавость подчеркивала грузинский овал его лица и по-грузински печальные глаза. Невысокого роста, не слишком широкий в плечах. Продолговатое лицо, прозрачная молодая бородка, несколько тяжелые веки, тонкий и прямой нос; на густых черных волосах – немного сдвинутая на бок фуражка»[29]. Короче говоря, вид почти ангельский. Но мысли в этой «ангельской» голове водились самые что ни на есть боевые.

Енукидзе Авель Сафронович (1877–1937), политический и государственный деятель. С 1918 – секретарь Президиума ВЦИК, в 1922–1935 годах – секретарь Президиума ЦИК СССР. Член Центральной контрольной комиссии большевистской партии с 1924 года (член Президиума с 1927). Репрессирован.

При непосредственнейшем участии Иосифа Джугашвили тифлисские социал-демократы стали постепенно менять тактику деятельности не то чтобы сворачивая просветительскую деятельность, но подчас жертвуя ею ради отдельных, более наглядных, показательных акций.