Читать интересную книгу Заклятые подруги - Мария Мусина

Однажды Нина разбудила Ларису телефонным звонком в пять часов утра.

— Лара, — стонала, рыдая, Нина. — Лара, родная, он меня до крови избил. У меня все ребра болят, голова вся синяя, лицо… Он меня головой о холодильник бил. Лара, что же мне делать?

Лариса перепугалась не на шутку.

— Врача вызывай, «Скорую». Немедленно! Я сейчас приеду.

— Не надо «Скорой». Я боюсь. Что я скажу? Еще дело на него заведут.

Дима, старший Нинкин сын, открыл дверь. У него были круглые от ужаса глаза.

— Тетя Лара, мама не умрет?

Лариса велела детям отправляться к бабушке. Нечего им на побитую любовником мамашку смотреть.

Нина лежала в темной комнате неподвижно на спине и немигающими, заплывшими глазами смотрела в потолок.

Лариса осторожно ощупала Нинкины ребра.

— Все в порядке, — прошептала Нина. — Алевтина спускалась. Сказала — не сломано ничего.

— А сотрясение мозга? Тебя не тошнит?

Лицо Нинки представляло собой сплошное кровавое месиво.

— Плохо мне. Лар, он меня три часа бил. С двенадцати до трех ночи. С ним еще приятель этот его был, пьянь эта, ну артист такой смазливый, фамилия из головы вылетела. Так он все кричал: «Добей ее!» Лар, за что? Я только хорошего ему хотела. За что?

— Ты вырваться не могла? Они тебя Держали? Он тебя запер, из квартиры не выпускал?

Нина закрыла глаза, слезы потекли по синякам.

— Нет. Я сама уходить не хотела. Лар, я так его люблю. К нему этот ублюдок пьяный пришел — Алекс меня прогонять стал… Я говорю: «Не пойду никуда». Он меня толкнул. Я за холодильник уцепилась, а он отрывает — выпроводить хочет. Я держусь. Ну он и стал меня о холодильник головой бить. Пинал, Лар. Ногами пинал.

— Ты что, три часа за холодильник держалась?

— Почти, — вздохнула Нинка и тут же придержала дыхание: боль отдавалась во всем теле. — Они меня вдвоем-то оторвали от холодильника — я за косяк двери ухватилась. Ой, Лар, это был кошмар. Он так озверел…

— Господи, так почему же ты не ушла, когда он тебя бить-то стал?

— Почему я должна уходить? Я столько ему хорошего сделала, так старалась. Ты же знаешь, Лар, сколько всего я ему дала…

Лариса уже готова была произнести вертевшиеся на языке ругательства, но сдержалась. Нинку было жалко. Ее худенькое, маленькое тельце сжалось под одеялом, в глазах застыло отчаяние.

Лариса решительно сняла трубку телефона.

— Ты совсем спятил?

— Лар, — лепетал перепуганный Алекс, — она у меня во где застряла. Достала уже. Говорю: «Домой иди». Она не уходит…

— Я от Нины звоню, — жестко прервала его Лариса. — Ты, здоровый бугай, как ты мог на нее руку поднять? Не нужна она тебе — не принимай от нее ничего. Так и скажи прямо…

— Не надо, Лар, — приподнялась в постели Нинка.

— Я все время ей говорю: отлепись. Сколько можно говорить-то? — выдохнул Алекс.

…Сошли синяки и кровоподтеки, Нина снова была полна надежд и планов на будущее. Лариса махнула на нее рукой. Померанцева давала Нинке мудрые советы, широко делясь своим обильным опытом в отношениях с мужиками. Алевтина снабжала заговоренной водой, но уже не так победоносно, как раньше, а сочувственно качая головой. Но Нина цвела. Она все простила. А тут еще Алекс загремел в больницу с гепатитом. Нина была счастлива. Она каждый день приезжала в больницу, привозила диетические продукты, сиживала возле беззащитного любимого тела. Алекс постепенно поправлялся. Наконец он окреп настолько, что снова стал Нинку шугать:

— Что ты отсвечиваешь здесь каждую секунду? Жратву принесла на три дня — и спасибо. Ходи через три дня.

— Ну что ты, Алексуш, я так всегда рада видеть тебя, — взмолилась Нина.

— А я не рад. Пожалуйста, не ходи так часто. Мужики в палате уже считают, что ты моя жена.

— Ты представляешь, — жаловалась Нина Кате Померанцевой, — этому гаду не нравится, что мужики думают, будто я его жена. Как брать от меня — так ему нравится. А как жена — так стесняется. Ну, он у меня получит!

Нина снова поползла на животе к Алевтине.

— Да брось ты, Нина, — сказала та. — Ты — дура, он — сволочь. Не хочу я вас больше соединять. Не хочу, противно мне смотреть на это.

— Пожалуйста, — молила Нинка.

— Ты пойми, — пыталась втолковать ей Алевтина. — Невозможно человека переделать, Алекс твой таким, как есть, и останется. Ну приворожу его на время, будет он снова из тебя соки тянуть — смотри, и так разорил тебя.

