Борьба с Газневидами кончилась для Караханидов неудачно; все их нашествия были отражены с большими для них потерями. К Махмуду перешли и некоторые области к северу от Амударьи; сам Махмуд хотел, чтобы его признавали верховным государем всего Востока и чтобы халиф сносился с Караханидами только через его посредство. Но в то же время сам Махмуд сносился с ханами Караханидов как равный с равными; об этом особенно ясно свидетельствует подробный рассказ историка Гардизи о свидании Махмуда в 1025 году в местности к югу от Самарканда с кашгарским владетелем Кадыр-ханом Юсуфом[72], сыном Богра-хана Харуна.
С именем Кадыр-хана Юсуфа, умершего в 1032 году, связано единственное завоевательное предприятие Караханидов в Восточном Туркестане, о котором говорят источники, — завоевание Хотана. Насколько известно, только здесь успех ислама был связан с успехом мусульманского оружия, и тюрками-мусульманами был завоеван город, где учение Будды процветало уже много веков. В рассказе Гардизи о Хотане, относящемся, очевидно, ко времени до завоевания, упоминаются также христианские церкви и мусульманское кладбище, из чего видно, что мусульмане проникли туда еще в эпоху буддизма.
Интересно, что с Махмудом сносились не только Караханиды-мусульмане, но и языческие владетели. Гардизи говорит о прибытии к Махмуду в 1026 году послов от двух тюркских ханов (приводятся их титулы, произношение которых по единственной известной кембриджской рукописи, копию которой представляет оксфордская, не может быть вполне установлено) с просьбой дать согласие на установление родственных связей между ними и Газневидской династией. Махмуд ответил, что мусульмане не отдают своих дочерей за неверных, но что если они примут ислам, то их просьба может быть исполнена. К сожалению, не сообщается, где правили эти ханы и принадлежали ли они к той же династии Караханидов, то есть были ли среди Караханидов ханы, не принявшие ислама. Этих сведений нет и в единственном, кроме Гардизи, источнике, где упоминается об этом посольстве, — в труде Джемаль ад-дина Ибн Муханны[73] о персидском, тюркском и монгольском языках, составленном в XIV веке. Две последние части этого труда изданы, с русским переводом и лингвистическим исследованием, профессором Мелиоранским[74]в 1900 и 1903 годах{22}; весь труд издал в Константинополе в 1912–1922 годах Килисли Рифат[75]. Тюркский издатель располагал новым материалом, которого не было у русского, и мог установить имя автора. К сожалению, интересующее нас место в тюркском издании искажено пропусками, и пользоваться им можно только по русскому изданию.
Ибн Муханна по поводу двенадцатилетнего животного цикла ссылается на не дошедшее до нас сочинение врача Ша-раф аль-Замана Марвези[76] «О нравах животных»{23}. Говорится о получении султаном Махмудом в 1027 году письма от «государя Китая и государя тюрок», датированного пятым месяцем года Мыши; приводятся и остальные названия годов, причем год Барса назывался также годом Тигра или годом Льва.
Новый источник не дает, следовательно, никаких новых сведений о посольстве двух ханов и только вносит хронологическую неясность. Гардизи относит посольство к 1026 году, врач Марвези — к 1027 году; дата по циклу, год Мыши, соответствует 1024 или 1036 году.
Сведения о границах мусульманских владений в Восточном Туркестане при Караханидах сообщает только Махмуд Кашгарский. Известно, что культурные области расположены в Восточном Туркестане вдоль двух главных путей, северного, ведущего к Куче и Турфану, и южного, ведущего от Хотана к Лоб-Нору, куда впадает река Тарим; у Махмуда Кашгарского Усми-Тарим — «название большой реки, текущей из области ислама к уйгурам и там теряющейся в песках». В XI веке ислам еще не доходил ни до Турфана, ни до Лоб-Нора; пограничными пунктами на северном пути были Куча и Бугур, на южном — Черчен. У Махмуда Кашгарского не говорится, были ли на обширном пространстве от Кашгара до этих мест еще какие-нибудь ханы, кроме кашгарского. Дальше к востоку находились, по-видимому, владения уйгурского хана; приводится его титул кюль бильге-хан, но слова «его называли» показывают, что этот титул относится к прошлому; как назывался уйгурский владетель при жизни автора, не говорится.
В распоряжении автора был какой-то рассказ о завоевании Хотана, но на это в его сочинении сохранился только намек. Приводится имя Дженкши, встречающееся и в монгольскую эпоху среди потомков Чингисхана, но прибавляется, что так назывался один из эмиров Хотана, который был причиной завоевания этого города.
