Я еще не видел Ленина, но всегда чувствовал его направляющую руку, слышал его могучий голос и так же, как все большевики, верил ему и любил его. Впервые я услышал о нем из уст Веры Сергеевны. И, конечно, я мечтал когда-нибудь повидать Ленина и пожать ему руку.
К созданию и обучению боевых дружин московская организация приступила еще в октябре, после похорон Баумана. Вначале дружины создавались с целью обороны от погромов и для охраны наших митингов и собраний, но вскоре, по настоянию Ленина, они стали готовиться к вооруженному восстанию.
Обучение дружинников военному делу в основном происходило в городе и на его окраинах, — разумеется, конспиративно. Полиция, конечно, об этом знала, но решительных мер к их ликвидации пока не принимала. Стрельбе, как правило, учились в окрестных лесах.
Рабочая молодежь, партийная и беспартийная, охотно шла в эти дружины, готовилась к предстоящим боям. К сожалению, агитаторам-массовикам не до того было — нас разрывали на части, мы всегда были заняты.
Разговор с Верой Сергеевной о великом значении агитации поднял меня в своих собственных глазах. Мне казалось даже, что я стал нужнее для партии, для революции и, конечно, счастливее, но… для полноты счастья мне не хватало одной маленькой вещицы — револьвера в кармане. С Кавказа я привез с собой только двусторонний кинжальчик, начищенный до зеркального блеска. Но что значит кинжал против винтовок и пушек? Неужто и во время восстания мне придется воевать лишь словом?
Наконец мое желание осуществилось, из комитета мне выдали блестящий никелированный револьвер системы «Смит и Вессон». Кажется, чего же больше? Но тут обнаружилось, что стрелять из револьвера тоже надо уметь. А я до сих пор стрелял только из Охотничьего ружья, да и то лишь по уткам.
Из беды меня выручил мой новый приятель Сережка.
— Не робей, оратор, я тебя в два счета научу! Я же нулю на пулю насаживаю: раз-раз — и готово!
Хвастовству Сережки я не очень доверял, но охотно согласился пойти с ним в лес и поупражняться в стрельбе.
Когда мы собрались, за нами увязался и Мишка. Никакие уговоры не помогли.
— Все равно я пойду за вами, хучь гоните, хучь не гоните.
Мы сдались и решили взять парнишку с собой: с ним, пожалуй, и конспиративнее будет — просто идут ребята на прогулку, благо сегодня воскресенье.
Погода нам благоприятствовала — было солнечно и не очень холодно.
Сережка привел нас в Сокольники и здесь углубился в чащу леса. Шел уверенно, быстро и долго. Я старался не отставать. Мишук бежал за нами вприпрыжку, как заяц.
Большой сосновый лес я увидел впервые. Какие могучие и стройные деревья! Их зеленые мохнатые ветви, накрытые снегом, казалось, тонули в синеве неба, на стволах блестели золотые блики от солнца. А здесь, внизу, — первозданная тишина. Каждый звук мгновенно подхватывало эхо и уносило в глубину леса, постепенно замирая. И было жаль нарушить своими шагами это торжественное молчание природы. Стоять бы, смотреть и слушать…
— Вот мы и пришли! — весело воскликнул Сережка, останавливаясь на небольшой площадке среди леса.
Здесь деревья были кем-то вырублены, распилены и сложены в поленницу.
— Это наш тир, товарищ оратор. Здесь наш Петруха обучает свою десятку стрельбе, и, понятно, я с ними. — Сережка повернулся к мальчику — А ну-ка, пупырь, отмерь от поленницы десять шагов да пошире.
Мишка охотно принялся за дело.
Сережка подошел к поленнице, вынул из-за пазухи бумагу и, развернув ее, прикрепил гвоздочками на уровне человеческого роста.
— А вот и наша мишень! Надо влепить пулю или в рот, или в глаз этому держиморде. Хорош?
Мишень оказалась большим лубочным портретом царя Николая Второго, уже изрешеченного пулями. Один глаз был выбит, правое ухо оторвано и висело, как у легавой собаки.
Я рассмеялся:
— Здорово вы его разделали!
— Это я ему глаз-то подбил, — похвастался Сережка. — Пулю на пулю! А ты бери на мушку второй глаз. Если попадешь, тоже Следопытом будешь.
— Ладно, попробуем.
— А я в пузу пальну! — крикнул издали Мишка, уже отсчитавший десять шагов от цели.
Мы отошли от мишени на дистанцию, установленную мальчуганом.
Сережка торжественно вытащил из-за пояса довольно мрачного вида «бульдог» и ловко зарядил его. Мой «смит и вессон» был уже заряжен и блестел в руках, как начищенный самовар. В барабане пять пуль. Но Сережка пренебрежительно скривил губы:
— Где ты достал эту «козью ляжку», оратор?
