Голоса отчетливо слышны. Говорили по-польски.
— Глянь! Аж из носа кровь потекла. От, удар! Может, ты сразу ему нос перебить умудрился?
— Зачем ему теперь нос? Покойнику что с целым носом, что с перебитым — все едино. Черви разбирать не будут. Кладбище-то под боком. Убирай в любую могилу.
Что с ним сейчас сделают? Неужели убьют? Нет, пока жив — надо жить! Руки связаны. А ноги? Алексей постарался незаметно пошевелить одной ногой.
— Гляди-ка, задергался. Живой, значит.
— Поставь его на ноги. Давай сюда!
Алексей не без труда поднял ставшие странно тяжелыми веки. Тусклый синий свет высвечивал фигуру плотного приземистого мужчины средних лет. Большой козырек фуражки скрывал его лицо. Была видна только тяжелая бульдожья челюсть и тонкие ехидные губы с ниточкой темных усов сверху. Подошел другой человек. В полумраке угадывались высокая стройная фигура, затянутая ремнями амуниции, тускло мерцающее серебро позументов на воротнике мундира.
По бокам Алексея стояли еще двое. Они не столько держали, сколько поддерживали. Правда, он уже понемногу начал приходить в себя, но если уж держат, почему не опереться. Тот, что стоял в тени, шагнул вперед.
— Эй, кто там, посветите еще сюда, — негромко, но властно приказал он. Плотный услужливо сдвинул синее стекло на фонаре. Яркий свет полоснул по глазам Алексея. Вспышка осветила и лицо человека. Такое же, как на фреске. Только живое. Барковский?! Сам?!
— Кравец? — резко сказал Барковский. — Вы в своем уме?!
Он быстро выхватил у своего подчиненного фонарь и выключил его.
— Зачем же понимать так буквально. Достаточно и синего цвета. Тем более для того, кто скоро покинет нас… навсегда. Имение не так далеко. Свет могут увидеть. Вы же не хотите, чтобы и сюда пришли незваные гости?
— Виноват, — вытянулся Кравец.
— На каком языке предпочитает пан говорить? Пока еще есть у него такая возможность, — с жесткой иронией обратился к Алексею Барковский. — Надеюсь, что не заставите вытягивать из вас ответы?
— Зачем же мне упираться? — как можно искренней удивился Алексей. Он старался найти ход, как лучше продать легенду.
— Пан молод, но благоразумен. Это приятно, — ласково улыбнулся Барковский. Игра доставляла ему удовольствие. Он сделал легкое движение рукой, и двое, что держали Алексея сбоку, отпустили. С другой стороны от каких-то темных мешков, что появились посреди церкви, отделились еще две темные фигуры и направились к ним. Оба высокие, гибкие, сильные. Когда они подошли поближе, в одном из них он узнал панского сына.
— Итак, кто вы?
— А вы?
— Фу! Какое дурное воспитание! Нельзя отвечать вопросом на вопрос. В таком положении тем более.
— Ваше, насколько я понимаю, не многим лучше. Гости ходят рядом. Вы их не приглашаете. Ну а положим, я крикну?
Алексей не успел договорить, как в живот ему уперся ствол карабина. У Кравца оказалась отменная реакция.
— Не советую, — негромко произнес, он.
— Я неудачно пошутил. Извините. Не стоит звать кого-то еще.
— Вот как?! — Барковский удивился. — Любопытно… Но давайте ближе к делу. Итак, кто вы?
— Художник, — ответил Алексей и быстро добавил: — Начинающий.
Это вывело из себя второго из подошедших.
— Художник, — растягивая слова, повторил он. — Да от него НКВД за километр тянет. Нож ему, вот и все художество.
— Чеслав, — Барковский остановил рванувшего было из-за пояса кинжал парня. — Может быть, вы что-то знаете?
Чеслав! Несостоявшийся жених Василины! И так шансов никаких, а тут еще и это. Что делать? Надо было как-то ответить. Но как? Под дурачка играть поздно. Помощь пришла неожиданно.
— Он для него хуже любого энкэвэдиста, — вдруг хихикнул Кравец.
— Отчего же? — поинтересовался Барковский, не понимая, почему он не в курсе того, что знают его подчиненные.
— Да этот, — Кравец кивнул на Алексея, — у Чеслава бабу увел. Так, что ли, Лех?
— Сучий выкормыш! Пан пулковник, дайте мне его!
— Хватит, Чеслав, — резко остановил его Барковский. — Отелло…, Идите займитесь делом. Время не ждет. А мы продолжим. Так что вы, пан художник, искали здесь?
— Роспись, слышал, красивая. Хотелось посмотреть.
— Непременно за полночь?
— Церковь закрыта. Днем полезешь — лишние разговоры.
— Резонно. А в тот угол, — Барковский показал в сторону карниза, где прятался Алексей, — случайно попали?
— Случайно, темно… — Этого вопроса Алексей ожидал и боялся.
— Неубедительно. Судя по всему, вы не продумали такой вариант. Ошибка. Ну а зачем мы, его, так сказать, классовые враги, понадобились пану художнику?
— Мне туда надо… За кордон… Думал, может, поможете…
— Кравец, вы слышали когда-нибудь подобный бред? Так зачем вам, молодой человек, туда? — Барковский с насмешкой едва кивнул в ту сторону, что и Алексей. — Сейчас здесь раздолье для пролетария. Пока здесь ваша власть. Правда, только днем…
— Дело есть. — Алексей решил намеком обозначить легенду.
— Рад бы поверить, но… Однако, согласитесь, ночью, в церкви, у той росписи, которую вам следовало рассматривать без свидетелей. За границу хотите… Не нуждаетесь в русских братьях-пролетариях, но нуждаетесь во мне, аристократе. Наши интересы слишком странно переплетаются.
— Возможно… — пожал плечами Алексей. — Но, поймите, жить в бедности и вдруг случайно узнать о сокровищах, об огромном богатстве, оставшемся там. И никто о нем не знает, кроме меня Сидеть здесь? Не попытаться взять его? Разве тут дадут им воспользоваться, пустят к нему? А Шехтер его теперь уже не сторожит…
Барковский посмотрел на пленника с интересом.
— Все! — неожиданно отрезал он. — Время истекло. Приберите здесь. Убрать следы! — приказал он подошедшему парню с автоматом. — Церковь запереть! Все вынесли?
Тот кивнул.
— Пан Кравец, на минуту. — Они отошли в сторону.
«Заигрался, приманку надо было дать получше. А что сейчас? Расстреляют! Хотя церковь… Впрочем, что им церковь. Но как сказать?» — думал Алексей.
Барковский снова подошел. Алексей не успел к нему обратиться, как он, не останавливаясь, взял своего сына под руку и пошел с ним к двери. Только бросил через плечо Чеславу:
— Выводи, — и, уже не обращая на них никакого внимания, начал что-то тихо говорить сыну.
— Пан… — потянулся было Алексей к Барковскому. Но жесткая широкая ладонь Чеслава тотчас же зажала ему рот. Сзади уперлись коленом в спину, заламывая руки, запихнули кляп — какую-то вонючую тряпку. Сильно и коротко ударили в солнечное сплетение и, когда Алексей согнулся в три погибели, подхватили под руки и поволокли к выходу…