Те же самые вопросы могут быть поставлены по отношению к первоначальному, нетюркскому оседлому населению Китайского Туркестана. Только из слов Махмуда Кашгарского мы узнали, что это население еще в его время рассматривалось как особый народ и носило название «кенджек»; ни в каких других источниках этого названия нет. Кенджеки в то время были уже отюречены, но сохраняли остатки своего прежнего языка в виде некоторых слов и некоторых фонетических особенностей.
Не из Кашгара, а из Баласагуна произошло в конце X века завоевание тюрками пограничного государства иранско-мусульманского мира — государства Саманидов. Упоминается сначала о занятии Богра-ханом Харуном, внуком принявшего ислам Сатук Богра-хана, Исфиджаба, или Сайрама, где, по-видимому, находилось небольшое тюркское владение или владение под управлением тюркской династии; потом, в 992 году, состоялся первый успешный поход Богра-хана на Самарканд и Бухару. Обстоятельства заставили завоевателей временно отказаться от своих завоеваний и вернуться в Баласагун, где Богра-хан в том же году умер; но по миру, заключенному несколько лет спустя, в руки Караханидов перешли все владения Саманидов к северу от долины Зеравшана. Еще через несколько лет, в 999 году, Караханиды снова заняли Самарканд и Бухару; попытки последнего Саманида восстановить власть своей династии (в начале XI века) уже не могли сколько-нибудь серьезно поколебать установившееся в стране тюркское господство.
Вообще попытки Саманидов поднять народные массы для защиты иранской государственности от внешнего врага не имели успеха. Некоторыми представителями мусульманского духовенства даже был провозглашен принцип, что народ обязан принимать участие в защите страны только тогда, когда мусульманская страна подвергается нашествию кафиров. В духе этого принципа доказывалось, что раз Караханиды — мусульмане и не было никаких причин ожидать, что при их господстве мусульманскому населению будет хуже, чем при господстве Саманидов, то мусульманам нет никакого основания «подставлять себя для убиения».
И в других отношениях обстоятельства не были благоприятны для организации единодушного отпора иранского населения тюркским завоевателям. Иранская Средняя Азия в домусульманский период не знала сильной монархической власти; власть здесь находилась в руках землевладельческой аристократии; страна разделялась на множество мелких княжеств, причем князья были только первыми землевладельцами своего княжества и, подобно землевладельцам-аристократам, назывались дихканами; иногда княжеская власть временно исчезала совсем. Иранское дихканство оказывало влияние и на тюрок, встречаются дихкане с тюркскими титулами. При исламе этот аристократический строй, как и в Персии, постепенно разлагался под влиянием развития городской жизни, установления сильной монархической власти и бюрократической централизации; вместе с вытеснением местных иранских наречий персидским языком в Среднюю Азию переносились традиции сасанидской государственности, и сами Саманиды приписывали себе происхождение от Сасанидской династии. Деспотические стремления Саманидов не могли не вызвать мятежного настроения в аристократии, и есть известие, что Богра-хан был призван в Маверан-нахр дихканами. Есть основание думать, что дихкане в первое время действительно извлекли пользу от завоевания страны тюрками. Мы знаем со слов географа Макдиси, что в конце X века традиции дихканства в хозяйственной жизни больше всего сохранялись в области Илак, в долине Ангрена к югу от Ташкента, но политического значения дихкан Илака уже не имел; при Караханидах появляются монеты, чеканенные илакским дихканом, что указывает на восстановление его политического значения.
Завоевав Мавераннахр, Караханиды в первое время не жили в главных городах этой области — ни в Бухаре, столице Саманидов, ни в Самарканде. Местопребыванием первых владетелей Мавераннахра из династии Караханидов был не имевший прежде большого значения пограничный город Уз-генд; здесь, в непосредственном соседстве со своими прежними владениями, Караханиды, очевидно, чувствовали себя безопаснее, чем в центре завоеванной ими области, где через несколько лет все-таки появились некоторые признаки народного движения в пользу Саманидов. Для названия «Уз-генд» была придумана не совсем удачная тюркская этимология уз кент — «наш собственный город», хотя город существовал и до тюркского завоевания. Тюркское название получил и главный город северной части Мавераннахра, где тюркских элементов, конечно, было больше, чем в южной, — Бинкет, главный город области Чач, или, по иранскому произношению, утвердившемуся впоследствии и в местной книжной литературе, — Шаш. Вместо названия Бинкет уже в XI веке, как мы знаем из сочинения Бируни, существовало тюркское название «Ташкент» — «Каменный город», хотя каменных пород в этой местности почти нет; в литературе есть несколько попыток объяснить этот странный факт, но эти попытки остаются произвольными догадками. У Махмуда Кашгарского приводится также сокращенное тюркское народное название Ташкента — Теркен; из этого же сочинения видно, что уже в то время существовала тюркская народная этимология названия Самарканд — самизкент — «жирный (то есть богатый) город».
