Сказанное вовсе не означает, что в море не водится крупных животных! Скажем, известно — хотя их и не видели живьем, — что на глубине 1000–1500 метров обитают гигантские спруты.[25] В желудках кашалотов были обнаружены остатки больших щупалец, а на теле — обширные ожоги от присосков. Судя по размерам этих улик (если предположить, что глубоководные спруты обладают теми же пропорциями, что и осьминоги, которых мы видим возле поверхности), они должны достигать в размахе десяти — двадцати метров, а то и больше.
В природе действует непреложный закон: крупные особи встречаются редко. В Африке водятся слоны, но сколько часов, сколько дней можно ехать по континенту, так и не увидев ни одного слона? Так что если в море и водятся спруты-гиганты, то в условиях видимости под водой, а она не превышает видимость в густых джунглях, — сколько погружений на батискафе нужно совершить, чтобы получить разумный шанс увидеть это животное или даже кончик щупальца, исчезающий в спасительной тьме от непрошеного вторжения батискафа?..
Легкий треск оторвал меня от размышлений. Я подскочил, но уже в следующее мгновение в сознании мелькнула мысль, что слышимые шумы в батискафе не страшны: если бы шар лопнул, я бы не успел услышать взрыва… На глубине тысячи метров давление равно взрыву трех килограммов тринитротолуола, а на глубине 10 тысяч метров — тридцати килограммов. Нас бы раздавило, прежде чем звук успел дойти до сознания. Тем не менее я бросил взгляд на глубомер: 900 метров. Предельная глубина, которую Биб достиг в 1934 году.
В Н.60 прибор показывал 960 метров; Жак включил эхолот. На эхограмме тут же появился рисунок дна. Мы опускались довольно быстро. Жак сбросил сотню килограммов балласта, чтобы замедлить скорость. Батискаф остановился и стал парить в воде, мне даже показалось, что мы слегка подтянулись вверх. Контролируя скорость спуска, Жак выпустил немного бензина, в поплавок зашла вода, утяжелив нас на несколько килограммов. Наш «мыльный пузырь» болтался в воде, словно игнорируя земное притяжение…
До дна 30 метров. Мимо иллюминатора проплыла рыбешка, голова усыпана светлыми крапинками, а ближе к хвосту она почти прозрачна. В ней не больше пяти сантиметров длины; красотой это создание может спорить с тропическими аквариумными рыбками. Выдающийся норвежский океанограф начала века профессор Я. Хьорт предсказывал, что рыбы абиссальных глубин должны быть очень небольшими. Я впервые опускался на батискафе, поэтому мне было трудно точно определять размеры; система иллюминаторов и прожекторов профессора Пикара дает прекрасный обзор и чувство дистанции, но к ним нужно привыкнуть. Кроме того, надо учитывать естественное искажение: коэффициент рефракции морской воды равен 1,33; таким образом, отношение видимой длины к фактической составляет 4:3. Когда после испытаний я вернулся в Лондон, то в коллекции глубоководных рыб профессора Н. Д. Маршалла, хранящейся в Британском музее, я обнаружил рыбу, похожую на увиденную, — это была гоностоматида,[26] близкая к роду Bonopartia. До сих пор они не встречались в Средиземном море, хотя отмечены в Атлантическом океане возле Гибралтара.
В Н.72 мы были всего в нескольких метрах от дна, а в Н.76 произвели посадку. Глубомер показывал 1100 метров. Последние метры мы спускались черепашьими шажками, так что мне не было видно, куда мы движемся — вниз, вверх или замерли на месте. Дно я увидел метров с пяти, не больше. Оно появилось вначале в виде зыбкой, неясной массы, потом видимость улучшилась, как в микроскопе при наводке на резкость. Контуры становились все более отчетливыми, центральный прожектор батискафа высветил правильный круг. Дно было светло-коричневое, сплошь изрытое бесчисленными норами и покрытое холмиками сантиметров по пятнадцати в окружности. Некоторые имели на вершине отверстия и, видимо, совсем недавно заняты донными обитателями. Дно выглядело безжизненным, если не считать парочки крохотных существ, напоминавших белые коконы бабочек, — это были какие-то питающиеся илом животные.
Бензин в поплавке продолжал сжиматься под воздействием холода, и батискаф медленно шел на снижение, пока не коснулся дна. Поднявшееся густое облако ила на короткое время накрыло нас целиком. Жак сбросил еще немного дроби, батискаф приподнялся метра на два и замер, удерживаемый гайдропом. Пилот «Триеста» продемонстрировал великолепную технику. Надо учесть, что метр гайдропа весит всего один килограмм, а масса батискафа тянула 120 тонн! Теперь ее удерживал на якоре гайдроп и 25 килограммов.
Придонного течения не чувствовалось. Жак включил электромоторы, и мы начали подводную прогулку; через несколько минут песчаное облако осталось за спиной.
Едва мы вырвались из тумана, как перед нами появилась великолепная рыба. Она была около 30 сантиметров длиной и, извиваясь, вычерчивала на дне причудливые арабески. Очевидно, рыбы этого вида питаются остатками погибших организмов в иле. Рыба была черной, с бычьей головой, напоминая несколько зубатку полосатую, но без усиков, с помощью которых та находит добычу в мутной воде. Хвост был тонкий и вытянутый. Рыба, несомненно, относилась к семейству глубоководных донных «морских чертей», но выглядела красивее. Это была самка, в донном семействе большинство самцов — невзрачные паразиты, живущие постоянно на теле своей массивной супруги. Тем самым природа облегчила им нелегкую проблему свидания в безбрежном и непроглядном мире морского дна.
Еще через несколько минут к нам подплыла другая бонапартия, за ней — креветка. Когда мы гасили фары, окружающую тьму озаряли редкие всплески фосфоресцирующего планктона. Мы напряженно вслушивались, пытаясь уловить малейший звук. Нет, на дне все было тихо. Я знал, что Льюис и Фрасетто слышали в своих гидрофонах целую симфонию звуков. Но у нас не было гидрофонов, и сквозь девятисантиметровую стальную оболочку гондолы к нам не доносилось ничего. Какая тишь! Не припомню, чтобы до этого мне доводилось слышать такую тишину…
Сбросили еще чуточку балласта, компенсируя охлаждение бензина. На этот раз батискаф всплыл метров на двадцать. Выпустили несколько литров бензина и вновь опустились. Все это время я неотрывно смотрел в иллюминатор, пытаясь разглядеть особо прозрачный слой воды над дном. Этот слой в десять метров толщиной наблюдали французы на ФНРС-3; если явление подтвердится и найдет свое объяснение, оно представит несомненный интерес. Но я, к сожалению, не увидел ничего похожего.
Как только «Триест» отрывался от дна, за нами тянулось клубящееся облако ила, заволакивая аппарат. Посмотрев вниз, я понял, что его вызывает падающая дробь. Странно все-таки, что столь небольшая кучка железа вызывает такое возмущение. Но осадок на дне не связанный и не пластичный, как на суше, а представляет собой скопление отдельных частиц. Лет десять назад морские геологи описали потоки насыщенной илом воды, которые мчатся, напоминая снежные лавины; эти массы осадков устремляются из подводных каньонов на дно с фантастической скоростью, доходящей, по некоторым данным, до 150 километров в час! Никому еще не довелось наблюдать их в действии. Возможно, одну такую подводную лавину Жак вызвал возле Капри.
В строгом смысле эти течения остаются пока гипотезой, но благодаря им можно объяснить целый ряд фактов, в частности образование каньонов и донных отложений на больших глубинах. При виде клубящегося облака моя уверенность в существовании иловых течений возросла. Еще одно очко, которое можно будет записать в актив батискафа.
В Н.111, то есть через 36 минут пребывания на дне, мы решили подниматься. Сбрасываем балласт и начинаем «падать» к поверхности.
Мне страстно хотелось пробыть на дне еще хоть немного! Но это уже было второе погружение за сегодняшний день, а нам надо было успеть в порт до наступления ночи. Странно выглядела забота о времени в этом царстве, где нет никаких точек отсчета…
Когда град железной дроби обрушился на дно, я успел еще заметить множество мелких животных, всплывших наверх и затеявших пляску вокруг нас. Это были изоподы, мелкие ракообразные, тысячу раз виденные до этого в Средиземном море. Иногда они подплывают, привлеченные светом фар батискафа, — значит, у них есть развитая система зрения, бессмысленная на такой глубине.
Быстрый подъем оторвал нас от преследовавшего облака. Короткое мгновение я еще видел его внизу, похожее на гигантский гриб, потом оно исчезло в преисподней, где ему еще долго после нас предстоит опадать на дно…
Теперь мы были легче воды и стремительно шли вверх. Внезапно я вздрогнул — вода за бортом явственно поднималась! В чем дело? Мы опускаемся? Или батискаф вышел из-под контроля? По спине у меня пробежал мороз.
— Жак, что случилось? Мы снова опускаемся?