— Послушайте, — сказал я, — не думаю, что вы здоровы. Пожалуйста, позвольте нам положить вас на кровать. Однако мне хотелось бы задать вам последний вопрос. Если эта... эта вещь — не ваша левая нога (при разговоре он однажды назвал ее подделкой и выразил удивление тем, что кто-то приложил такие усилия, чтобы «смастерить муляж»), то где ваша собственная левая нога?
Он снова побледнел — побледнел так сильно, что я подумал: не потеряет ли он сознания?
— Не знаю, — ответил он. — Понятия не имею. Она исчезла. Ее нет. Ее нигде нельзя найти...
Я был глубоко встревожен тем происшествием — настолько глубоко, как я теперь понял, что выбросил его из памяти более чем на пятнадцать лет; и хотя я считал себя неврологом, я полностью забыл об этом случае, вытеснил его из своего сознания — до момента, когда оказался, по-видимому, в положении того бедняги, испытывая (в этом едва ли можно было сомневаться) то же, что испытывал он; как и он, я был испуган и потрясен до глубины души. Было ясно, что в каком-то смысле мои симптомы совпадали с симптомами того молодого человека, что все они вместе образовывали такой же синдром.
Подобный синдром был впервые описан в прошлом столетии Антоном и иногда именуется синдромом Антона, хотя тот выделил только некоторые из его особенностей. Более подробно синдром был описан великим французским неврологом Бабинским, который ввел термин «анозогнозия» для своеобразного отсутствия осознания болезни, характерного для таких пациентов. Бабинский оставил замечательные описания странных, почти комичных представлений больных: у некоторых пациентов первым признаком инсульта оказывалась неспособность узнавать одну сторону своего тела и чувство, что она принадлежит кому-то еще, является моделью. Иногда ситуация выглядела как шутка — человек мог обернуться к соседу в поезде и сказать о собственной руке: «Извините, месье, но ваша рука лежит у меня на колене», или попросить сестру, убирающую посуду после завтрака: «И еще вон та рука — уберите ее вместе с подносом». Я подумал о необычных случаях из собственной практики: например, о пациенте из «Маунт Кармель», который «обнаружил» в своей постели давно потерянного брата. «Он все еще не отделен от меня! — заявлял он возмущенно. — Что за наглость! Вот его рука!» — и он поднимал свою левую руку, держа ее правой. Бабинский отмечал, что многих таких пациентов считали сумасшедшими. Действительно, для них существует особая разновидность сумасшествия — somatophrema phantastica, по терминологии Крепелина. Однако это «сумасшествие» чрезвычайно специфическое, обладающее постоянством проявлений. Оно неожиданно возникает у вполне уравновешенных людей, не проявлявших до того никаких признаков сумасшествия, и связано с поражениями мозга — в особенности задних отделов правого полушария, контролирующих отчет о действиях, или гнозис, левой стороны тела. Поцль в Вене дополнил эти описания и, возможно, обсуждал природу таких нарушений с Фрейдом, сравнивая и противопоставляя их соматогенным галлюцинациям. Для Фрейда, который был неврологом, и великим неврологом в юности (он в 1891 году ввел термин «агнозия»), и сохранил интерес к неврологии до конца жизни, и для его дочери Анны, уже известной своими ранними работами в эгопсихологии, эти описания синдрома Поцля (психокинестетической аллестезии) имели огромный интерес. Отца и дочь Фрейдов должен был чрезвычайно заинтересовать факт существования специфического патопсихологического синдрома, связанного с поражением правого полушария, который мог вызывать специфические и странные изменения в телесной идентичности, так что пациент мог находить конечность незнакомой, быть не в состоянии отнести ее к себе или (в силу рационализации или психологической защиты) приписывать ее, хотя бы временно, кому-то другому. Поцль выявил также странные специфические изменения аффективного спектра, проявлявшиеся в нелепых (и часто комичных) аспектах ситуации — когда пациенты, как было замечено, могут отмахиваться от своей конечности или просить сестру убрать ее. Такие пациенты, проявляющие совершенно нормальные реакции и аффекты во всех прочих отношениях, могут обнаруживать удивительное равнодушие к пострадавшей конечности. Это, по наблюдениям Бабинского, было одной из причин того, что многим из них ставили диагноз «истерия», «шизофрения» или какое-то иное «диссоциативное нарушение». Действительно, существовала поразительная диссоциация — не только нервная, но также эмоциональная и экзистенциальная. Она, впрочем, была вызвана не «подавлением» концепции или аффекта, а являлась следствием разобщения нервов.
Еще в начале карьеры Фрейд, по предложению Шарко, написал классическую статью о различиях между органическими и истерическими параличами. Ему было очень интересно узнать в конце жизни — синдром Поцля был описан в 1937 году — о том, что некоторые особенности, которые легко можно было принять за истерические — типичная диссоциация и вежливое или шутливое безразличие, — были в данном случае чисто органическими или, точнее, откликом человека и его эго-структуры на определение границ «я» и «не-я» при выраженной телесной агнозии. Разве не говорил Фрейд, учение которого уходило корнями в физиологию и биологию, что «Эго в первую очередь и главным образом — телесное Эго»!
Так что же теперь? Возник ли у меня синдром Поцля? Мой случай, безусловно, выглядел от него неотличимо! Меня можно было бы использовать для демонстрации в аудитории этой редкой и странной «нейроэкзистенциальной» патологии — и на мгновение я представил себя, профессора Антона-Бабинского-Поцля-Сакса, демонстрирующего поразительный случай этого синдрома на себе! Тут я, как раньше на Горе, неожиданно понял, что этот поразительный случай — я сам, вовсе не пациент доктора Антона-Бабинского-Поцля-Сакса, которого нужно продемонстрировать и описать, а очень испуганный человек, нога которого не только пострадала и была прооперирована, но стала фактически бесполезной, потому что она больше не была частью моего «внутреннего образа» — она стерлась из моего образа тела; кроме того, мое Эго подверглось патологии самого пугающего и необъяснимого свойства.
У моего бедного пациента, которого я осматривал в тот памятный канун Нового года, срочная операция выявила большую сосудистую опухоль в правой теменной доле мозга. Она начала кровоточить, пока он спал, так что к моменту пробуждения «ножная территория» — та часть мозга, в которой было представлено положение и наличие ноги, оказалась фактически отключенной. В результате ему стало невозможно нормально ощущать свою ногу — чувствовать ее как наличествующую часть своего тела, — так что когда он ее обнаружил, она показалась ему чуждым объектом, подложенным ему в постель: чьей-то еще ногой, ногой трупа и, наконец, странным и нематериальным муляжом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});