Отказ от поселения в Самарканде и Бухаре не означал отказа Караханидов от дальнейших завоеваний на западе, откуда к ним пришла не только религия, но и материальная культура и богатства. Движение на запад обещало гораздо больше выгод, чем борьба на востоке и севере с тюрками, не принявшими ислама, тем более что в мусульманских странах, как мы видели, были отдельные партии и группы, встречавшие Караханидов как союзников. Вследствие своего недавнего обращения они были более ревностными мусульманами, чем правители переднеазиатских областей; здесь защитники веры ждали прибытия правоверных завоевателей с востока, которые бы уничтожили господство захватившей власть в Багдаде династии Бундов[67]. Тюрки на востоке, как берберы на западе, вообще выступали в роли защитников религии в тех странах, где представители религии вели борьбу с правительством. Махмуд Кашгарский приводит хадис, в котором, со слов пророка, самому Аллаху приписаны слова: «У меня есть на востоке войско, которое называют тюрками; когда я разгневаюсь на какой-нибудь народ, я посылаю их на него».
Караханиды считались благочестивыми правителями; они не пили вина, чем отличались от представителей тюркской по происхождению, но не связанной с тюркскими народными движениями династии Газневидов[68], к которой перешло наследие Саманидов в области к югу от Амударьи. Газневидский султан Махмуд[69] тоже считался исключительно благочестивым, вел священную войну в Индии и преследовал еретиков в своем собственном государстве, но не отказывал себе лично в запрещенных религией удовольствиях.
Караханиды не имели намерения остановиться на Амударье и предприняли нашествие на государство Махмуда. Историк Махмуда по этому поводу вспоминает хадис, где говорится о наружном виде тюрок, об их маленьких глазах, плоских носах и т. п.; этот хадис является одним из главных доводов против мнения, будто тюрки первоначально не принадлежали к народностям так называемого монгольского типа. Возможно, что в пределах Ирана борьба с тюрками рассматривалась и с точки зрения иранских национальных традиций. Именно в то время появилось написанное еще при Саманидах, но обнародованное при Махмуде «Шахнаме» Фирдоуси[70], в котором отводится такое значительное место борьбе Ирана с Тураном, причем со времени появления тюрок в VI веке слово «Туран» стали употреблять в смысле «Туркестан», страна тюрок, и героев этой борьбы со стороны Турана, несмотря на их чисто иранские имена, сделали тюркскими царями. Применение этих традиций к Караханидам облегчалось тем, что сами Караханиды подчинились влиянию не только ислама, но и персидского эпоса и по имени мифического туранско-го царя стали называть себя «домом Афрасиаба», несмотря на совершенно нетюркский звуковой состав этого имени. Только из сочинения Махмуда Кашгарского мы узнаем, что с Афрасиабом был отожествлен герой тюркских песен Алп-Тонга. Махмуд Кашгарский приводит несколько таких песен, как всегда сопровождая их арабским переводом; в этом переводе слова «Алп-Тонга» заменяются словом «Афрасиаб». Эпизоды персидских преданий об Афрасиабе были приурочены к отдельным местностям Восточного Туркестана. Столицей Афрасиаба считался Кашгар; Афрасиабу было также приписано основание города Барчук, где теперь Маралбаши; в Барчуке будто бы был заключен герой Бизен, или Биджен, по персидскому эпосу, брошенный в колодец по приказанию Афрасиаба за тайный брак с его дочерью и освобожденный Рустемом. Вполне естественно, что Фирдоуси и даже его предшественник, современник Саманидов Дакики[71], вносили в рассказы о мифических туранцах черты быта современных им тюрок. Сюда относятся, например, названия городов и отдельных тюркских народностей.