Ждать пришлось довольно долго: Юрка был известный засоня. Наконец, Толя услышал, как брат прошлепал босыми ногами по комнате, остановился и неуверенно позвал:
— Толька, ты где?..
Толя, кажется, перестал дышать. В щелку было видно, как Юрка заглянул в туалет, ванную и… зашел туда!
Так и должно было случиться! На этом строился весь план. Толя молнией вылетел из своего укрытия и мгновенно защелкнул задвижку на двери ванной. Все! Путь свободен!.. Теперь ни помешать, ни позвонить маме Юрка не сможет!
Юрик, поняв, что его заманили в ловушку, отчаянно замолотил в дверь руками и ногами.
— Пусти!.. Дурак!.. Маме скажу! — надрывался он.
Толя выбрал момент, когда арестованный переводил дыхание, и весело сказал:
— Завтрак — на стиральной машине, а «Приключения Мюнхаузена» — на полке. Почитай, ухохочешься. Тапки — под ванной, надень, чтоб не простудиться! А я пошел — некогда! Гуд бай и ауфвидерзейн!
Больше Толя не обращал внимания на крики и угрозы, которые неслись из-за двери. Он торопливо оделся, сгреб с туалетного столика мелочь, которую оставила Нина Сергеевна на хлеб, и вышел из дома…
26«Следователь, как минер, ошибается только один раз».
И.Тулупчиков.
Рассказывает Игорь Тулупчиков:
«…Мысли мои закрутились с субсветовой скоростью.
— А чердаки разве не закрываются? — спросил я Мурзика.
Он помотал головой. Пойми у него — подтверждает или отрицает! Хорошо, Петька выручил:
— Чердак закрывается, ключи хранятся у Касьяновны. Она вроде старосты у них в подъезде.
— А вы как туда попали?
— Мурзик сказал, что Альбатрос туда забрался, она и дала.
— А ключи от другой у кого?
— У-у Ру-утовых, в двадцать четвертой.
— Что за люди?
Мишка выразительно вздохнул и махнул рукой.
— У них псина Решка, злющая!.. И Аркашка все время ее науськивает на Альбатроса. Поэтому Мишка и водит его гулять на поводке, боится одного выпускать, — пояснил Петька.
Понятно, почему Ягодкин вздыхает, я бы тоже не потерпел!..
Значит, чердак закрыт, ключа не получить, следовательно, надо рассчитывать только на природную сообразительность.
Под самым потолком — три окошка — на север, восток и запад. Вылезть через них на крышу и через такое же — проникнуть в северную башню?.. Отменяется: окна высоко, даже не допрыгнуть, и потом их, наверное, сто лет никто не открывал с тех пор, как Терем построили. Стоп!.. Сто лет назад — самый разгар грабителей и жуликов. Значит, должен быть потайной ход!
Оказывается, моих оперативников тоже такая мысль посетила, они все тут облазили и ничего не нашли. Я вообще-то — за доверие, но сейчас — случай особый. В конце концов из-за своей неопытности могли просто не заметить тайного лаза. И начал я сантиметр за сантиметром обшаривать стенку, которая делила чердак пополам. Копоти, пыли, паутины — не передать словами!.. И все-таки логика мышления меня не подвела и в этот раз: нашел!
Но радовались мы недолго. Дверца толстая, маленькая, как люк. И гвоздями забита, наверное в палец толщиной. Раскупорить ее мог мечтать только УО (умственно отсталый). Приуныли.
Вдруг Петух говорит:
— Мурзик, а если у вас антенна забарахлит, как вы на крышу залезаете?.. По лестнице? По пожарной, да?
Ай да Петр Петрович! Серое вещество у тебя в порядке!.. Я, конечно, восторгаться не стал — просто пожал ему руку.
У Терема оказалось даже две пожарных лестницы: с одной и с другой стороны дома. Метров по пятнадцати длиной, если не больше, деревянные и, кроме того, жутко шаткие.
Я как представил, что придется по ней путешествовать, против воли всякие картинки перед глазами запрыгали. Например: лезу, поскальзываюсь, лечу и, естественно, сотрясаю мозги. Меня торжественно несут на носилках, а все вздыхают: „Подумайте, такой молодой!..“
Но делать нечего — выбора нет.
— Следователь, как минер, ошибается только один раз. Запомните, — говорю, — пока я жив.
Сотруднички мои смотрят на меня круглыми глазами, прощаются уже.
Я завязал шапку под подбородком, чтобы не слетела на высоте, скинул пальто, потому что лезть в нем — верное самоубийство, — и прощай, мама! — поставил ногу па перекладину…
Мишка начал икать: нервишки не выдержали, а Лаптев говорит:
— Игорь, возьми меня с собой. Лишний человек пригодится.
Я надвинул ему на глаза шапку и сказал от души:
— Спасибо, старик, не забуду! Все будет, как в лучших детективах — „о'кей!“, то есть хорошо.
Лезть было не страшно, вниз старался не смотреть, но в голове почему-то крутилась одна и та же песня: „Орлята учатся летать!..“ И еще я подумал, что пройти пятнадцать метров, то есть тридцать шагов, это — одни минута, или — сосчитать до шестидесяти. А тут мне показалось, я мог бы досчитать до миллиона…
Снега на крыше с этой стороны дома было мало, и я почти не набрал в ботинки. Достиг окна — оно как раз на уровне глаз оказалось, — заглянул…
Если Анне Ульяновне Тулупчиковой и угрожало потрясение, то именно в эту минуту. Ее сын, то есть я, от неожиданности чуть не сделал многократное сальто-мортале. Без сетки и клетки, как говорится…»
27«…И один в поле воин».
(Особенно, если он из 5 «Б»),
П. Лаптев.
На остановке Максима не было. Неужели все-таки его мать выполнила обещание?.. Толя Петренко нашел среди мелочи двушку и зашел в будку телефона-автомата.
Трубку сняли немедленно, словно стояли и ждали звонка.
— Чира, ты?
— Я, — Максим вздохнул.
— Заперла?
— Ага.
— А в форточку можешь вылезть?
— Мы — на четвертом, — напомнил Максим.
— Жалко… — Толя помолчал. — Один пойду.
— Позвони потом, ладно? — голос у Скворцова был жалкий и виноватый.
— Если буду живой, — мрачно пошутил Толя, представляя запертого Юрку.
«Хлебных» денег хватит на шесть поездок. Как он будет отчитываться перед матерью, Толя старался не думать. А может, вернуться? Купить хлеба и вернуться? И Юрку выпустить?..
На плечо Толи опустилась чья-то рука. Он вздрогнул, сердце испуганно трепыхнулось: рядом стоял усатый парень — водитель «того» троллейбуса.
— Ну, здравствуй!
— Здравствуйте…
— Ты один сегодня?
— Юрка заболел, — соврал Толя.
— А я искал вас. Даже в школу звонил, — парень белозубо улыбнулся, и сердце Толи застучало чуть тише: не может человек так открыто улыбаться, если задумал зло.
А глаза «усатого» весело щурились:
— Почему не спрашиваешь: зачем?
— Зачем?
— Мужика, которого вы описывали, Иван Афанасьевич видел. И кондуктор тоже засекла.
Толя растерялся: все случилось так стремительно и неожиданно…
— Зовут меня Павел, — парень снова блеснул зубами. — И пойдем сейчас мы к Ивану Афанасьевичу. Или тебе уже не требуется?
— Требуется! — поспешно ответил Толя, приходя в себя.
Павел удовлетворенно хмыкнул. К остановке мягко подкатил троллейбус.
— Давай не зевай! — парень подсадил Толю и запрыгнул сам.
— Граждане пассажиры, в салоне — кондуктор. Приобретайте билеты, — резкий женский голос, казалось, заполнил салон.
Павел подмигнул Толе и громко сказал:
— Катерина Степановна, своих не признаете?
Кондуктор, толстая тетка в сером пуховом платке, повернула в их сторону сердитое настороженное лицо и близоруко сощурила маленькие с набрякшими веками глаза.
— Пашка, никак? — и Толя удивился, как мгновенно преобразилось ее лицо, распустилось улыбкой, стало милым и добродушным. — Чего катаешься, в смену не хватило?
Павел вместе с Толей протолкался поближе к ней и, понизив голос, произнес со значением.
— Мы — к вам, тетя Катя, поговорить. Спе-ци-ально!
Тетя Катя дружелюбно оглядела Толю и, видимо, осталась довольна осмотром:
— Брат, что ли?.. Раньше не говорил.
— Да я и сам не знал, — Павел хлопнул Толю по плечу. — Вымахал пацан, а?
— Похож, — определила тетя Катя и в подтверждение кивнула несколько раз.
— Тетя Катя, помните, я спрашивал у вас про мужика?
— Ну-ну, — кондуктор запахнула плотнее пуховый платок, бросила в сумку глухо звякнувший очередной пятак и не глядя оторвала билет. — Как же! Зашел на конечной, сел бирюк бирюком, а билет, значит, я должна ему принести. Девочку нашел! — полное лицо сердито сморщилось. — Мне его рожа сразу не показалась: деньги сует, а глазами-то в сторону — зырк, зырк!
— Как он одет был? — Павел попытался направить разговор в нужное русло.
Тетя Катя отмахнулась:
— Чистый охламон! Куртишонка вся обремкалась, шапчонка черная облезлая да валенки.
— Подшитые? — осмелился Толя.
— Толстые такие, края отвернутые наружу… Подшитые, да.
— А сумка у него была? — снова спросил Толя.