скрежет. Я отвечал, что у меня тоже нет отца, но это не приносило утешения.
Из года в год ей становилось все хуже, так же как и мне. Текла была старше и страдала сильнее. Я видел в ней свое собственное будущее – когда-нибудь и я так же просто сяду и буду трястись. Едва смогу дойти до «Ратуши». Глядя на нее, я хотя и понимал, что меня ждет, но в то же время забывал о собственных мучениях. Текла однажды сказала, что мы, видимо, кого-то обидели в прошлой жизни. Я ответил, что у нас не было прошлой жизни. Она задумалась над этим и сказала, что очень жаль, ибо было бы хорошо, если б можно было встретиться еще раз, заново, без боли.
Да, шепнула она, ради этого стоило бы жить.
10
Текла раздевалась передо мной. Я лежал в постели, а она крутилась по спальне, подгибая правую ступню. Расстегнула блузку, показав белые костлявые плечи. Лифчик освободил треугольные груди с сухими сосками. Стянула штаны. Над растянутыми трусами взошел полумесяц лобковых волос. Блестели лунные колени. Обнаженная Текла очень медленно уселась в кресло и начала натирать свое тело кремом, словно пытаясь содрать с себя кожу. Правая ступня колебалась в такт несуществующей мелодии. Несколькими дергаными движениями Текла встала и надела ночную рубашку. Она не могла шагнуть из-за своей ступни и до кровати добралась, держась за стену. Ее худое тело напоминало камень. Укладывалась долго, кусала губы.
– Я бы хотела когда-нибудь водить машину, – шепнула она. – Как ты думаешь, моя нога справится? Похоже, она просто рвется к такому. Удивительно забавно, правда?
Какое-то время мы лежали рядом. Голова коснулась головы. Я сказал пару слов. Текла согласилась, кусая губы. Обычные глупости о том, что надо держаться. Я помог ей повернуться на бок, вытер виски мокрой марлей. Мы не обнялись, потому что мы не обнимаемся. Скрежет положил меч между нами.
11
Сперва мне показалось, что это старый Герман крутится у замка. Я вышел из будки, чтобы прогнать его, и обнаружил задирающего голову Вильчура. Вместо костюма на нем были джинсы и олимпийка. Я сказал, что это частная территория. Вильчур подскочил ко мне с протянутой рукой. Я не вынул руки из карманов.
– Извиняюсь за тот случай, – сказал он. – В первую минуту я тебя не узнал, а потом не знал, как должен поступить. Глупо так возвращаться в Рыкусмыку. Ну ладно, это чистая правда. Я виноват, и мне нечего сказать в свое оправдание. Можно?
Он уселся в сторожке на край постели. Вынул бутылку «Ред Лейбла» и спросил, есть ли стаканы. Получил один. Спросил, пью ли я на работе.
– На здоровье, – сказал я. У меня было впечатление, что Вильчур хочет побыстрее закончить этот разговор.
– Я думал, ты уехал.
– А вот сюрприз.
– Все думали, куда же именно ты уедешь. Кто бы мог подумать, что ты кончишь в сторожке. Я же говорил, что не узнал тебя.
– Итого две неожиданности в одной. Ночь только началась, так что будь осторожен.
– Слушай, я же пришел помочь.
– Благотворительный фонд за углом. Легко найдешь.
– Осенью мы начинаем пару проектов для Рыкусмыку. Ты бы пригодился мне, да. И тебе не пришлось бы здесь сидеть.
– Ну, придется сидеть где-то еще. Какая разница, сторожем там или тут?
– Я думал о чем-то более ответственном. Ты ведь умный парень, и, строго говоря, это не помощь, а просьба. Ты бы мне пригодился.
– Мне больше нравилось, когда ты был барменом у Дызя.
– Мне тоже. Сам ведь знаешь.
Разговор не клеился. Вильчур пробовал расспрашивать о том о сем, и его явно интересовало, почему я связался с Теклой. Расспрашивал про ребят. Я ответил, что мне уже нет до них дела.
Он поставил бутылку на стол, сказал, что если я передумаю, то всегда могу найти его в «Ратуше», и вышел. В окно я видел, как он пытается прикурить, заслоняясь от ветра. Смешно поднимал ладони. Так и не смог; ушел, а ветер рвал на нем олимпийку.
