Уже сквозь дремоту он слышал голоса птиц. Резкий крик быстро летающих лори несколько раз заставлял его проснуться. Зато грустная песня коки и однообразный треск цикад успокаивали нервы и клонили ко сну.
Проснулся Миклуха-Маклай часа через два. По положению солнца он легко определил, что было уже не меньше трех часов пополудни. Он чувствовал себя очень освеженным. Прежних усталости и апатии как не бывало. Туземцы продолжали сидеть полукругом около цыновки, шагах в двух от спавшего путешественника. Они разговаривали вполголоса, мирно жуя бетель.
Открыв глаза, Миклуха-Маклай заметил, что они убрали оружие, и вид их был далеко уже не такой воинственный и угрюмый, как два часа назад. Он еще раз пожалел, что не знает языка папуасов и не может объяснить им цели своего посещения и выразить дружеские к ним чувства. Поднявшись с цыновки, Миклуха-Маклай стал приводить свой костюм в порядок. Папуасы попрежнему с любопытством следили за каждым его движением. Миклуха-Маклай кивнул головой в разные стороны и пошел обратно по тропинке, которая привела его в эту деревню. Он чувствовал себя уверенно и хорошо; путь домой показался ему короче, чем утром.
СРЕДИ ЛЮДЕЙ «КАМЕННОГО ВЕКА»
Дни шли за днями. Приглядываясь к папуасам, Миклуха-Маклай все больше и больше убеждался в полной несостоятельности теорий о существовании «низших» рас, неспособных к умственному развитию. Наоборот, многочисленные примеры убеждали его в природной сообразительности и понятливости туземцев. Так, однажды он расспрашивал Туя о названии ближайших к Гарагасси деревень. Чтобы не забыть, он сделал на бумаге план местности и отмечал на нем приблизительное положение деревень и их названия. Туй, внимательно следивший за рисунком, видимо, понимал, в чем дело. По крайней мере, когда Миклуха-Маклай стал называть деревни, указывая место их на карте. Туй исправлял не только произношение названий, но и самый рисунок. Лучшего доказательства смышлености и способности к интеллектуальному развитию папуасов нельзя было себе представить.
Миклуха-Маклай убеждался также на каждом шагу, что и в нравственном отношении туземцы ничуть не отставали от культурных народов. Например, однажды Туй попросил у него топор. Путешественник немедленно исполнил просьбу Туя и затем нарочно не напоминал ему о взятой вещи, сделав вид, что забыл о ней. Через несколько дней Туй сам вернул топор, — он был ему больше не нужен.
Еще одно обстоятельство отметил Миклуха-Маклай в жизни папуасов. Они имели обыкновение часто обмениваться подарками, но это нисколько не походило на товарообмен. Они дарили то, чего у них было много, и никогда не ждали ответного отдаривания.
Не прошло и месяца со дня поселения путешественника в Новой Гвинее, как лихорадочный экваториальный климат острова дал себя знать. Первым заболел Бой. Болезнь помощника затруднила, но не остановила научных работ Миклухи-Маклая. Режим его рабочего дня не изменился даже когда заболел второй помощник — Ульсон.
Ежедневно русский ученый вставал в пять часов утра, когда солнце еще не появлялось над горизонтом, и отправлялся совершать свой туалет к речке; мелкий речной песок с успехом заменял ему забытое мыло. После умывания он приготовлял себе чай, а в семь часов аккуратно записывал температуру воздуха, воды в ручье и в море, высоту прилива, показание барометра, направление и силу ветра, количество испарившейся воды в эвапорометре, вынимал из земли зарытый на один метр глубины термометр и также записывал показанную им температуру. Закончив метеорологические наблюдения, он отправлялся или в лес за насекомыми, или на коралловый риф за морскими животными. Далее шла работа с микроскопом и препарирование добытого материала. В одиннадцать часов — завтрак, затем сон в гамаке до часу. В это самое знойное время тропического дня не только европеец Миклуха-Маклай, но и туземцы предпочитали укрываться в своих полутемных, прохладных хижинах.
После отдыха — опять метеорологические измерения и наблюдения, потом приведение в порядок записей, сделанных в карманной книжке, писание дневника или чтение какой-либо книги, привезенной из России. В это время его обычно посещали папуасы, и молодой ученый прерывал занятия ради наблюдения и изучения своих новых знакомых, что, в сущности, и составляло основную цель его приезда в Новую Гвинею.
Около шести часов вечера он обедал, съедая тарелку отваренных чилийских бобов с небольшим куском говядины, и пил одну-две чашки чаю. Конец дня посвящался домашним делам: чистке ружей, уборке комнаты и т. д. В восемь часов — снова метеорологические наблюдения и сон на жесткой постели, сделанной из двух составленных рядом корзин, покрытых одеялом.
Каждый день приносил что-нибудь новое в изучении психологии и интеллекта туземцев. Однажды Ульсон сказал Миклухе-Маклаю, сидевшему за рабочим столом, что пришел Туй. Молодой ученый вышел, но увидел вместо Туя незнакомого папуаса. Не понимая, как Ульсон мог так ошибиться, Миклуха-Маклай начал расспрашивать папуаса, кто он и откуда. Папуас в ответ только странно улыбался, а потом показал на принесенные им осколки стекла и дотронулся до своего подбородка. Загадка объяснилась сразу. Перед Миклухой-Маклаем действительно стоял Туй, но гладко выбритый и от этого неузнаваемо изменившийся. Молодой ученый вспомнил, что накануне он нечаянно разбил бутылку, а присутствовавший при этом Туй с его разрешения подобрал осколки. Миклуха-Маклай думал, что Туй берет блестящие осколки для украшения, но оказалось, что Туй самостоятельно дошел до открытие режущих свойств стекла и применил его как бритву.
Через несколько дней открытие Туя распространилось по соседним деревням, и с тех пор туземцы предпочитали получать в подарок не бусы, а куски разбитых бутылок, которыми они стали пользоваться не только для бритья, но и для шлифовки всевозможных деревянных изделий, Так Миклуха-Маклай обрел новое доказательство не только изобретательности туземцев, но и способности быстро усваивать полезные нововведения.
Вскоре Миклуха-Маклай убедился также, что примитивные постройки папуасов вовсе не являются следствием их дикости, а, наоборот, строго продуманы и полностью отвечают местным условиям. Личный опыт показал русскому ученому, что папуасские шалаши, сплетенные из гибких растений и представлявшие собой конические крыши на высоких сваях, были куда удобнее и практичнее его собственного домика, построенного на европейский лад искусными плотниками корвета «Витязь». За месяц пребывания путешественника на Новой Гвинее частые тропические ливни насквозь пробили крышу его жилища и грозили уничтожить все вещи, оставшиеся без прикрытия. Произошло это в силу недостаточной покатости крыши европейского дома, на которую со страшной силой обрушивались потоки дождя, в то время как остроконечные крыши туземных шалашей получали только касательные удары тяжелых капель.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});