И в самом деле, некоторое состояние в золоте и камушках, сколоченное Ниной за годы битв на полях предприятий общественного питания, растаяло практически без следа.

— Прошу тебя, Алевтина, сделай так, чтобы он со мной был. Я все готова терпеть. Я все для него сделаю. Сама подумай, не могу я уже отступить вдруг, с бухты-барахты. Я в него столько вложила — и сил, и эмоций, и денег… И все бросить?

— Ну не дура? Давай лучше я тебя в порядок приведу, найдем тебе мужика… Хочешь, я тебя от Алекса этого отсушу? Знать забудешь, как его зовут, где живет. Новую жизнь начнешь!

Этих угроз Алевтины Нинка страшно боялась. Конечно, и денег было жалко, в Алекса вложенных. Но страшнее всего для Нины было потерять свою любовь к нему. Пусть Алевтина лучше никак ей не помогает. Но если Алевтина и вправду сделает так, что Нинка перестанет любить, — что тогда останется в жизни?

В тот день Нина с особым усердием драила Алевтинину квартиру, била яростно ковер во дворе: «Нет уж, в кои веки любовь появилась, и терять ее? Нет уж, не всякому такое счастье выпадает — любить. И добровольно отказаться от этого?»

Следующим вечером опять полетела в больницу. Нина давно уже успела что-нибудь сунуть всем нянечкам, медсестрам, не говоря уже о врачах, со всеми закорешилась, была и здесь своей. Сестричка посланная ею в палату к Алексу, вернулась, пряча глаза:

— Нин, он что-то плохо себя чувствует. Сказал, что не выйдет.

Оглушенная, Нинка спустилась медленно вниз, завернула за угол, встала под окнами недосягаемой палаты. Шел безжалостный дождь. Земля на газоне превратилась в чавкающую грязь. Нина промокла до нитки. Но не в силах была уйти. Она стояла и смотрела на окна палаты Алекса.

По прошествии часа кто-то из мужиков случайно выглянул, увидел дрожащую хилую фигурку, обернулся вглубь, что-то сказал удивленно. Не спеша к окошку подошел Алекс. Нина смотрела завороженно, приподняла было руку, чтобы помахать ему, — не получилось веселого жеста.

Алекс рванул на себя раму.

— Перепиши свою квартиру на меня — тогда поверю, что ты меня действительно любишь.

— Перепишу, Алекс, перепишу! — завопила радостно Нинка и вдруг осеклась. — А сама-то где с детьми буду жить? — кричала она громко, так, чтобы слышно было там, на четвертом этаже.

— Со мной будешь жить. Я тогда с тобой буду всю жизнь. Если ты меня любишь — сделай это.

— Сделаю, — с восторгом упоения кричала Нина, — сделаю! Обязательно.

Не заходя домой, Нинка поднялась к Алевтине.

— Говорила же тебе, — расстроилась Алевтина, — говорила, что будет сволочизм какой-нибудь с его стороны. Но ты же не слушаешь никого.

— Аль, а он в самом деле со мной останется на всю жизнь, если я на него квартиру перепишу? — допытывалась Нина.

— Черт побери, ты о детях подумай! Выгонит он тебя или ты его разлюбишь — куда ты с детьми-то денешься? Ну, хватит. Я больше в этом маразме принимать участия не желаю. Обходись без меня. Но так и знай, если ты будешь настолько дурой, что отдашь Алексу и квартиру, — я с тобой разговаривать перестану.

Нина пришла домой заплаканная, позвонила Ларисе:

— Лар, мне Алевтина угрожала сейчас…

Лариса терпеливо выслушала Нинкины излияния. Сказала бесцветно:

— Я, пожалуй, к Алевтине присоединяюсь. Ты совсем спятила, мать. Тебе к Лене Долгову пора отправляться — лечиться. Одумайся. Надо уметь проигрывать. Остановись.

— Да нет! — взорвалась Нина. — Как вы все понять не можете? Не такая уж я Идиотка, как бы вам всем, может быть, хотелось, чтобы квартирами раскидываться. Это он давно в уме держал, я знаю: в своей однокомнатной мастерскую устроить, а меня выгнать к маме с детьми и жить в моей трехкомнатной. Но я буду делать вид, что на все согласна. Так он хоть еще какое-то время со мной побудет.

— Привет, — сказала Лариса и повесила трубку.

Теперь Алекс допускал до себя Нинку каждый день. Они, пристроившись в больничном коридоре на лавочке, часами обсуждали детали будущего житья. Нина даже позволяла себе покрикивать на любимого — тот терпел. Однажды только сказал:

— Тише ты, а то мужики уже говорят: горластая у тебя жена.

— Я открытая потому, — взорвалась Нинка, — что искренняя. Ты же гадости свои тихо говоришь.

Алекс промолчал. Нина ликовала: уцепила.

Но напрасно она решила, что Алекс у нее уже в ладошке жужжит. Придя однажды в больницу, Нина наткнулась на удивленный взгляд медсестры: