наверное, вызвали, чтобы вклеить мобилизационное предписание52. – Наверное! – обрадовался я. Не то чтобы захотел получить мобилизационное предписание, я вообще не знал, что это такое, но если они на мой счёт заблуждаются, то зачем возражать. Им явно было лень копаться в каких-то бумажках и определять, кто я и какое имею к ним отношение. А я, по большому счёту, не знал, зачем меня вызвали, и вызвали ли. По идее, должны бы дать всё же повестку на дальнейшее прохождение медкомиссии, но кто их знает? – Давайте военный билет, – сказали мне и вклеили перед самой задней корочкой ярко-красный листочек с текстом. Тут открылась дверь и стали входить призывники, с которыми я вместе проходил медкомиссию. А после половины призывников вошёл военком. Я обошёл первых вошедших так, чтобы они оказались между ним и мной и вышел за дверь, слыша, как сзади канцеляристки возмущаются, что он вызывает людей, а им не сообщает, зачем. А пока он на них отвлёкся, я и ушёл. Пусть ругаются. Мне его не жалко. Действительно, вызвал – через секрепата – и не сказал, зачем. В том числе, мне. Для канцелярских работниц же я «ушёл», то есть перестал существовать в поле внимания, с того момента, как они отдали мне военный билет. А у меня было готовое оправдание для следующего вызова в партком. В военкомат ходил, получил – как его? – мобилизационное предписание, ага. Могу предъявить. Претензий мне не высказывали. Вообще больше ничего не сказали.
В конце концов, мне просто повезло, что я пришёл как раз в этот момент. Специально я не подгадывал. Я и не знал, когда мандатная комиссия, и вообще не пытался строить хитрых планов по уклонению от призыва, что бы там военком ни думал. Шлангом немного прикидывался, это да. Но это же абсолютно правильное для армии поведение. Его предписывает ещё известный указ Петра I от 9 декабря 1709 года: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство».
Дома я прочёл текст в мобилизационном предписании. Там были указаны основной и запасной пункты и время явки в случае мобилизации. Наверное, имелось в виду, если война. Основной – у главпочтамта в тот же день, кажется, в 8 утра, запасной (вдруг главпочтамт вместе с центром Саратова, да и им самим, чего уж там, уже не будет существовать?) – в лесу, на Кумысной поляне, на следующий день53. Указано, что если будет повестка с иными сроками и координатами явки, то являться по повестке. Что делать, если будет повестка с теми же самыми местами и временами, не сказано. Предполагая, что составлявшие предписание слов на ветер не бросают, зачем они определили возможную повестку именно как с отличающимися координатами? Если имели в виду простое указание «если будет повестка, то являться по повестке»? Подумавши, можно сделать вывод, что при получении повестки с теми же координатами, что в предписании, нужно, видимо, действовать по-другому, чем с повесткой с иными координатами, а именно, являться всё-таки по предписанию. Что уже невозможно, ибо его координаты теперь заблокированы повесткой. Не то чтобы меня не расстреляли в военное время, если я так буду оправдывать неявку, это я понимаю, но мозги у военных бюрократов всё-таки странно устроены. Мне кажется, наиболее странным образом из всех бюрократов, но могу и ошибаться54.
Был и третий раз, когда меня хотели всё-таки забрать в армию, и на этот раз я дошёл-таки до мандатной комиссии. Военком заранее объяснил, что там зададут вопрос, как я отношусь к службе в Советской армии. На этот вопрос допускается только один ответ: как к своему гражданскому долгу. Говорить ничего иного не следует, даже, например, что только и мечтаю, чтобы туда попасть. Потому что ясно же, что издеваюсь, отвечая так – кто мне мешал поступить в военное училище, если я хотел служить офицером в армии? Всем заранее ясно, что отношусь отрицательно, но не имею права так отвечать. Потому что, если отвечу, получу тот же результат, да ещё длинную лекцию о правах и обязанностях советского гражданина. Мне было обидно действовать как роботу в рамках заданной программы, и я на комиссии ответил вопросом: какое это имеет значение? И получил вполне разумный ответ, который показывал, что мандатная комиссия (как бы) вовсе не просто формальность. Оказывается, я мог в ответ привести какие-то препятствия, мешающие мне служить в армии, например, наличие тяжело больных родственников, о которых некому заботиться, и комиссия (может быть) вошла бы в моё положение. Может быть, ага. Насколько я понимаю, при наличии таких препятствий я не на мандатной комиссии должен был бы о них голословно заявлять, а запастись справками и предъявить их ещё в военкомате. И на комиссию не попадать. А если справок нет, то и комиссия бы не стала входить в положение. Так что на самом деле ответ был формальный, как и вся комиссия была формализмом. Единственное, чего я добился своим вопросом, была та самая лекция о правах и обязанностях советского гражданина. Но, надеюсь, в укороченном варианте по сравнению с ответом, что в армию не желаю. Но они навели меня на мысль о справках, и я запасся письмом за подписью начальника ОКБ, в котором утверждалось, что я очень ценный работник, и не стоит забирать меня в армию, то есть та самая моя мысль, что для самой же армии это невыгодно, там была в виде намёка. Не помню, куда я отнёс или послал это письмо, наверное, если отнёс, то в военкомат, а если послал, то уж совсем не знаю, теперь, в какую инстанцию. А может, не знаю потому, что никуда его не отнёс и не отправил, понимая, что это письмо роли не сыграет? Не помню. В армию меня всё равно не забрали, видимо, и в этот раз набрали народу с запасом, и мне повезло. Или заданный вопрос все-таки сыграл роль тоже? Но что-то не верится. Для этого там должны служить не куклы, а люди. Судя по слухам, если они и отличаются от кукол, то в худшую сторону: могут освободить от армии за очень большую взятку. В общем, нусутх. Повезло и повезло.
Зато пару раз с завода забирали на армейские курсы переподготовки. Курсы были менее формальные, чем потом аналогичные в Москве. Мы выезжали на полигон стрелять из автомата, с нами проводили тактические учения по карте. Карта была секретная – подразумевалось, что на всех обычных, общедоступных картах специально вносятся