class="p1">Нет, я не понимаю. То есть не смогу понять, наверное.
А я не смогу объяснить.
Он довел ее до подъезда и постоял внизу, дождавшись, пока она поднимется в свою съемную квартиру и закроет за собой дверь. Она сама его об этом попросила. Ее соседи были наркоманами.
Часть 3
Коля не предупреждал Марка, что приедет. Поставил перед фактом, когда уже шел в сторону кофейни. В этом не было ничего странного, они, в общем-то, так и дружили — пропадали и появлялись в жизни друг друга. Другой дружбы Марк не знал, поэтому и определял друзей как людей, с которыми можно быть откровенным, сколько бы недель или месяцев ни прошло с последней встречи.
Слушай, сказал Коля, мы тут с братом поссорились. Можно я сегодня у тебя переночую?
Так сильно поссорились?
Ага. Политика, жизнь и прочие прекрасности.
Да уж.
Так что, можно у тебя остаться?
Да-да, конечно.
После смены они сели в пабе неподалеку. С пивом стало живее и теплее. Коля рассказывал про Питер и бар, в котором работает. Он отучился на экономиста, как и требовали его родители, но не хотел связывать жизнь с этой сферой. Ему нравились сидры, ипы, апы, нравилось варить их, придумывать новые сочетания, экспериментировать. И, хотя Марк мало что понимал из сказанного Колей, слушать его было интересно.
По пути в бар Марк предвкушал, как расскажет Коле о встрече с Лесей, обо всей этой ситуации с Резедой и Женей, но на столе множились пустые кружки, а он все слушал и слушал. А если и говорил, то о каких-то странных вещах, об общих знакомых из прошлого, о том, как те превратились в инопланетных существ, обзавелись детьми, работой и ДМС. Недавно Марк выбрался с ними посидеть, и единственное, что они смогли обсудить, это горчицу по акции.
Пиздец, сказал тогда один из них, отрефлексировав положение дел, и они посмеялись.
Пиздец, да, сказал Коля.
Хуйня какая-то.
Они матерились, пока реальность не перестала вызывать экзистенциальный ужас. Потом оплатили чек и вышли на улицу.
О, сказал Коля, я вспомнил, что меня триггерит в Йошке, — таблички на домах.
Тексты на табличках, вывесках магазинов и кафе в республике писались на русском и марийском. Так, можно было одновременно идти и в магазин и в кевыт по улице и по урему. В детстве Марк не находил в этом ничего необычного и только потом, побывав в Москве и Петербурге, заметил, что так пишут только у них, в Йошке.
Почему?
Не знаю, нелепость какая-то. Что это вообще? Зачем?
Ну, у нас национальная республика и два официальных языка.
Марийцы же читают по-русски.
Не все. Да и не в этом суть. Вообще не вижу, в чем здесь проблема.
Проблема в том, что это выглядит нелепо.
Чтобы не разозлиться, Марк разглядывал машины, здания и прохожих, забивая голову бесполезными размышлениями о мощности двигателей и толщине стен. Зрелые мужчины любили рассказывать, как в порывах юношеской любви ударяли по стенам, пробивая их насквозь. Когда Марк давал одиночеству захлестнуть себя полностью и его охватывало безумное отчаяние, он тоже не щадил кулаков. Но стены оказывались крепче. Либо раньше они были тоньше, либо те мужики привирали, как охотники и рыбаки.
Марк понимал Колю отчасти, но тот говорил с таким презрением и брезгливостью, что делал ему больно. Попытайся Марк объяснить, чего в этом такого обидного, у него ничего бы не вышло. Если бы на людях, как на домах, висели таблички, у Марка она бы тоже была на двух языках. А то и на трех. Наверное, он мог так и сказать, слово в слово, и Коля бы понял. Но вместо этого Марк раздраженно и беспомощно молчал.
Все норм? — спросил Коля.
Ага.
О чем думаешь?
О толщине стен.
Какие высокопарные мысли.
Марк и не заметил, что Коля подбивает его на какой-то особый разговор. Уже потом, припоминая, как все началось, он осознал, что Коля пробовал разные заходы, а ни о чем не догадывавшийся и довольно злой Марк считал, что тому скучно и что Коля вообще не может комфортно существовать в тишине. Коля даже припомнил, как лишился девственности с одной девушкой, пока их общий друг спал на той же кровати.
Я помню, да. Ты рассказывал.
Да, в этом и суть. Я не совсем правильно рассказывал. Все было наоборот.
Это ты тогда спал?
Нет.
Улицы были пустыми и беззвучными, и Марку показалось, что их с Колей голоса разносятся по всему городу. Он рассмеялся и сам удивился своей реакции.
Бля, сказал Марк. Да ладно?
Коля казался испуганным, и в его взгляде, который сейчас был направлен куда-то в сторону, считывалось что-то вроде разочарования и сожаления.
Ты шутишь, да?
Из Марка вылетали слова, которых он стыдился, уже когда их произносил. Но его прорвало, и он никак не мог заткнуться.
Прости, сказал он наконец.
Забей.
Это было, типа, на раз или как?
Нет.
Но у тебя же есть девушка.
Теперь стыдно стало Коле. Он начал растягивать слова, которые, видимо, накрепко пристали к его внутренностям и не очень-то рвались наружу. У Коли никогда не было девушки, но отношения, подробностями которых он так охотно делился с Марком, которые они обсуждали в переписке, видеозвонках, во время прогулок, — те отношения действительно существовали. Коля просто менял пол партнера.
Зачем?
Я не знаю.
Пиздец.
Прости.
Для такого разговора город оказался слишком маленьким. Им был нужен маршрут как минимум на час, а они уже видели впереди дом. Марк сказал, что нужно зайти в магазин, купить еды, что было правдой, но не объясняло, почему они не сделали этого раньше, ведь прошли пару продуктовых по дороге. В Йошкар-Оле вообще много продуктовых. И аптек. Минимальный набор для выживания. Марку это казалось издевкой.
Коля взял пельмени и разыскал Марка в отделе готовой еды. Он держал пачку, как инородный предмет, слегка вытянув ее перед собой. Какой нелепый способ держать пельмени, подумал тогда Марк. Но, прикинув альтернативы, пришел к выводу, что нормального способа не существует — не выглядеть глупо с пачкой пельменей можно, только положив их в корзину.
Слушай, сказал Коля, я пойму, если вдруг с впиской все отменяется. Все окей.
Чего?
Если ты не хочешь, чтобы я у тебя ночевал, то ок. Я найду, где остановиться. Ты только скажи сейчас, а то я не знаю, брать пельмени или нет.
Если ты не собираешься меня ночью выебать, то все норм,