Не один день мы провели на опушках леса, лежа в невысокой траве и наблюдая за принимавшими грязевые ванны слонами и резвящимися слонятами. Нико постоянно оглядывался и на мой вопрос ответил, что в молодости, лет тридцать назад, ему довелось прожить целый год среди эскимосов в Арктике, постоянно находясь под угрозой нападения белых медведей. С тех пор у него вошло в привычку оглядываться каждые пять минут, и стоило ему попасть на дикую природу, как она вернулась. Мы посмеялись, но это закон: и среди торосов, и в лесу, и в кустарнике человек должен быть готов к любой неожиданности, если рядом дикие животные.
За заразительной любознательностью Нико крылись восторженность и ненасытная жажда исследований.
Еще одного моего гостя, Дэвида Аттенборо, тоже интересовали животные, но совершенно иначе. Он с группой операторов снимал для телевидения Би-би-си фильм о работе ученых Института Серенгети, к которому был прикреплен и я. Пока мы добирались до реки Эндабаш в поисках мирной семейной группы, я разъяснял ему, что слонов здесь, в древесной саванне, довольно много, в то время как носорогов — тридцать с небольшим, а жирафов — шестьдесят. Его интересовало, почему так низка плотность носорогов. Дело в том, что, как и слоны, они питаются ветками, но в их меню входит небольшое количество растений: их основная пища — древесная растительность, а слоны не отказываются от большинства из 630 видов растений парка Маньяры. Они могут доставать их кончиком чрезвычайно подвижного хобота с шестиметровой высоты.
Семейные группы носорогов значительно меньше по составу — обычно два-три животных, самка с малышом или самец с самкой. Самая многочисленная группа носорогов, встреченная мною в Маньяре, в большой пылевой ванне, состояла из шести животных. Возможно, их яростная охрана собственной территории ограничивает и их количество.
Наконец мы обнаружили семейную группу слонов, которую возглавляла матриарх Королева Виктория. Слониха не мешала нам снимать фильм. Она знала о нашем присутствии, но, как и в предыдущем году, когда я часто ходил за ней по пятам, совершенно игнорировала назойливых людей.
Возвращаясь в сумерках в лагерь, мы проехали мимо громадного носорога, застывшего на обочине дороги, который тут же начал злобно сопеть. Дэвид не заметил его, а я, решив показать ему нечто стоящее, остановил «лендровер» и дал задний ход. Носорог оказался куда раздраженнее, чем мне показалось. Он кинулся к нам через кустарник, и, прежде чем я успел определить его местонахождение, яростно сопевшая туша оказалась рядом. Не раздумывая носорог два раза ткнул рогом в левую заднюю шину. Затем, словно домкрат, приподнял и поставил машину почти вертикально, а затем уронил ее и удалился. Пока мы меняли колесо, появилась вторая машина с остальными членами группы.
— На нас напал носорог и проткнул шину, — сказал я водителю.
— Ничего удивительного, — ответил тот. — Носороги всегда бешеные.
И только тут Дэвид Аттенборо, считавший, что я все это подстроил ради развлечения, обратил внимание на мои руки: они были белого цвета. Я вцепился в руль мертвой хваткой и не в силах был разжать пальцы. Впервые симуляция угрозы закончилась настоящим нападением, которое должно было послужить мне хорошим предупреждением.
Из всего разнообразного мира животных, населявших парк Маньяры, ни одно не пользовалось таким разнообразием мест обитания, как слоны.
Они могли выбирать между лесом и болотами, между обильными пастбищами под сенью акации тортилис и еще более сочными травами вдоль щелочного берега, пальмами на лужайках и растениями на склонах обрыва. Комбретум (Combretum) с ломкой корой, сочный дикий сизаль и волокнистый баобаб встречались в изобилии. В сухой сезон плодами покрывалось колбасное дерево, а акация альбида (Acacia albida) давала ароматные оранжевые стручки, особо любимые такими лакомками, как бабуины, антилопы импала и слоны. Вдоль берега, до самой воды, тянулись заросли глянцевито-зеленой осоки, уступая место водяным растениям — раю для бесчисленных птиц. В северной части на долгие километры тянулись заросли широколистного рогоза с его густой сетью корневищ. В лесу желтокорые смоковницы раскидывали до соседних трихилий (Trichilia) свою зеленую сплошную крону, преграждающую путь солнечным лучам.
Изобилие воды, плодородные вулканические почвы и жаркий климат обеспечивали быстрый рост растений, ускоренный синтез белков и углеводов. Эти запасы хранились в дереве до его смерти, если только животные не губили его. Но всего этого богатства слонам было мало. Они пересекали поля с посевами и оказывались в богатом растительностью лесу Маранг, который рос над нашими головами на территории, вдвое превышающей площадь парка. И не удивительно, что Вези, проведший годы за изучением этих растений и их причудливых сочетаний на местности, и слышать не хотел об избыточности слонов только из-за большей, чем в других районах Африки, плотности. Процветающая Маньяра, где деревья покрывали больше половины парка, вполне могла обеспечить их пищей.
Хотя моя программа была посвящена слонам, я все больше и больше начинал понимать роль деревьев в среде обитания и зависимость животных от них. Изменения происходили особенно быстро в разреженном лесу акаций тортилис. За первый год я отметил металлическими пластинками 300 деревьев в древесной саванне. При регулярном осмотре можно было точно определить меру ущерба от слонов, обдиравших их кору.
Акация тортилис служила пищей не только слонам, которые лакомились ее корнями, корой, ветками, листвой и плодами. Ею питались и носороги и жирафы, а антилопы импала обдирали нижние ветки. У туристов же акации ассоциировались со львами, лениво возлежавшими на их ветвях.
Львы облюбовали себе некоторые деревья, которым гиды впоследствии дали имена либо известных политических деятелей, побывавших в заповеднике, либо по ассоциации с внешним видом дерева. Так, в парке имелись Мти ва Джулиус Ньерере, Мти ва Насер, но были также и Мти ва Маджани Менги (Дерево с большой листвой), Мти ва Гиза (Дерево тьмы), Мти ва Муханга — дерево, в которое врезался смотритель парка, подавая машину задним ходом. Как и прочие их собратья, древесные львы Маньяры выглядят по большей части ленивыми и сонными, но я знал их характер и, обходя свой «лесопитомник», был все время начеку.
Люди не вызывали у львов Маньяры ни страха, ни почтения. К тому времени львы еще не стали людоедами, хотя уже ходили рассказы об их погонях за велосипедистами из окрестных деревень, проезжавшими по главной дороге. Кое-кто даже получил по непочтительному толчку в спину, когда, нажимая изо всех сил на педали, пытался уйти от преследователя. Один из таких неудачников вынес из передряги несколько царапин и кучу историй для дальнейших рассказов. Но так повезло не всем.