— Какого черта, Фоукс?
Повторил ее же вопрос, медленно открывая глаза.
Прежде они никогда не были настолько близко. Ее радужки. Янтарь, щедро окропленный золотом. В котором никогда нет холода.
Янтарь — теплый. И эмоции в ее глазах пылают ярче гребаного солнца. Ненавистью, злостью.
"Давай, Фоукс. Покажи мне их. Я хочу чувствовать твою злость. Дай мне ее".
Она прикрыла глаза, пряча от него все: цвет, эмоции, душу.
Это ведь ничего не значит, она просто сомкнула веки, а он словно провалился в черную дыру, где вокруг одна пустота. Где "ничто" это "все".
Ее прерывистое дыхание беспощадно било по всем чувствительным точкам.
Нет, это неправильно. Так не должно быть. Он не должен этого чувствовать. Не должен. Не к ней! А если не к ней, то к кому?
"Она отброс, блять".
Отброс.
Уйди. Брось злые слова в лицо, развернись и уйди. Это несложно. Это нужно. Необходимо.
— Уоррингтон, — практически прорычал ей в лицо, проталкивая буквы сквозь зубы.
Густые, закрученные на концах ресницы затрепетали.
"Сука! Не смотри так. Не смотри, Фоукс".
Пальцы скребли по камню, сжимаясь в кулаки.
— Я ничего не знаю про этого кабана, я за ним не слежу. Отойди от меня.
Ладони уперлись в грудь в бессмысленной попытке оттолкнуть.
Тепло слишком хорошо проникало сквозь рубашку. Обжигая. Оставляя херову метку.
С ее опустившимися руками исчезли и ощущения.
Он должен сказать, что она шлюха. Надавить побольнее, задеть сильнее. Чтобы увидеть разгорающийся огонь в глазах. Вместо этого — правильного, верного — мазнул большим пальцем по шее над воротником рубашки. Желая стереть татуировку. Смазать изображение.
Рваный выдох слетел с ее губ вместе с крупной дрожью, которая, впрочем, быстро прошла. Выдох, который он уже слышал сегодня. Он ни с чем его не спутает. Теперь, что бы она ни говорила, он точно знал — она смотрела. Сидя на полу своей комнаты, наблюдала, как он моется.
Мысли-черти закружили, фантазия мгновенно нарисовала картинку: затянутая в полотенце Фоукс у дыры в двери. И вздох… еще раз… как наяву.
Жар прилил к паху. Блять. Она ведь даже не подозревала. Не опускала взгляд, смотрела прямо, и не боялась. А он до сих пор гладил пальцем голову феникса на шее.
Гребаное наваждение.
Надо срочно снизить градус. Сказать что-то… Давай же!
— Ненавижу это тату.
Что? Что?!
О, нет… Зачем произнес вслух? Она не должна была об этом узнать. Теперь будет думать, что тебе есть до нее дело.
— Почему? — короткий, искренний смешок довел член до состояния боевой готовности.
"Пиздец. Она засмеялась, а я уже готов ее трахнуть".
Давай, хотя бы сейчас оборви. Вытяни ее ненависть наружу.
Сделай ей больно!
— Ты не спросила разрешения.
"Убейся, Шам".
Тонкие брови взметнулись вверх от удивления.
— У кого?
Вероятность выбора пробудила демонов, которые, оказывается, все это время молчали.
Он сам себе не признавался, насколько сильно его бесил тот факт, что она разрисовала свое тело. Она могла делать с ним что угодно, да, но как же его злило. И злит. Несмотря на абсурдность.
— У Уоррингтона, блять, — собрал все силы и оттолкнулся, сразу отступая, не давая себе возможности передумать.
Передумать? А что собирался сделать? Поцеловать отброса? Или трахнуть? Судя по тому, как колом хер стоит, поцелуя явно было бы недостаточно.
— Дейвил, тебе лечиться надо, — прорычала Фоукс и промчалась мимо, выбегая в коридор.
Острые когти моментально впились в ребра, выкручивая, сжимая, ломая.
"Гребаная Фоукс!"
Нога влетела в стол. Выплеснуть злость, хоть как-то освободиться от нее, но она не заканчивается. Словно бесконечный сосуд, из которого льется вода, а на ее месте появляется новая.
Шам вышел из кабинета, оставив после себя вмятину от ботинка на парте.
Эпизод 13. В игре
"Чокнутый, мерзкий, отвратительный психопат!
Что он о себе думает? Что себе позволяет? Кто позволил ему прикоснуться… кто позволил подойти так близко?!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мое тело, что хочу, то и делаю! Приспичит и нос проколю, и тату на всю грудь сделаю, и…
Черт, как же бесит…"
Патрулирование началось с бушующей злостью на Дейвила. Это отчетливо отразилось на походке, сжатых зубах. Казалось, если кто-то попадется ей на пути, она убьет взглядом. Прикончит на месте. Случайно.
Его запах весенней свежести, когда воздух наполнен ароматом цветущих деревьев, миндаля, преследовал ее. Тянулся следом, куда бы она ни свернула. В коридорах, на лестницах, бесконечно весна-весна-весна. В какой-то момент она решила, что сошла с ума. Свихнулась. Он ведь не мог ходить за ней незаметно, и не стал бы этого делать.
Спустя полтора часа она нашла причину. Воротник ее рубашки, где была его рука, когда он касался шеи, напитался его запахом.
Она не вернулась в башню после их разговора. Странного, чуждого, дикого. Они за все года обучения столько не говорили.
Впрочем… слов было не так уж много.
Там, стоя у окна, на миг допустила мысль, что он ее поцелует. Глупость, конечно, но он был так близко… Впервые она детально видела его глаза, хотя знала их наизусть.
Это пугало. По-настоящему.
Ненормально детально воспроизводить в памяти зеленые изумруды глаз врага. Они и есть враги с первого взгляда.
На шее до сих пор живо его почти невесомое касание. Несколько легких мазков, как художник кистью по полотну. И глухое, непривычное:
— Ненавижу это тату.
Улыбка растянула губы от воспоминаний.
Залитая солнцем поляна встречала новых учеников и отдохнувших студентов. Они все долго не виделись, радостный гул голосов заполнил территорию школы.
Феликса заметила друзей практически у входа в замок и весело помчалась к ним. Красные волосы, собранные в хвост, били по плечам, спине, развивались, подхваченные ветром.
— Фе-еникс! — они столкнулись с Фанни в крепких объятиях.
Она скучала. Они обе скучали!
— О-о, милашка, — Ник перенял эстафету обнимашек. — Чего это у тебя тут? Дай-ка посмотреть.
— Я… решилась на эксперимент, — Феликса подставила шею на обозрение, с трепетным волнением ожидая реакции друзей.
— Класс! — Эмбер провела рукой по фениксу.
— Да, как настоящий, — Билл наклонился поближе, детально рассматривая.
Это было то, что нужно, чтобы сомнения перестали терзать. Ей было сложно решиться. Все же тату не магическое и, в случае чего, свести его будет непросто. Но она очень хотела набить феникса. Эта мысль не давала покоя.
Пришлось долго уговаривать родителей. Они категорично настаивали подождать хотя бы до семнадцати. Она смогла их убедить, что, пусть ей шестнадцать, она отдает себе отчет в своих действиях.
— С дороги, отброс.
Плечо задели, разворачивая ее на сто восемьдесят.
— Вокруг полно места, кретин.
Бесполезно. Будь они вдвоем посреди огромного поля, Шам Дейвил все равно найдет, за что зацепиться.
Он лениво обернулся, словно перед ним надоедливое насекомое. Она привыкла к этому взгляду, и уже хотела отвернуться, как услышала злобное:
— Вот идиотка.
Тогда она решила, что он смотрел на ее шею, просто чтобы не смотреть в глаза. Она и подумать не могла, будто он станет беситься из-за тату! Точно больной. И что вообще значит его:
— Ты не спросила разрешения.
Все, хватит! Хватит думать о нем! Надо закончить патрулирование и идти спать. И надеяться, что Дейвил не сидит в гостиной.
Она вернулась тихо. Осторожно прикрыла дверь, чтобы ничем не выдать свое возвращение.