Довольно много стихов, приведенных в труде Махмуда Кашгарского, относится к войнам между мусульманами и уйгурами, причем с представлением об уйгурах связывается представление о культе бурханов, то есть о буддизме. С понятием о бурханах связывается понятие об их жреце — тойоне, как называется до сих пор часть буддийского духовенства у монголов. Этому слову приписывают китайское происхождение; то, что оно вместе со словом ном для обозначения священных книг (по Махмуду Кашгарскому, так называли всякий религиозный закон, в том числе, по-видимому, и мусульманский) перешло к монголам от уйгуров, было известно и раньше, по рассказу персидского автора XIII века Джувейни[77]. Никаких ясных сведений о существовании среди уйгуров манихейства и христианства у Махмуда Кашгарского нет; намек на существование тюркских христиан можно видеть только в его замечании о слове баджак, которое означает «пост христиан». Замечательно, что то же самое слово в манихейских текстах означает «пост манихеев».
Интересно, что в государстве Караханидов прилагали одно и то же название тат к мусульманам-иранцам и к уйгурам. Происхождение этого названия остается спорным; в этнографическом смысле оно употребляется теперь преимущественно на Кавказе, где так называют евреев, говорящих на смешанном иранско-тюркском языке; в Средней Азии слово тат встречается в языке туркмен, которые называют так людей оседлой культуры, в том числе хивинцев. Такое же значение слово тат, очевидно, имело в XI веке; иначе трудно было бы объяснить существование одного и того же названия для иранцев и для культурных тюрок — уйгуров.
Об уйгурских городах у Махмуда Кашгарского были довольно точные сведения. Из орхонских надписей и уйгурских текстов известен город Кочо, ныне Кара-Ходжа близ Турфана с развалинами Идикут-шари, то есть «Город идикута», главный город южной части области уйгуров; Махмуду Кашгарскому слово «Кочо» известно и как название города, и как название всей области. Главным городом северной части той же области оставался, конечно, Бешбалык; кроме того, приводятся еще названия трех городов: Сульми, Джанбалык и Янгибалык («Новый город»). Даже в то время, через три столетия после принятия манихейства, уйгуры не считались народом, утратившим военные качества; в искусстве стрельбы из лука они даже превосходили других кафиров.
Из труда Махмуда Кашгарского мы узнаем также, как уйгуры называли мусульман; в таком значении употреблялось слово чумак. Известно, что так называли позже в Южной России торговцев, развозивших свои товары в телегах; о происхождении этого слова не было никаких данных, и только по звуковому составу его считали тюркским. Очевидно, мусульмане и в области уйгуров, как во многих других странах, были главными представителями торговли.
Еще менее подробны сведения автора о народах, живших к северу от Восточного Туркестана. Мы видели, что границу распространения ислама на востоке можно, на основании его слов, установить довольно точно; менее ясны сведения о границах распространения ислама и тюркской народности на севере и на северо-востоке. Географы X века, по-видимому, хорошо знали только южную часть нынешней Джетысуйской области до гор, составляющих северную границу Чуйской долины. В рукописи Туманского упоминается и река Или, но автор имел об этой реке крайне неясное представление и заставляет ее впадать в Иссык-Куль. С другой стороны, Махмуд Кашгарский придает реке Или очень большое значение; с ней связывается даже происхождение двенадцатилетнего животного цикла. Рассказывается легенда о какой-то царской охоте, во время которой преследуемые царем животные переплывали реку Или в том порядке, как по ним потом были названы годы цикла.
Автор писал свой труд в Багдаде и приводит точную дату, когда он приступил к своему труду, — мухаррем 466 года хиджры, то есть сентябрь 1073 года, но эта дата внушает сомнение по двум причинам: во-первых, тут же назван халиф Муктади[78], вступивший на престол только в 467 году хиджры (1075 год); во-вторых, как год цикла назван год Змеи, который соответствует 1077 году. По записи в конце сочинения, оно было начато еще в начале джумада I 464 года хиджры (январь — февраль 1072 года), четыре раза переработано и переписано и окончено в понедельник 10 джумада II 466 года хиджры (10 февраля 1074 года), то есть до вступления на престол халифа, которому оно посвящено. Трудно объяснить эти хронологические противоречия, тем более что рукопись имеет точную дату (воскресенье 27 шавваля 664 года хиджры / 1 августа 1266 года) и представляет, по словам переписчика, копию с автографа автора. Едва ли, однако, есть основание сомневаться в том, что автор писал во второй половине XI века.