Союзы слонов, подмеченные мною, оказались типичными. Иногда Боадицея возглавляла большое стадо из 40 голов, но чаще оно распадалось на три четкие семьи, во главе которых соответственно стояли Боадицея, старая Леонора и самая крупная слониха с одним бивнем — Джезабель. Каждая отдельная семья оставалась стабильной, ибо опиралась на родственные связи. Все три семьи обычно паслись в нескольких сотнях метров друг от друга. Думаю, они образовывали стадо из животных-родственников. Это было семейное сообщество Боадицеи.
В последующие месяцы 1966 года мне удалось установить, что подобная социальная структура на основе семейных групп действовала и в других сообществах самок и слонят, живущих в парке. Всего насчитывалось 48 сообществ. Каждая семья состоит в среднем из десяти особей и обычно входит в более крупные сообщества животных, объединенные родственными связями. Семьи, составляющие сообщество, могут на несколько дней разойтись по разным концам парка, но потом они вновь сходятся и объединяются.
Это открытие весьма удивило меня, ибо если до сих пор и предполагалось наличие стабильных семей из самок и малышей, то более многочисленные стада рассматривались как случайное объединение семей. Мои наблюдения послужили первым доказательством стабильности упомянутых выше групп и показали наличие куда более развитых и прочных родственных связей, чем считалось раньше.
Самым крупным семейным сообществом было сообщество Боадицеи. Я наблюдал за его жизнью 314 раз в период с 1966 по 1970 год. Перед моим отъездом в сообществе насчитывалось 50 членов. Судя по размеру группы, родственные связи в ней поддерживались не менее ста лет, а то и больше.
Многие молодые самки уже имели детей, но упрямо продолжали следовать за своей старой матерью, которая по-прежнему приносила слонят.
У меня не было никакой возможности определить возраст Боадицеи — ведь слоны растут всю жизнь, хотя с 30 до 60 лет их рост остается почти неизменным. Разница колеблется в пределах 10 сантиметров. Кроме того, одни слоны крупнее, а другие — мельче. Боадицея имела самые крупные бивни из всех самок парка, и я считал, что ей 45–50 лет. Но она еще могла рожать, и за ней по пятам бегал малыш. Она находилась в прекрасной форме: красивая линия спины и бедер — ни впалостей, ни торчащих костей, обычно характерных для старых животных.
Поведение слонов различно. Например, Боадицея, глава семейства, была довольно агрессивна, а член того же семейства Вирго, слониха с одним бивнем, — ласкова и любопытна.
Впервые характер Вирго проявился в тот день, когда я встретил семейство Боадицеи рядом с лагерем в разреженном лесу. Все три семьи расположились неподалеку друг от друга под тремя деревьями. Вирго и ее величественную подругу Закорючку сопровождали шесть разнокалиберных слонят. Закорючка тронулась вперед, и Вирго со слонятами последовали за ней. Они вышли из тени, пересекли заросшую травой лужайку и затрусили к болотцу, где стояла моя машина. Слонята выбежали на берег, но в тот момент, когда готовились нырнуть в прохладную грязь, заметили неподвижный автомобиль и почуяли запах человека. Закорючка распустила уши и осторожно увела слонят в сторону.
Вирго нерешительно застыла около болотца, размахивая хоботом, покачивая головой из стороны в сторону и пристально глядя на «лендровер». Слоненок позади нее поднял голову, вытянул хобот и стал принюхиваться к подозрительному запаху, который доносил до него ветерок. Вирго колебалась: ей хотелось и подойти поближе из любопытства, и потихоньку ретироваться, как другие. В конце концов она решилась и осторожно двинулась к «лендроверу». Вирго наполовину распустила уши, а ее хобот то вытягивался с любопытством в мою сторону, то прятался под брюхом.
Я замер в восхищении. Еще ни разу мне не доводилось видеть волосяной покров вокруг челюстей и ощущать горячий слоновий дух, который густыми волнами доносил до меня ветер. Вирго медленно, но решительно приближалась и остановилась в двух шагах от меня.
Ее поведение разительно отличалось от страстно-угрожающей манеры Боадицеи. Вирго, казалось, пожирало любопытство: что за металлический зверь вторгся в ее мир? Мне было интересно, до какого предела может дойти ее терпение и допустит ли она, чтобы я приблизился к ней, ведь человек убивал ее сородичей не одно столетие. Мысль свободно приближаться к слонам без машины, не вызывая их раздражения, буквально не давала мне покоя, но, по правде говоря, казалась неосуществимой.
Еще одна слониха, Жизель, не уступала по размерам Боадицее и происходила, по-видимому, от того же далекого матриарха[2].
В первый год работы я насчитал в семье Боадицеи шесть самок, достигших половой зрелости, и четырнадцать их отпрысков. Совсем маленькие слонята буквально липли к своим матерям. Малыши постарше с зачатками бивней, больше похожих на зубочистки, были тоже привязаны к матерям. Но когда ростом они становились в половину взрослого животного, определить их мать было чрезвычайно трудно.
Когда я начал пользоваться методом Лоуза для определения возраста слонят (сравнивая рост слоненка на уровне плеча с ростом матери), то возрастные категории малышей дали довольно точные данные об относительной плодовитости самок. Однако меня заинтриговал тот факт, что, несмотря на большое количество слонят в возрасте от одного года до трех лет, в первый год моих наблюдений не родилось ни одного слоненка. Я тут же подверг сомнению правильность определения возраста малышей и принялся искать более точный способ.
Сначала я прибег к простейшему методу. Я выкрасил бамбуковый шест черными и белыми полосами шириной 10 сантиметров и стал возить его с собой в «лендровере». Для измерения роста следовало застать слона на открытой местности, чтобы хорошо были видны нога и лопатка, и сделать снимок. Когда «объект» удалялся, Мходжа брал шест и устанавливал его в след ноги. Я делал снимок, который служил масштабом первого. Метод был прост, точен и дешев. Но, увы, применим лишь к самцам-одиночкам. Он не помогал при съемке сбившихся в кучу самок с детьми: их следы накладывались друг на друга. Проблема долго мучила меня, но в конце концов решение нашлось.
Однажды будучи в Дар-эс-Саламе, я отправился на поиски старых аэрофотоснимков озера Маньяра. В отделении Топографической службы мне встретился один канадец-лесовед, специалист по фотограмметрии — науке, позволяющей определять размеры объектов по фотографиям. Он посвятил меня в тайны расшифровки снимков. Лесоведы с давних пор используют стереоаэрофотосъемку деревьев. Подобные рельефные снимки Маньяры оказались просто чудесными: обрыв выглядел как наяву, а крона каждого дерева смотрелась, словно отдельный гриб. Канадец измерял малейшие параллаксы на увеличенных снимках разного периода и рассчитывал по ним высоту деревьев. Его тоже интересовали вопросы роста.