Читать интересную книгу Факультет патологии - Александр Минчин

– А вы, молодые люди, почему здесь курите? Ах, как это было сказано!

– А что? – спросил я, хотя и не курил.

– Вы что, разве не читали объявления, что курить нужно в отведенных местах, а не в середине института. Пойдите сейчас же выбросите. Алина встала.

– Сядь, Алин, – сказал я. Взял ее окурок, пошел и выбросил в урну у памятника Троцкого. Потом вернулся.

– Спасибо, – сказал он. Он, видимо, не знал, что сейчас и начнется. Что сейчас все только и начинается.

– Ну, теперь успокоились? – спросил я.

– Как вы со мной разговариваете? – Он почти возмутился.

– И спать будете спокойно? – продолжал я.

– Саш, не надо. – Алина взяла меня за руку, я стоял.

– А что «не надо», Алин, – громко сказал Саша, – будет всякий деревенский учителишка, приехавший на побывку – (шляпа, плащ…), – учить нас, что красиво и что не прекрасно. Сам при этом еще шляпу не научился снимать, когда с дамой разговаривает, да еще окурки тебя посылает выбрасывать уверенно. Тоже мне джентльмен называется. – (Опять же – плащ и шляпа).

– Да как вы… – У него даже слюна горлом пошла, но не показалась. – А ну-ка пройдемте сейчас же в спецотдел!

– Что? – Я даже рассмеялся от неожиданности. – Вы бы шли лучше…

– Да как вы смеете, вы кто такой?

– Я учусь здесь, студент этого института, – Я приветливой язвой улыбался ему. – Позвольте узнать, кто вы? Если это не секрет, конечно. Безотлагательно.

Этот необструганный кусок колбасного живота был весь красный и уже задыхался.

– А я… я – ректор этого института!

– Да что вы! А вы, случайно, не Наполеон Третий к тому же. Там, где я был раньше, таких много встречалось.

На этом я успокоился от его невоспитанности и невежливого бескультурья и сел рядом с Алиной, давая понять, что разговор окончен.

Однако он стоял, не уходил и бушевал:

– А я требую, чтобы вы немедленно прошли в спецотдел и там объяснили свое поведение.

И он протянул руку, чтобы схватиться за меня. Я отбросил резко его руку и проговорил:

– Но только не надо за меня хвататься. – Я не терпел, когда меня за руки цепляли.

Все это напоминало старые времена, менты, вокзал, меня снимают с поезда из-за того, что какого-то гнилого подонка уложил у газетного киоска. С одного удара.

А он уже шипит:

– Пройдемте немедленно – и кажется, что ему сейчас станет дурно: если я не пройду.

– Хорошо, пойдем, – говорю я, – а то не отцепишься. Алина, я сейчас вернусь, не уходи никуда.

Мы идем к спецотделу, это еще та контора (я вам опишу ее позже: это КГБ, МВО и разведчасть армии вместе взятые, только приспособленные для института).

Они там все поповскакивали, как увидели его. Самого зав. спецчастью не было, была его заместительница, тоже дура, и ее помощницы – две кретинки комсомольского разлива.

– Да, Павел Павлович, чем могу быть полезна? – залепетала заместительница.

– Что у вас тут происходит, – загремел гром и заметались молнии. – Студенты посылают меня куда попало, курят где хотят, ведут себя, как им нравится. (Уж неужели, как тебе, подумал я.) Что это такое у вас творится?!

Хотя при чем здесь «у вас», когда я не у них, а у себя. Когда творилось это у меня, и я был сам по себе, они сами по себе, и никаких отношений между нами не наблюдалось.

– Да что вы, Павел Павлович? Как же это возможно! – и она воздела руки у лица, то ли у неба. Лицо, как небо, широкое было.

– А вот спросите это у вашего, с позволения сказать, студента. Отвечайте!

– Ну, не надо только мне приказывать, – сказал я, – на мою голову и без вас приказчиков хватает, от моего отца до Пениса.

– Кого? – У него полезли на лоб глаза.

– Фамилия преподавателя.

Он имел неочухавшийся вид, но это уже начиналась комедия.

У заместительницы чуть не повыскакивали глаза из глазниц от моего кощунства.

– Да вы знаете, кто это такой?

– Нет, – сказал я, – не знаю, пусть представится.

– Да это же ректор нашего института Павел Павлович Пашутин.

Первая мысль, которая мелькнула у меня: оказывается, вот какой дурак придумывал объявления. Вторая: оказывается, он не врал.

– А-а. А я думал, что какой-то учителишка из села приехал на повышение квалификации и качает здесь свои сельские права.

Мне стало забавно: в кого вляпался. Вечно я нахожу какое-нибудь болото, когда сухо. Его чуть не вывернуло от моей фразы.

