После этого тётя Прю убедила своих сестер, что Люсиль — дезертир, и кошка переехала к нам. Я был удивлен, когда Амма пустила кошку в дом, но на то у нее были свои причины:
— Ничего нет плохого в том, что кошка будет жить в доме. Они могут видеть то, что людскому глазу не под силу, как жители Другого мира, они распознают добро и зло. А еще они охотятся на мышей.
Похоже, что Люсиль — это копия Аммы в мире животных.
Стоило встать под душ, как горячая вода смыла с меня все, пережитое ночью. Все, за исключением шрама. Я сделал воду еще горячее, но мысли ей были неподвластны. Я думал о сне, ноже, смехе…
Экзамен по английскому.
Черт.
Я уснул, так и не выучив. Если я провалю тест, то завалю весь год, и неважно на стороне какого глаза буду сидеть. В этом году я не мог похвастаться оценками, что означало, что я иду ноздря в ноздрю с Линком. Теперь мое «авось прокатит» не сработает. Я уже, можно сказать, завалил историю, раз уж мы с Леной проигнорировали обязательное участие в Реконструкции Битвы на Медовом холме в день ее рождения. Если я провалю и английский, то проведу все лето в школе, настолько старой, что там даже кондиционеров не было, или останусь на второй год. Для живого человека, которому сегодня предстоит мозговый штурм, это была самая что ни на есть животрепещущая проблема. Сложносочиненное предложение, верно? Или сложноподчиненное? Я пропал.
Шел пятый день суперзавтраков. Всю неделю мы сдавали экзамены, и Амма свято верила, что существует прямая связь между количеством съеденного мной и успехом на экзамене. Я съел уже, наверное, тонну бекона и яиц с понедельника. Не мудрено, что мой желудок не дает мне покоя, и по ночам я вижу кошмары. Так, по крайней мере, я пытался себя успокоить.
Я ковырнул яичницу вилкой:
- Опять яйца?
Амма подозрительно прищурилась:
— Я не знаю, что ты задумал, но мне это уже заранее не нравится, так и знай, — она добавила мне еще яичницы в тарелку. — Не испытывай мое терпение сегодня, Итан Уэйт.
Спорить с ней я не собирался. У меня и так проблем по горло.
На кухню зашел отец и открыл шкаф в поисках пшеничной соломки:
— Не дразни Амму. Ты же знаешь, она этого не любит, — он перевел взгляд на нее, покачивая ложкой. — Мой парень З.А.К.А.Л.Е.Н.Н.Ы.Й. вниз по вертикали. Как в…
Амма уставилась на него, захлопывая дверцы шкафа:
— Митчелл Уэйт, я сейчас и вам отсыплю пару подзатыльников, если вы не перестанете мешаться под ногами на моей кухне.
Он засмеялся, и секунду спустя, могу поклясться, она улыбнулась тоже, а я наблюдал, как мой сумасшедший папочка возвращает старую добрую Амму. Мгновение исчезло, лопнув как мыльный пузырь, но я знал, что видел. Все менялось. Правда я пока не привык видеть, как папа ходит днем по дому, хрустя хлопьями и перебрасываясь парой слов. Казалось невероятным то, что еще четыре месяца назад тётя навещала его в Синих Горизонтах. Хотя он не стал в полной мере другим человеком, как заявляла тетя Кэролайн, я его едва узнавал. Он не делал мне куриные сэндвичи с салатом, но в последнее время он все чаще покидал свой кабинет, и даже иногда выходил из дома. Мэриан пробила моему отцу место в Университете Чарльстона, как приглашенному лектору на кафедре английского. И хотя автобус превращал сорокапятиминутную поездку в двухчасовое испытание, за руль моему отцу садиться не разрешалось, пока еще.
Он казался почти счастливым. Я имею в виду, для человека, который совсем недавно сутками сидел в своем кабинете, месяцами рисуя там каракули, как сумасшедший. Дело сдвинусь с мертвой точки. А если у моего отца дела пошли на поправку, и Амма стала улыбаться, может есть шанс, что и у Лены все тоже измениться? Верно?
Но мгновение миновало. Амма вернулась на тропу войны. Я мог видеть это по ее лицу. Отец сел рядом со мной и налил молока в чашку с хлопьями. Амма вытерла руки о полотенце на фартуке:
— Митчелл, съел бы ты лучше пару яиц, хлопья — никудышный завтрак.
— И тебе, Амма, тоже доброе утро, — он улыбнулся ей, как, могу поспорить, он делал это в детстве.
Она искоса на него посмотрела и со стуком поставила стакан шоколадного молока рядом с моей тарелкой, хотя в последнее время я его почти не пил.
— Не такое уж оно и доброе, — фыркнула она и стала накладывать в мою тарелку огромную порцию бекона. Для Аммы я всегда останусь шестилетним. — Ты выглядишь, как живой труп. Твоему мозгу нужна подпитка, чтобы сдать экзамены.
— Да, мэм, — я опустошил стакан воды, который Амма налила для отца. Она подняла свою знаменитую деревянную ложку с дырой в центре. Одноглазая Угроза, так я ее называл. Когда я был ребенком, она часто гоняла меня ею по дому, когда я злил ее, но никогда так на самом деле и не ударила. Я специально ее дразнил, чтобы от нее побегать.
— И лучше бы тебе все сдать с первого раза. Я не хочу, чтобы ты шатался все лето по школе, как дети Пэтти. Потом найдешь себе работу, как ты и говорил, — пробурчала она, размахивая ложкой. — Свободное время только способствует поискам неприятностей, а у тебя их и без того уже целая куча.
Отец улыбнулся и подавил смешок. Могу поспорить, Амма говорила ему то же самое, когда он был в моем возрасте.
— Да, мэм.
Услышав звук клаксона и ритмичные басы, присущие только колонкам Колотушки, я схватил сумку. Все, что я успел заметить на бегу, так это силуэт грозящей мне ложки.
Я скользнул в Колотушку и отрыл окно. Бабушка добилась своего, и Лена неделю назад снова пошла в школу, чтобы закончить учебный год. В первый день ее возвращения я поехал за ней в Равенвуд, чтобы подкинуть ее до школы, даже заскочил в «Стоп энд Стил» и накупил их знаменитых булочек с тянучкой, но когда я подъехал, Лены уже не было. И с тех пор до школы она добиралась сама. А мы с Линком опять ездили в Колотушке.
Линк выключил музыку, сотрясавшую машину и орущую на весь квартал.
— Итан Уэйт, только попробуй опозорить меня на всю школу. А ты, Уэсли Джефферсон Линкольн, выключи эту ужасную музыку. Иначе вся моя репа из земли повыскакивает от этого «гавканья», — Линк посигналил ей в ответ. Амма погрозила ему ложкой, а затем смягчилась:
— Постарайтесь сдать экзамены хорошо, и может, тогда я испеку вам пирог.
— Неужели «Гатлинский персиковый», мэм?
Амма фыркнула и кивнула:
— Может быть.
Она никогда не признается, но, в конце концов, за все эти годы Амма нашла в себе немного нежности и для Линка. Линк считал, что все дело в том, что она сочувствует его матери, пострадавшей от вселившейся в нее Сарафины, но дело было в другом. Ей было жаль Линка.
— Не могу поверить, что этому мальчишке приходится жить в одном доме с этой женщиной. Он бы лучше был воспитан, воспитай его волки, — сказала она на прошлой неделе, заворачивая для него ореховый пирог.