Накопившееся нервное напряжение и ожидание катастрофы, очевидно, требовали какого-то выхода, поэтому я минут десять попросту бесцельно шатался по квартире, вслух напевая мелодию еле знакомой песни. Все мои мысли были заняты только тем, чтобы вспомнить текст, название и исполнителя этой самой песни. Впрочем, время от времени я останавливался и громко произносил одну из двух фраз: «Вот сука!» или «Вот блядь!». Весь остальной накопленный за годы словарный запас куда-то испарился.
«В нашей школе стрельба: пиф-паф!
Грустный парень с ружьем отца…»
Вот что это была за песня. Группа тверских алкоголиков с идиотским названием «Пионерлагерь пыльная радуга». Один мой приятель прислал мне ее за пару дней до того, как я сбежал от Маши. Всю эту неделю [точнее, те несколько дней, что сохранялась зарядка] мой плеер играл попеременно всего две песни: вот эту и еще что-то из Blur.
Я моментально успокоился. Все сразу же стало ясно: нужно зарядить и включить телефон. Я как-то не ожидал, что мой алко-тур затянется так надолго, поэтому даже не подумал о том, чтобы взять зарядники для телефона и плеера. Впрочем, я вообще-то и не собирался в продуманное и радостное путешествие с непременным посещением коралловых рифов и гламурненькой тусовочкой на частной яхте где-нибудь недалеко от Мальдивских островов, поэтому, думаю, больше даже ничего объяснять не стоит.
Двести сорок два сообщения. Практически все одинакового содержания: «Этот абонент звонил вам Х раз».
Мама. Папа. Главный редактор моего журнала. Ее мама. Ее папа. Моя бабушка. С десяток наших друзей. Штук двадцать незнакомых номеров. Хотя лидером по количеству смс, конечно, был мой банк, который скрупулезно, исключительно честно соблюдая договор, извещал меня о том, сколько именно и где я потратил…
Ни одного звонка или смс от самой Маши.
НИ ОДНОГО ЗВОНКА ИЛИ СМС ОТ ОНЕГИНОЙ!
Сука!
И блядь.
Впрочем, все это я просмотрел и осознал уже позже: не прошло и десяти секунд после того, как был включен телефон, а мне уже звонила мама.
– Сынок, вы где? – моя, обычно довольно сдержанная, родительница в этот раз совершенно не скрывала своей истерики.
– Давно ли мы с Вами на «Вы», мама?
– Еще и издевается, подонок! Мы вас потеряли с Машей! Вас уже неделю нигде нет!
@@@
Следующие несколько месяцев я прожил с непрекращающимся ощущением нереальности всего, что меня окружало. Все происходящее не имело ко мне никакого отношения. Неизвестно, что больше влияло на никогда не покидающее чувство бесконечно обволакивающего меня тумана: то ли антидепрессанты, прописанные мне каким-то психотерапевтом – другом моей мамы, то ли то, что, несмотря на строжайший запрет, я запивал эти таблетки алкоголем, то ли навязчивая забота всевозможных родственников, которым невозможно было объяснить, что нет никакой необходимости круглосуточно находиться рядом со мной, то ли просто-напросто то, что я беспрерывно курил – две-три пачки сигарет в день стали вполне обычной нормой.
Как выяснилось почти сразу после моего возвращения домой, Маша исчезла навсегда на следующий день после той самой субботы, когда я начал пить. В последний раз она разговаривала по телефону со своей подругой утром в воскресенье – через сутки после того, как я ушел из дома. В понедельник она не появилась в своем офисе.
А примерно через неделю после моего возвращения ее машину нашли почти полностью сгоревшей километрах в двадцати от города. Машино тело так и не было обнаружено, но мы все практически сразу признали, что продолжать поиски бессмысленно, что, в общем-то, и так все понятно. Особенно старался это признать недавно назначенный главный прокурор нашего города, которого, судя по его личному пьяному признанию в разговоре со мной тет-а-тет, «никогда в жизни так не прессовали».
Статус основного подозреваемого с меня сняли буквально в течение суток, потому что мое алиби было железобетонным: банковская карта, мобильный телефон и еще несколько десятков свидетелей моего «непотребного аморального поведения» [так дословно было написано во всяческих протоколах и прочих ментовских документах] верно служили мне надежной защитой даже от истеричных воплей моей тещи, которая орала что-то там в стиле: «Да вы посмотрите на него – сразу же видно, что больной, убийца, псих, наркоман!»
Слишком поздно смерть моей жены показала мне, что измена – это не самое страшное и не самое подлое, на что способны женщины. Никогда в жизни я не был окружен таким вниманием и показушной заботой немногочисленных подруг, редких знакомых женского пола и каких-то бывших однокурсниц, имена которых я никак не мог вспомнить. Даже жена того чувака, с которым Маша трахалась в тот злополучный вечер, проявляла ко мне недвусмысленный интерес.
Я их вполне понимал, проблемы нет: на Машином банковском счете оказалось около четырех миллионов рублей, которые достались, ясное дело, мне. А еще квартира, в которой мы жили. Ну и так, по мелочи – небольшой онлайн-магазин хэндмейда [наш совместный проект], пара гаражей и тридцать тысяч акций «Сбербанка».
@@@
А на дорогостоящую клоунаду с похоронами пустого гроба я не пошел. Не смог.
Пусть это звучит глупо, инфантильно и нелепо, но вот та самая копилка, наша первая совместная покупка – керамический голубой слон с выпученными глазами, от которого я долгое время не мог оторвать взгляд, когда валялся на диване в изнеможении от Машиного предательства, – для меня важнее, чем пафосный памятник на кладбище.
@@@
Новогоднюю ночь я провел в полном одиночестве в купе почти пустого вагона поезда, едущего в Москву. Желание уехать из нашего города появилось у меня уже давно, но окончательное решение я принял в самом конце декабря, когда в очередной раз обнаружил себя уже четвертые сутки валяющимся в кровати перед телевизором в окружении пустых бутылок и банок, набитых окурками. В принципе, мне было все равно куда ехать, лишь бы сбежать из этого болота родственных и дружеских, постоянно пересекающихся между собой, связей. В огромном чужом городе гораздо проще жить в полном одиночестве, не чувствуя себя изгоем: когда тебе надоедает окружение, можно просто снять квартиру в другом районе или начать ходить в другой бар на соседней улице без риска столкнуться с кем-нибудь из старых знакомых. В Москве вообще, в принципе, всем друг на друга наплевать и общение между людьми прекращается просто и без истерик – вы перестаете друг другу звонить и ставить лайки в инстаграме. Никаких претензий, банальная жизненная ситуация.
Именно это и было мне нужно: чтобы меня оставили в покое. Чтобы не лезли ежечасно со своими идиотскими вопросами «Как ты? Все в порядке?»