12
Текла не спала всю ночь. Я увидел это по глазам. Расцеловала меня при встрече в обе щеки и закружилась по квартире, одетая в шорты и блузку на бретельках. Прыскала на мебель и старательно вытирала ее тряпочкой. Я начал рассказывать про встречу с Вильчуром, а она открыла шкаф, достала другую блузку, рассмотрела ее на свет и выбросила в черный мешок. Свитерок же вернулся на вешалку. И так далее. Я рассказывал.
– Не бери ничего в голову. – Текла щурилась, рассматривая жакет. – Ты можешь принять эту работу, можешь не принять. Главное, чтобы тебя устраивало. Эй, что так смотришь, все будет в порядке.
– Владка взбесится, когда узнает.
– А чего это тебя вдруг стала волновать Владка?
Очередь дошла до моей одежды. Спрашивала, в чем я буду ходить еще, а в чем нет. С полок пропала большая часть вещей, сундук стоял открытым, пустым и протертым до блеска. Свежевымытая посуда стояла на сушилке. В углу комнаты громоздились черные мусорные мешки. Я спросил, что тут вообще происходит и все ли у Теклы в порядке. Правая нога толкала ее вперед.
– Мы слишком долго жили в бардаке. Это было ужасно угнетающе.
– Ну да, сейчас сразу повеселеет.
– Фу, не будь таким. Слушай, я должна тебе кое-что сказать. Мне легче, понимаешь? Оно стихает. Ну, то есть не стихает, но становится другим. Не таким плохим.
– Не понимаю.
– Чего тут непонятного? Недавно еще я думала, что умру. А сейчас? Я даже не знаю, как это назвать, потому что оно все так же визжит и воет, потому что… потому что… Но, с другой стороны, оно уже не становится громче, а напротив, тише, остается место для песенки. Будто кто-то мне свищет в оба уха. Фью! Я не могу спать, но я и не устала. Я вообще совсем не устала, любимый.
Здорового пугает больной, а больного здоровый. Я задумался, что же ей ответить, но Текла явно и не ждала ответа, занятая переворачиванием ящиков вверх дном. Я почувствовал гарь. Кухню заполнил темно-сизый дым. Я ахнул, Текла выкрикнула «О боже!» и, смеясь, треснула ладонью себе по лбу. Мы вместе присели у духовки. Если бы не я, Текла голыми руками схватилась бы за почерневшую жаропрочную посуду.
– Ой, вот я напортачила. Забыла про цыпленка! Не спасти уже, да? Дурочка я, дурочка. Прости.
– Текла…
– Текла-кукла…
Она вскочила с пола. Я вытаращил глаза. Текла взяла меня за руку:
– Я знаю, что ты переживаешь. Я сама слегка в шоке от себя. Помнишь, сколько раз мы говорили, что мы сделаем, если оно смолкнет? Я не верила, а вот пожалуйста. Я боюсь, Шимек, но что мне делать? Если оно вернется, если мне лишь кажется, что оно ушло, то я хотела бы насладиться этим днем. Не отбирай его у меня. В самом плохом случае мне останется что вспомнить. Эй, не хмурься, прошу. Ты же мне завидуешь, правда? Боишься, что останешься один? Эй, дурачок мой, что ты.
Она залила цыпленка холодной водой. Я начал открывать окна, а она стала расставлять книжки от самой маленькой до самой большой.
13
Кроньчак давно перестал внушать ужас и теперь напоминал пещерного человека, замороженного в глыбе льда. Несколько лет назад он ушел в отставку с должности коменданта, но не оставил работу в полиции. Обязанностей у него было немного, и время он проводил, раскладывая пасьянс на служебном компьютере. Перешел на электронные сигареты и таскал с собой множество салфеток, которыми вытирал губы, когда на них попадала никотиновая жидкость.
У него была фигура тридцатилетнего и лысый череп, который, по его собственному мнению, делал его похожим на Брюса Уиллиса. Он носил светлые костюмы, водил серебряный «Мерседес» и каждому, кто был готов слушать, повторял, что без звезды нет езды. Начал интересоваться музыкой, охотно обсуждал видеоклипы Леди Гаги и имел собственное мнение насчет Криса Брауна[9]. Сайт полицейского участка, который он завел, давно не обновлялся.
Его все так же видели в обществе женщин. После