— Как… как ты сказал?
— А вот как, — Сережка взял мой «смит» и перевернул стволом вниз. — Видишь, на что похож?
В самом деле, в таком виде револьвер в точности походил на ляжку, не хватало только копытца.
Мы все трое рассмеялись. Оказывается, револьверам системы «Смит и Вессон» дружинники давно уже дали ироническую кличку «козья ляжка».
— К барьеру! — крикнул Сережка, становясь боком к мишени. — Слушай меня, оратор. Стрелять будешь по команде «пли». Командовать буду я. Револьвер надо поднимать не рывком, а плавно, снизу вверх. Если захочешь попасть в рот, целься в подбородок.
— Почему это? — удивился я.
Сережка тоном педагога поучал:
— При выстреле дуло револьвера подпрыгивает вверх, и нуля оказывается немного выше прицела. Понятно? Особенно «козья ляжка» так фокусничает. А ну, готовьсь!..
Я не без волнения поднял револьвер и стал целиться в подбородок царя, намереваясь всадить пулю в рот. В юности я собирался самолично убить настоящего, живого царя и сейчас очень пожалел, что передо мной был только портрет. С каким удовольствием подстрелил бы я его! Охотником я был приличным и целиться умел. Поднимая револьвер, я надеялся поразить ребят метким выстрелом.
Мишка жадно следил за револьвером, блестя глазами, а Сережка, как настоящий командир, раздельно и громко командовал:
— По царю-вампиру… по двуглавому стервятнику… по плюгавому Николашке Второму и последнему… пли!..
Я резко дернул спуск. Из дула махнул огонь, и грохот прокатился по лесу. Мне казалось, что его можно было услышать за десятки верст.
Мишка стремглав ринулся к мишени. Мы оба побежали за ним.
Я нетерпеливо глянул на рот и подбородок царя — никакого следа от пули не оказалось. Левый глаз тоже был цел и как будто с насмешкой подмигивал мне: «Эх ты, стрелок липовый!»
Сережка тщательно подсчитал все дырки, которыми был пронизан портрет раньше.
— Как было двенадцать, так и осталось. Промазал, оратор!
— К богу полетела! — сострил Мишка.
Я в смущении, но с тайной надеждой осмотрел поленницу вокруг портрета — ни единой царапинки!
— Не беда, — утешал Сережка, — первый раз я тоже в небеса палил.
Мне было несколько конфузно и даже досадно.
— Ты вот погляди, как я сейчас царю второй глаз вышибу, — похвалился Сережка, отходя к нашему «барьеру».
— Сережка — он могёт, — поддержал и Мишка. — Я сам видел, как он палил, ей-бо!..
Однако и Сережка не сразу попал в цель: первым выстрелом он влепил пулю на целую четверть выше головы, вторым чуть задел ухо и только третьим подставил «синяк» под самый глаз.
Мы вдоволь поиздевались над «Следопытом». Я выпалил еще четыре нули, моя «козья ляжка» дала две осечки. Это уж совсем скверно.
Мишка вихрем слетал к мишени и через минуту торжественно возвестил:
— Есть две дырки на самой морде! Ур-ра-а-а-а!
— В корову попадешь без промаха, — похвалил Сережка, засовывая свой «бульдог» за пояс, под пальто. — Для начала хватит. Пошли, ребята.
— Дай и я стрельну! — взмолился Мишка. — Я же стрелял. Я же пятый раз хожу. Я же…
Сережка уступил.
Получив «бульдог» в руки, Мишка просиял и принял воинственную позу. Он долго целился и наконец, высунув язык от напряжения, спустил курок.
Грохот выстрела снова разбудил эхо и гулкими перекатами пошел во все стороны.
Козлиными прыжками Мишка подбежал к портрету, быстро осмотрел его и неистово заплясал у поленницы.
— Попал! Попал! Ей-богу, попал!
В самом деле, нуля оторвала верхний уголок портрета.
Радости парнишки не было предела, он прыгал вокруг нас как угорелый и умолял Сережку дать «пальнуть» еще разочек.
Но Сережка решительно отобрал у него револьвер.
— Нельзя. Пуль мало, для фараонов надо оставить.
— Стой! Руки вверх! — загремел вдруг грозный голос, пятеро молодых ребят с револьверами в руках окружили нас со всех сторон. — Кто вы есть такие?
Мы еще не успели поднять руки и сообразить, в чем дело, как появился Петр с маузером в руках:
— Отставить, ребята, свои!
Оказалось, во главе с братом Сережки пришла десятка из боевой дружины завода «Гужон».
Все дружинники как на подбор, молодые, безусые, веселые, раскрасневшиеся от быстрой ходьбы и мороза.