походка оказалась вихляющей, неуверенной. Босые пятки деревянно стукали о пол. Схватив скрюченными пальцами воздух, старуха остановилась и повернулась всем туловищем. Из спутанных волос блеснули бельма глаз.
— Кто вы, бабушка? — растерянно произнесла Беса. — Что вам нужно?
Старуха с шумом втянула воздух. Что-то белесое выпало из ноздри и запуталось в волосах — с отвращением Беса поняла, что это червь, и в груди захолодело.
Да это же мертвячка!
Старуха сгорбилась и зашагала к Бесе. Вытянутые руки дрожали от нетерпения, губы издавали сосущий звук, будто мертвячка желала не просто поймать Бесу, но выпить из нее всю жизнь. Только сейчас не было под рукой ни пуговиц, ни путеводного зеркальца, ни лент — нечем спастись.
Беса вильнула в сторону, пропуская старуху мимо. Куда дальше? По лестнице вверх или лучше через залу, к дубовым дверям? Только хватит ли сил отпереть тяжелый засов?
Беса решила, что хватит. Только бы задержать мертвяка.
Решение пришло мгновенно: подавшись следом, обеими руками дернула за развевающийся саван старухи. Та споткнулась, колено стукнулось о колено. Не удержавшись, мертвячка повалилась плашмя и заскребла костяными пальцами по доскам.
Осенив себя охранным кругом, Беса бросилась к дверям. Засов, как и боялась, не поддавался, а только надсадно скрежетал в пазах. Пыхтя, Беса дергала и дергала его, спиной почти ощущая смрадное дыхание старухи. Вот, слегка поддался.
На плечо легла холодная рука.
Испустив оглушительный визг, Беса ударила кулаком воздух. Над головой закружился, замигал огонек, то опускаясь ниже, то поднимаясь едва ли не к потолку.
— Не трудитесь, сударыня!
Звонкий голос Хорса казался неуместно веселым. Дикими глазами Беса глядела, как лекарь подошел к отчего-то остановившейся старухе, склонился над ее плечом, заведя руки куда-то под саван, а потом мертвячка задрожала всем телом и рухнула оземь.
— Вот и все. И незачем так кричать.
Достав батистовый платок, Хорс тщательно вытер руки.
— Недурственный вышел показ, — заметил он. — Четвертинку лишки раствора хватил, а проворства вдвое увеличилось. Простите, сударыня, что вас вмешать пришлось.
— Это что? Та самая старуха? С могильника? — спросила Беса, указав на тело дрожащим пальцем.
— Она самая, — подтвердил Хорс. — Мертвяк самоходный, управляемый. Вреда бы не нанесла, в этом будьте уверены, но поволноваться заставила. О том прощения прошу. Зато впредь наука будет, заглядывать в мою опытную может быть опасно.
— И не собиралась! — вспыхнула Беса. — Да и чем таким необычным может заниматься гаддашев лекарь?
— Не просто гаддашев лекарь, а лучший гаддашев лекарь! — веско ответил Хорс. — Разве вы еще не поняли? Я возвращаю мертвое к жизни.
Глава 10. Воскрешение
Китеж оделся в траур. Белые полотнища рвались на грозовом ветру, белые ленты обвивали башни и бешено вращающиеся флюгера, меж ставней набились белые цветы. Цветы и ленты обвивали постель княжича, и он лежал среди них высохший и хрупкий, точно кузнечик, но в смерти будто повзрослевший и строгий.
Не встретит травень с его первыми грозами, не увидит игрища дружинников на кресу, не подпалит соломенное чучело, не поцелует девушку, не поскачет на охоту с батюшкой князем — охотиться теперь будет в чертогах Сварга. Вон, несутся небесные кони, пар из ноздрей свивается в грозовые тучи, копыта высекают блиставицы. Торопится Сваржья дружина за Рогдаем, а здесь, на земле, остаются безутешные няньки и княгиня, распластавшаяся у постели.
— Не позволю резать сына! Пусть вернется хоть упыром! В последний раз обниму кровиночку!
