Товарищ Палиев не соизволил ее подписать! Поднял гвалт на весь парк! А дома о нем ни слуху, ни духу… Я вот этой рукой переписала ее в пять минут, а ты… Врачиха со «Скорой» предупредила, что такого лекарства и в правительственной больнице не сыщешь. А тут медсестра говорит, что достанет! Медсестра Георгиева! Единственный человек в квартале, который может нам милость такую оказать! Она-то мне все и выложила о вашей ссоре с Ицей и об этой треклятой характеристике. Подписывай, и я бегу к ней за лекарством. Малышка при смерти, неужели до тебя не дошло! Она на волоске висит! Подписывай, вот, — у нее и шариковая ручка была наготове.
— Ум за разум у тебя зашел, — не сразу заговорил Иван, — ой как крепко зашел, — он спокойно вынул из кармана спички и поджег листок, который держал в руке. Илиана пронзительно вскрикнула.
— Не-ет! — Она накинулась на мужа, но тот, вытянув вверх руку с горящим листом, подождал, пока бумага догорит. И закатил такую пощечину жене, что бедняжка рухнула на пол, но тотчас подползла к Ивану и обхватила его колени. — Сделай это ради дочки, — простонала она, — тебя же не убудет. Характеристика — что? — бумажонка, каких пруд пруди, а нам-то нужен единственный флакон лекарства. Сделай это-о-о… Его нет нигде, я справлялась. Нигде!.. Врачиха сказала, что от наших антибиотиков ребенок потом всю жизнь из больниц вылезать не будет… Отпишись ты от этой растреклятой характеристики! Не напишешь — я… я сама! И подпись подделаю, сама, — вскочила она с решимостью, лицо Ивана исказилось от гнева.
— Только посмей… Убью! — он схватил ее за плечи.
Иван хотел все объяснить, но жена остервенело вырвалась.
— Убивай… Ты ради дрянной бумажки и дочь родную не пожалеешь, — прошептала она потрескавшимися губами, а муж бешено затряс ее.
— Ничегошеньки ты не понимаешь, — прокричал он, — ни-че-го. Да я за эту характеристику голову заложил, честь, будущее поставил на карту… Открытое партсобрание было из-за нее сегодня, это дело не шуточное, слышишь? — Палиев собрался объяснить все, но в распахнутых глазах жены читался тот же вопрос: значит, ты из-за характеристики?.. — Я сам лекарство достану, в лепешку расшибусь, а добуду!
Палиев выпустил жену, спрятал рецепт в карман и опрометью ринулся вниз по лестнице. Илиана словно оглохла.
— Ох-ох-ох, — вновь застонала она, рухнув на пол у детской кроватки, тут же подскочила, как шальная, заметалась по комнате, укутав дочку в несколько одеял, метнулась наружу.
В полночь, когда Иван примчался домой, сжимая в руке флакон с лекарством, дома никто его не встретил…
Вид у него был помятый, жуткий. В поисках лекарства он исколесил всю Софию, точнее, девять дежурных аптек. Отвечали везде одно и то же: препарат не получали, товарищ… А то в молчаливом сочувствии разводили руками, и Палиев летел к следующей, холодея от мысли, что, может, в эту минуту его девочка борется со смертью и виной всему — он, отец, и никто иной. И он решился использовать последний шанс. Он и сам не смог бы ответить, почему… Вбежав в двенадцатом часу в третью городскую больницу, он, миновав приемный покой, с треском открыл двери первого попавшегося на глаза кабинета. Молодой врач дремал и спросонья вздрогнул:
— Что вам?
— Вот, — Иван с силой ткнул ему в руки рецепт. — Лекарства нет нигде. Объясните мне, почему его нет, как это так «нет», где его раздобыть, у меня ребенок умирает!
Врач, вполне проснувшись, прочел рецепт и изучающе посмотрел на необычного посетителя. Потом потянулся к телефону, набрал внутренний номер.
— Петр, сейчас к тебе спустится товарищ, — говорил он сдержанно в трубку, — отвези его, окажи милость, ко мне домой. Нужно захватить одно лекарство. — Врач поднял глаза на остолбеневшего Палиева и добавил: — В прошлом году у меня малыш тоже переболел вирусным воспалением, флакончик остался, езжай. Наш шофер на «скорой» подбросит тебя, адрес он знает. Только жене моей все расскажи связно.
Палиев все стоял, не веря такой удаче.
— Чем мне вас отблагодарить?
— Ничем, абсолютно, — врач развел руками, — разве хоть «до свидания» у тебя попросить…
— Н-но это, — Палиев заикнулся, — н-но это в моей жизни первый раз…
— Дай бог, не в последний, — засмеялся парень.
Через минут пять «скорая» доставила Палиева до места и жена врача вынесла лекарство, растолковала, как применять.
— Бесконечно вам благодарен! — Палиев выскочил на улицу, побежал, даже не подумав, что можно остановить такси, бежал с километр, а то и все два, но дома уже никого не было…
— Илиана, — в полный голос позвал он, бросился вон, помчался в конец улицы и внезапно до него дошло, что все теперь бесполезно. Он возвратился домой совершенно разбитый, примостился на диванчике в кухне и до крови закусил кулак…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Инженер Баев, зав. жилотделом райисполкома, через два месяца был отдан под суд за злоупотребление служебным положением, а еще два месяца спустя Пенчеву и Палиеву вручили ключи от новых квартир в одном из софийских микрорайонов. Пенчев был на седьмом небе. А Ивану все, даже квартира, было не в радость: Илиана с дочкой жила у матери и подала на развод. С того кошмарного вечера он жену не видел, от тещи только и узнал, что малышка поправилась.
Палиев взял ключи от квартиры, потолковал с Пенчевым о том о сем, ни словом не обмолвившись о случившемся в его семье разладе — какой смысл? Личные неурядицы на фоне всеобщего торжества справедливости? Мужчины пожали друг другу руки как старые приятели и, дав обещание захаживать друг к другу в гости, разошлись. Палиев отправился в свою хибарку на Барачной. Взошел, оглядел растерзанную и давно запущенную комнату, присел на стул, закурил…
За окнами бушевала весна, а в душе Ивана стонала поздняя осень. Словно мертвые листья, лежали на ней тяжелым грузом воспоминания. Снова и снова терзал себя вопросами наш герой.
К чему привела сеча из-за несчастной бумажонки? К победе над врагом? А дома ждет поражение? Вот они, ключи от новой квартиры… А где семья? Ради чего все это было? Чтобы сохранить в чистоте душу? Но от такой стерильности боль не слабеет, напротив…
«Черкани» бригадир Палиев характеристику, и ничего бы не изменилось в его жизни, жена бы от него не ушла. Значит, переступать через себя, превращаться в жалкого слизняка?
Может, вопрос в том, какая боль сильнее: от сделки с совестью или от разлуки с любимой? Или: какую из них легче вынести, перетерпеть? Так для Ивана они были равно мучительны, равно безмерны и дики. А быть ли боли вообще? Незаживающие раны