– Немедленно разобраться и доложить! – проревел он и выметнулся из кабинета.

Они стояли и, совершенно обалдевши, глядели на меня.

– С какого факультета? – заорала, видимо, от страха, по инерции, заместительница, сапогового типа такая дура.

– Ну, ладно, орать только на меня не надо, – перебил ее я, – а то вообще ничего не выясните: повернусь и уйду просто, и ищи как звали.

Возразить было нечего, я логично объяснял.

– Как фамилия? – тихо в громкость спросила она.

Я назвал себя, курс и наименование факультета.

– Немедленно к декану, – рявкнула она.

– Я кому сказал! – повысил голос я.

Она притихла, и мы вышли из кабинета вместе. Через две двери уже находился наш деканат. Но мы не успели до него дойти.

Как будто специально навстречу нам шли Дина Дмитриевна (моя телохранительница и ангел-спасительница, благожелательница благодеятельная), зам. декана факультета, и рядом – сам декан. Я даже не поверил, что такое возможно, такой марьяж. Как нарочно, при мизерной игре… Я всего-то декана видел второй раз, за всю историю моего обучения: он редко появлялся.

Мы столкнулись через три шага и два вздоха. На два выдоха.

Дина Дмитриевна мне заулыбалась и хотела что-то сказать (видимо, с деканом познакомить…), но тут заголосила эта чокнутая заместительница:

– Степан Степанович, что же это такое творится, студент вашего факультета курит где попало, нецензурно выражается и вообще оскорбил ректора, Павла Павловича.

Мне нравилась ее интерпретация: как она свалила в кучу все эти причины и перетасовала. Я вообще не люблю оригинала, и только вариации утешают меня.

Дина Дмитриевна согнала улыбку с лица и передумала – нас знакомить. При декане она молчала, но без него была начальница. А так как декан бывал редко, а по возможности еще реже, то в основном всем народом на факультете командовала она. Он же нами не интересовался. Но сейчас должен был быть главой и распорядиться. – Во-первых, – начал я, – никого нецензурными словами я не оскорблял. И если у вас плохо с русским языком (как наукой), то нужно подучить, что значат слова, фразы и выражения, которые говорятся, а не выдумываются.

Степан Степанович внимательно смотрел на меня, слушая.

– Далее, он сказал, что «студенты посылают его куда попало». Согласен. Но при этом, посылая, нецензурных слов я не употреблял, а сказал, что шел бы он и не надоедал, мешая.

Декан кашлянул как-то.

– Во-вторых, я не курил, я вообще некурящий, только иногда (если выпью…). А курила девушка, к которой он невежливо обратился, не сняв шляпу, хотя и не имел никакого права, так как мужчина. А в-третьих…

– Хватит, – сказал главный, и я остановился. Чем-то он мне нравился, а людям, которые мне нравятся, я прощаю все и не выступаю никогда.

– И все-таки, в-третьих, еще одна вещь, – не удержался я.

Но хамская заместительница перебила меня:

– Тот ушел просто вне себя, сказал, чтобы я немедленно разобралась и доложила. – Она преданно посмотрела на Степан Степановича.

– Никаких разборов, – сказал он, ему было уже все ясно, – строгий выговор в устной форме, без занесения в личное дело. А в следующий раз, если такое повторится: с занесением в личное дело и предупреждением об исключении из института. – (Тогда я не верил, что это повторится.) Он был суровый мужик, этот Степан Степанович Чешуков из-под Урала. Своим хребтом везде пробивался и дошел до декана факультета. Докторская у него была по огненной литературе двадцатых, любимым писателем был, который уже не был – А. Фадеев, но который много (даже чересчур) оставил после себя и сурово ушел из жизни, застрелился. У него, видимо, Степан Степанович суровости и набрался.

Заместительница из спецотдела улизнула, как волной смыло, докладывать. Тоже работа. Я продолжал стоять перед ними двумя.

– Можете идти, – сказал он, не глядя.

– Как, и это все? – Я удивился.

– А что еще, вы свободны, – Он посмотрел. Но так мне было неинтересно.

– А как же текст выговора, слова, ведь если он устный, я хочу его услышать, невзирая…

В глазах его мелькнули лучики, и он улыбнулся.

– Ох, сорванец, иди на занятия, желаю удачи, – и он подмигнул мне. И только тогда Дина Дмитриевна вздохнула облегченно, но я знал, что она очень переживала и испугалась за меня. И ждала, чем это кончится, пока не вмешиваясь.

Это был еще тот ректор, на него все клали, без исключения: чего же я должен был выделяться и составлять исключение.

Я поблагодарил Степан Степановича, уже во все лицо мне улыбавшегося, за доставленное удовольствие получить устный выговор от него лично, повернулся и пошел.