Припадала ко лбу Рогдая, целовала впавшие щеки, у самой лицо — в кумачовых пятнах, глаза помутнели от слез. Нет такого горя, которое потягалось бы горечью с разорванным материнским сердцем, нет такого ливня, который сравнился бы по силе с потоком материнских слез.
Громовым раскатом проревела пушка. Ее голосу дробно вторили залпы из пищалей. Сварговы соколы-огнеборцы пришли проститься с княжичем, на рукавах кафтанов — белые ленты. Войско без княжича — что тело без головы, и ноги не пойдут, и руки оружие не удержат. Одряхлеет князь — кто вместо него править будет?
Вошел тысяцкий, опустился перед постелью на одно колено, протянул новенькую, в резных узорах, пищаль.
— На осьмнадцатилетие берег, — сказал, — да не успел. Веди небесное войско, Рогдай, славь род в Сваржьих чертогах, приглядывай за нами.
Коснулся губами холодной руки княжича, после поклонился княгине.
— Не успел вернуться сокол-князь, не увидел в последний раз своего соколика, — простонала она.
— Послали ему горькую весть с пустельгой, — ответил тысяцкий. — Даст Сварг, успеет к тризне.
— Уезжал за чудом исцеления, а вернется к могильному камню! Ох, лихо! — княгиня накрыла собой сына, точно загораживая его от неприветливого мира, который принес столько страданий.
Затрубили трубы. Засвистели, взрезая яров воздух, нагайки девиц-полуденниц. Вихрем мчалась младшая дружина через княжий двор — легкие, как соколицы, яростные, как блиставицы. Ветер взметал по их следу пыль да листья.
В отдалении послышались заполошные голоса.
— …не велено!
— …куда?!
— …стой, ерохвостка!
Загрохотали сапоги, захлопали двери. Поднырнув под скрещенными бердышами, в горницу ворвалась полуденница. Щеки пунцовые, глаза — блиставицы. Остриженные волосы с выкрашенным в кумач чубом перехвачены траурной лентой. Вбежала, юркнула к постели, да и припала горячими губами к бескровному рту княжича. Княгиня так и обмерла. Первым очнулся тысяцкий.
— Что творишь, бесстыжая?! На колесо захотела? — оттащил за руку от покойного.
Девка даже губы не обтерла, вскинула подбородок:
— Пусть на колесо! Зато теперь княжич целованный! Пред Сваргом мужчиной предстанет!
Княгиня прижала к запунцовевшему лицу ладони.
— Стража! — взревел тысяцкий. — Взять девку! В острог!
— Стой! — княгиня отмерла, ухватила за руку. — Не нужно стражу! — обернулась к девице. — Как зовут тебя?
— Ивица, светлая княгиня.
— Сватали мы Рогдаюшко, а поженить не успели. Права ты, Ивица-полуденница, не гоже отроку небесным войском повелевать. Пойдешь Рогдаю в невесты?
За спиной вздохнул тысяцкий, ахнула, не сдержавшись, нянька. Где оно видано, чтобы живая за мертвого шла? Княгиня ждала, пытливо вглядывалась в лицо полуденницы.
— Пойду, — смело ответила та.
Княгиня склонилась над сыном, сняла с его руки медный браслет.
— Во имя Сварга Тысячеглазого, в Прави и Нави храните верность друг другу, — надела браслет на тонкое запястье Ивицы, протянула ножницы. Девчонка не мешкала, одним махом остригла несколько крашеных прядей, бросила на грудь покойного.
— В Прави и Нави, — повторила вслух. — Клянусь.
Княгиня прикрыла глаза, взяла в обе ладони лицо девицы, поцеловала в лоб.
— Войдет теперь Рогдай в Сваржьи чертоги не отроком, но мужем. Благодарствую от сердца, Ивица-полуденница. Ступай же.
Поклонившись, девчонка направилась к дверям, но, уходя, нет-нет, да и оборачивалась через плечо, крутила дареный браслет.
— Теперь все, забирайте, — сказала княгиня, не размыкая век.
Прозвучали те слова