– Скажи лучше, что глупо лететь в Тулу со своим самоваром. – Тамара с чувством посмотрела на Перелыгина, ставя его выше своих подозрений, хотела что-то добавить, но появился Карасев, пошептал ей на ухо и увел за соседний столик.
Что-то происходило вокруг, но что – Перелыгин не понимал. Если бы Градов предложил прямо сейчас идти шматовать медведя, улететь в таежную баню, он, не задумываясь, согласился бы. Ему уже рассказывали о чудачествах северных корифеев, хотя и не разобрать, чего в тех рассказах больше – правды или вымысла. Те выходки передавались, как легенды, а ему предлагают стать участником сейчас. Зачем он понадобился Градову?
Градов ждал, догадываясь, о чем думает Перелыгин.
– Не ломайте голову, – сказал он. – Все так или иначе связанное с золотом не бывает простым. Вокруг него тайны, некоторые из них интересны, другие – опасны. Одни идут из прошлого, другие рождаются сегодня. Тайны и истины не доступны целиком. Если бы мы вдруг до конца узнали их, окончательно запутались бы. Людям опасны знания истин. – Он посмотрел в лицо Перелыгину. – У нас говорят: золото добывать – себе могилу копать. Только чужие могилы никого не убеждают, копали и копать будем. Если пофантазировать, мы одновременно откапываем и хороним мечту человечества, потому что эта мечта и есть – золото. Нравится это кому или нет, а миром правит оно.
– Иными словами, продается все? – с намеренно равнодушным видом сказал Перелыгин. – «Не заводись», – велел он себе. – Где-то я уже это слышал.
Голливудское лицо Градова осталось непроницаемым.
– Зачем так зловеще? Секреты Родины священны. Хотя… – Он понимающе ухмыльнулся. – За пару килограммов нашлись бы желающие поделиться.
– Предают не только ради денег. – Перелыгин покосился на Тамару, но она что-то обсуждала с Карасевым за другим столом и не могла слышать их разговор. – Предают при наличии неких обязательств, – сказал он, – а если их нет? Мараем душу, ради чего – сами не понимаем.
– А как же мораль? – Лицо Градова приняло насмешливое выражение. Он откинулся на спинку стула. – Если вы предаете друга или изменяете любимой женщине, разве то не предательство, хотя с вашей стороны не было обязательств? – Он поиграл дорогой зажигалкой, щелкнул, последил за вспыхнувшим кисточкой огоньком. – Вам кажется большинство честными людьми? – Градов говорил спокойно и уверенно. – Это потому, что им не предлагали денег. Ни маленьких, ни тем более больших. – Он упреждающе поднял руку. – Давайте доспорим в самолете. Вы же приехали не сидеть серой мышкой в этой газетенке, действуйте.
Никакого другого способа понять, что кроется за неожиданным знакомством и предложением, у Перелыгина не было.
– Доспорим в самолете, – протянул он руку.
– Вот и отлично. – Градов наполнил коньяком рюмки. – Скрепим договор.
Глава четвертая
Закрыв глаза, Перелыгин сквозь наплывавшую дремоту слушал волнообразный рокот двигателей грузового АН-26. После вчерашнего мысли, так же волнообразно, отливали и приливали вместе с дремотой. Начались необъяснимые дни.
В пассажирском отсеке кроме него, Градова и Карасева, у которого, как оказалось, было прозвище Папаша, летели еще двое из горно-обогатительного комбината с соседней реки – Индигирки: председатель артели Филипп Ильич Батаков, широкоплечий, могучий, кривоногий мужик лет пятидесяти с крупной русой головой, носом картошкой, водянистыми голубыми глазами, и Виктор Пугачев, заместитель директора Горно-обогатительного комбината (ГОКа), одних лет с Перелыгиным, с веселым прищуром, светловолосый, приятной внешности. Все, балагуря, сидели с другой стороны, разложив на столе еду, источавшую ароматы. Сбоку стояла трехлитровая банка красной икры, из которой торчала длинная деревянная ложка. Перелыгин страдал, терпел шутки, но к столу не шел, дожидаясь времени обеда.
– Что ж ты, Виктор, пивка не захватил? – обращаясь к Пугачеву, сказал Градов. – Вон как человек страдает, пива-то, поди, и вкус позабыл, а, Егор?
Перелыгин мучительно сглотнул. О пиве мужское население Поселка старалось не говорить, не бередить душу. Везти его по зимникам было полным безумием.
– На заправке утолит душу, – успокоил Пугачев.
– А молодец ваш Клешнин, – прищелкнул языком Папаша, – не побоялся пивзавод построить. Слышал я, пивовара за большие деньги выписал.
– Если секретарь райкома только и будет по сторонам озираться, люди в момент раскусят. – Пугачев отрезал тонким ножом кусок копченой оленины.
– Тебе про него иное говорить не положено, – лениво откинулся в кресле Градов. – Он тебя в тридцать на должность поднял. Только дураки и хамы думают, что их никто хотя бы раз в жизни не подтолкнул.
– Не побоялся, – передразнил Батаков Папашу. – А кого ему бояться? Его начальство из другого теста, пива не пьет?
– Не валяй дурака, Ильич, – перебил Пугачев. – У нас только повод дай, а схарчить человека… – Он показал два пальца. – Вот, как их об асфальт. Зачем ему приключения: ГОК поднял, рудник с фабрикой пустил, Усть-Неру отстроил.
– Если они такие хорошие, отчего в стране бардак? – Батаков налил в кружку из ярко-синего китайского термоса черного чаю, обвел всех холодным взглядом из-под густых светлых бровей. – Хозяина нет! Клешня без нас – вошь на гребешке! Где бы он был, если бы Комбинат не намолачивал план да артели не обдирали бы до исподнего. А на собраниях тоже кричит: пора позакрывать к ядрене фене.
– Ты, Ильич, по лагерям заскучал? – сладко потянулся Градов.
– Не мешает кое-кому напомнить, – сверкнул глазами Батаков, – чтобы страх не теряли. Хрущев все кричал: Сталин запугал! Сталин расстрелял! У народа до сих пор поджилки трясутся. Может, и трясутся, да не у тех.
Перелыгин терял нить разговора, всматриваясь в голубизну неба. Под самолетом бесконечно плыла позолоченная солнцем белая пена, как густо намыленная щека перед бритьем. Под ней, внизу, текла обычная жизнь, а над ней – странная компания летела к теплому морю на взятом, как такси, в оба конца самолете. Тут крылась какая-то тайна, Перелыгин ощущал себя внутри этой тайны, сулившей несколько дней сказочной жизни. Его сознание ускользало из яви в мягкий полусон, будто в белую клубящуюся пену плывущую под крылом, скрывая тайну.
– А вы, если такие умные, представьте себя на его месте. – Голос Батакова отогнал дрему. Он упрямо гнул свое. – Тебе, Папаша, докладывают: на Колыме золото нашли. Сколько? Много, – отвечают. А стране золото – во как! – Батаков резанул по горлу ребром ладони. – Ты спрашиваешь: сколько нужно приисков? Сто! А сколько человек на прииск? Техники-то у тебя… – Батаков нахмурил брови, показав Папаше крайнюю фалангу мизинца. – Две тыщи, – отвечают. Ага, двести тысяч душ, значит. Только пусто вокруг. Тайга! Кто поедет?