К концу первого месяца здоровье Боя, Ульсона и самого Миклухи-Маклая настолько ухудшилось, что стало серьезной помехой в его научных занятиях. Тропическая лихорадка чрезвычайно ослабила организм путешественника. Однажды ночью он услышал страшный вой туземцев и громкие звуки барума (папуасского барабана) и утром решил пойти в деревню Горенду, посмотреть, что там происходит. Однако по дороге он почувствовал себя плохо и вынужден был сесть на какой-то пень, с которого едва не свалился от слабости. Сквозь яркую зелень пальм на землю падали ослепительные лучи солнца; от этого казалось, что воздух, как живой, движется зеленовато-белыми пятнами. От земли шла душная испарина, плотно облеплявшая тело, и мокрая рубашка становилась нестерпимо тесной и тяжелой. Молодой ученый едва нашел в себе силы вернуться и тотчас же лег на свою жесткую постель. Приступы лихорадки то усиливались, то ослабевали.
Огромным усилием воли Миклуха-Маклай заставлял себя выполнять ежедневную работу.
Папуас из деревни Бонгу (рис. М.-Маклая).
Бой с каждым днем чувствовал себя хуже. Ульсон и Миклуха-Маклай понимали, что их спутник скоро умрет. Молодой ученый очень жалел, что не поселился в Новой Гвинее один, потому что его помощники только обременяли его лишними заботами. Необходимо было преодолевать собственную болезнь, напрягать всю волю, чтобы держаться на ногах и продолжать вести научные наблюдения и в то же время выполнять домашнюю работу. Теперь папуасы особенно часто стали навещать дом в
Гарагасси: их интересовало, могут ли пришельцы умереть. Визиты Туя стали ежедневными. Даже в холодную погоду, когда термометр показывал 22° Ц., что для Новой Гвинеи было уже совсем низкой температурой, Туй все же явился, захватив с собой своеобразную переносную печку — толстое тлеющее полено. Он с необыкновенной ловкостью перекладывал его с одной стороны на другую, чтобы равномерно обогревать все тело. Миклуха-Маклай понял, каким образом папуасы легко обходятся без теплой одежды в любую погоду.
Постепенно в Гарагасси стали являться папуасы из всех, даже отдаленных, деревень, куда только проникал слух о появлении белого человека. При виде путешественника пришельцы прежде всего испытывали сильнейший испуг и делали попытку бежать. Когда же другие папуасы их удерживали, они начинали нервно смеяться и приходили в сильное возбуждение. Впрочем, вскоре отношения устанавливались вполне дружественные.
Видя молодого ученого постоянно безоружным, папуасы все же не могли допустить, что у него совсем нет оружия и, чтобы проверить его, неоднократно предлагали ему свои копья, лук и стрелы. К всеобщему удивлению, Миклуха-Маклай всегда шутливо отклонял их предложения.
После этого туземцам, повидимому, стало неловко приходить с оружием в Гарагасси. Все же, на всякий случай они оставляли спрятанными в кустах, недалеко от дома путешественника, несколько человек с оружием. Миклуха-Маклай делал вид, что не замечает их предосторожности и постепенно туземцы привыкли чувствовать себя в Гарагасси в полной безопасности.
Через два месяца после приезда в Новую Гвинею Миклуха-Маклай записал в своем дневнике: «5 ноября. Нового ничего нет. Все по-старому. Утром я зоолог-естествоиспытатель, затем, если люди больны, — повар, врач, аптекарь, маляр, портной и даже прачка. Одним словом — на все руки, и всем рукам дела много. Хотя очень терпеливо учусь туземному языку, но все еще понимаю очень мало; больше догадываюсь, что туземцы хотят сказать, а говорю еще меньше.
Далу, житель деревни Бонгу (рис. М.-Маклая).
Папуасы соседних деревень начинают, кажется, меньше чуждаться меня... Дело идет на лад; моя политика терпения и ненавязчивости оказалась совсем верной. Не я к ним вхожу, а они ко мне; не я их прошу о чем-нибудь, а они меня, и даже начинают ухаживать за мной. Они делаются все более и более ручными: приходят, сидят долго, а не стараются, как прежде, выпросить что-нибудь и затем улизнуть поскорей со своей добычей.
Одно досадно, что я еще так мало знаю их язык. Знание языка, я убежден, единственное средство для преодоления недоверия, которое все еще держится, а также единственный путь к ознакомлению с туземными обычаями, по всей вероятности, очень интересными. Учиться языку мне удобнее дома, чем посещая деревни, где туземцы, при моих посещениях, бывают обыкновенно так возбуждены и беспокойны, что трудно заставить их усидеть на месте. В Гарагасси же они терпеливо отвечают на вопросы, позволяют рассматривать, мерить и рисовать себя. К тому же в Гарагасси у меня все под рукою: и инструменты для антропологических измерений и для рисования.
Нелишним является и большой выбор подарков для вознаграждения их терпения и для обмена на какие-нибудь безделки, украшения или вообще различные мелочи, которые папуасы носят с собой всюду подмышкой, в особых мешках».
Миклуха-Маклай не упускал случая производить антропологические наблюдения. Сначала туземцы не позволяли измерять их головы, но потом привыкли, считая, по всей вероятности, что таков обычай встречать гостей у белых людей. Особенное внимание уделял русский ученый собиранию коллекций волос. Как известно, изучение волос представителей различных рас имеет большое значение в антропологии. Но собирать образчики волос туземцев было чрезвычайно трудно. Когда Миклуха-Маклай в первый раз поднес ножницы к голове Туя, намереваясь отрезать прядь его волос, Туй пришел в такой ужас, что бросился бежать и не подходил к путешественнику до тех пор, пока тот не отложил ножницы.
Только находчивость Миклухи-Маклая помогла ему и здесь победить недоверие туземцев. Он отрезал ножницами прядь своих собственных волос и подал Тую, объяснив, что за это ожидает получить его волосы. Тронутый любезностью и вниманием своего белого друга, папуас немедленно согласился, и Миклуха-Маклай, беспрепятственно выбрав на голове Туя наиболее подходящие волосы, срезал их.
Пока ученый завертывал образчик волос в бумагу и делал необходимые для себя записи об их владельце, Туй с полной серьезностью старался следовать его примеру. Он сорвал с ближайшего куста лист, аккуратно завернул в него волосы Миклухи-Маклая и убрал их в свой мешок, куда обычно прятал ценные, с его точки зрения, вещи. Теперь молодой ученый не сомневался, что необходимую коллекцию волос туземцев он соберет: лишь бы хватило собственных, а со стороны папуасов он не встретит отказа. Каждый из них будет считать честью поменяться волосами с путешественником! В один прекрасный день Ульсон обратил внимание ученого на то, что тот выстриг себе всю левую сторону головы. Это произошло от того, что, держа ножницы в правой руке, ему удобнее было срезать волосы на левой стороне головы. Посмотрев в зеркало, Миклуха-Маклай искренно расхохотался. Поправить ошибку было нетрудно — он стал теперь стричь волосы с правой стороны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});