— Отвечу вам честно и по сути. Николай Иванович, вы как либерал, удачно справились со своей ролью реформатора, но дальнейшие перемены просвещения в настоящее время являются нежелательными. Пора закрепить результаты. Я знаю содержание последней беседы, прошедшей в Кабинете министров. Замечания по пункту воспитания молодёжи, считаю верными. Ещё с самого начала реформы, мы повсеместно стали распространять учебники обществознания и философии, написанные мною лично. Использование их в воспитательном элементе образовательной программы считаю недостаточным. Посмотрите, как их внедрили в специальных военных учреждениях для подготовки офицеров. Там не стоит никакого вопроса о лояльности к власти, а ведь раньше армейские офицеры были самыми ярыми разносчиками радикальных идей, вспомните хотя бы тоже декабристское восстание. Сейчас же офицеры являются настоящей опорой монархии и всё потому, что написанные нами учебники обществознания и философии стали фундаментом их мировоззрения. В школах и вузах относятся к этим предметам формально, не делая их составной частью создания новой личности.
— Ваше Величество, я видел и разговаривал с этими новыми офицерами. Это, мягко говоря, странные люди, — их нельзя считать образцом для подражания.
— И вы туда же, Пирогов. Как и все либералы, упорно насаждаете своё свободомыслие. Никто не собирается делать всё население похожими на новых офицеров. На это не только нет необходимых ресурсов, в этом просто нет нужды. Скажу более, высшее гражданское образование по-прежнему останется источником свободомыслия, — обществу нужны либералы. Но школа, — это фундамент личности, — без государственной идеологии здесь не обойтись. Хотите вы этого или нет, но мы должны формировать мировоззрение подрастающего поколения, которое будет свободно от радикальных революционных взглядов. В конце концов, это вопрос государственной необходимости. Теперь вы понимаете, почему данную задачу я поручаю уже другой категории лиц.
— Да, государь. Полагаю, я действительно для этой роли не подхожу. Мне претит насаждение идеологии в школах.
— Вы не видите общей ситуации, Пирогов. Я ценю вас как умелого реформатора-либерала и просто честного неподкупного человека. Новая работа будет вполне отвечать вашим возможностям и устремлениям.
* * *
Министром просвещения стал Дмитрий Толстой, человек трудолюбивый, образованный и при этом убеждённый охранитель. После покушения на государя попытались подвинуть и шефа III Отделения, но император не дал этого сделать, — его устраивала работа Шувалова. В связи с усложнившейся ситуацией в Российской империи этому ведомству был увеличен в два раза бюджет. Милютина государь также оставил в качестве военного министра, надеясь на успешное продолжение начавшихся реформ. В рескрипте на имя председателя Комитета министров Рейтерна Александр II так формулировал свою позицию по сохранению общественного порядка: «…Провидению угодно было раскрыть перед глазами России, каких последствий надлежит ожидать от стремлений и умствований, дерзновенно посягающих на всё для неё исконно священное, на религиозные верования, на основы семейной жизни, на право собственности, на покорность закону и на уважение к установленным властям. Моё внимание уже обращено на воспитание юношества. Мною даны указания, чтобы оно было направляемо в духе истин религии, уважения к правам собственности и соблюдения коренных начал общественного порядка и чтобы в учебных заведениях всех ведомств не было допускаемо ни явное, ни тайное проповедование тех разрушительных понятий, которые одинаково враждебны всем условиям нравственного и материального благосостояния народа…Я имею твёрдую надежду, что видам моим по этому важному предмету будет оказано ревностное содействие в кругу домашнего воспитания…»
В мае подошёл юбилей. Александр Николаевич и Мария Александровна отпраздновали двадцатипятилетие своей свадьбы. Государь надел на торжество казацкий мундир, в котором венчался. Увидев его в этой одежде, супруга улыбнулась и произнесла:
— Ты совсем не изменился, Александр. Кажется, годы не властны над тобой. Вместо бриллиантов в качестве подарка, Мария получила по её просьбе деньги. Они ей были нужны на дела благотворительности, которым она стала отдаваться всё более безоглядно.
По просьбе жены, Александр поехал с ней в так любимую ей Москву. Путешествие по отличной железной дороге, проезд по милым Мясницкой, Лубянской площади в Николаевский дворец в Кремле подняло настроение паре. Чуть позже, спасаясь от наступившей жары, супружеская чета перебралась в Звенигородский уезд, имение Ильинское. За месяц жизни в относительном уединении Мария окончательно отошла от гнетущего ужаса покушения. Александра же не оставляли в покое и на отдыхе. Государю передали письмо Каткова, издателя газеты «Московские Ведомости», закрытой из-за отказа напечатать предостережение министра внутренних дел из-за яростных нападок на правительство. «…Ни на что не жалуюсь, ни о чём не прошу, — говорилось в письме, — разве только, что Государь признал „Московские ведомости“ своими…»
Михаил Никифирович Катков был влиятельной фигурой в общественной жизни Российской империи. Он понимал необходимость реформ, но одновременно замечал и все их огрехи. Невероятно талантливый журналист и крайне энергичная фигура, он пытался влиять одновременно и на правительство, и на общественное мнение, сохраняя при этом независимость. Если в отношении влияния на правительство, его успехи были весьма скромны, то в отношении последнего результаты проглядывались. Во время польских событий Катков не просто влиял на общественное мнение, фактически он его прямо формировал, побуждая к защите национальных интересов Российской империи. К слову сказать, действовал журналист иногда весьма вызывающе, а порой дерзко. Газета была закрыта не просто из-за критики правительства, а еще и за наглый переход на личности министров. «Московские ведомости» имели огромную популярность среди читателей, и пренебречь их редактором Александр Николаевич не мог. Император не имел к этому журналисту серьёзных претензий, тем более что тот после каракозовского выстрела прямо поддержал власть. Беседа с Катковым прошла удачно. Михаил Никифорович пообещал действовать тоньше и не переходить установленные границы. Конструктивная критика допускалась, но в важнейших государственных вопросах редакция должна была поддерживать правительственные начинания. Через несколько дней газета вновь стала выходить со своими публикациями.
За время отсутствия в столице государь всё чаще стал получать сведения о чрезмерной активности Шувалова в административных делах. Пришла жалоба на то, что он на заседании Комитета министров вдруг заявил о намерении «увольнять по его благоусмотрению чиновников всех ведомств», так как ему известны действия и мысли каждого. В это же время царю сообщили и свежую эпиграмму Тютчева на Петра Шувалова:
Над Россией распростёртой
Встал внезапною грозою Петр,
по прозвищу четвёртый.
Аракчеев же второй.
Против Шувалова шла серьёзная интрига, и тут был явный расчёт на то, что монарх не потерпит наглых властных поползновений своего служащего. Александр не поддался на провокацию, — он просто проигнорировал манипуляцию.
* * *
Заботы и стресс уничтожают любой организм, — Александр всегда помнил об этом. Он не только работал, но и пытался как мог, отдыхать. Силы свои государь черпал на природе. По заведённой привычке в четыре часа дня он ездил верхом из Царского Села в Павловск и обратно. Без этого Александр не чувствовал себя бодрым и полным сил. Но этим летом он впервые изменил своему правилу и стал ездить на прогулку в коляске. Сопровождали императора чёрный сеттер Милорд, а ещё впервые около десяти человек охраны. Требовалось приспосабливаться к новым вызовам, — государь понимал, что прежняя расслабленная жизнь подошла к концу.
Иногда Александр брал с собой Машу. С ней он чаще останавливался на дороге: дочка хотела то сорвать цветов, то вдруг посмотреть на красивую птичку, сидящую на кусте.