своим молчанием и своими делами.
С этими мыслями, когда подошла его очередь, вошел студент в комнату. Шедший перед ним положил земной поклон, осенив себя крестным знамением, и приложился к Святому Евангелию, лежавшему на груди усопшего иерея.
Студент тоже опустился на колени. Поднявшись, весь орошенный слезами, он жаждал взглянуть на дорогое ему лицо — но оно было покрыто воздухом.
«Так вот конец пройденного тобой пути, — подумал он, — спасибо тебе, учитель мой, спасибо», — и он прильнул к его холодной руке, державшей крест, и внезапно осенил себя крестным знамением и приложился к кресту.
Вера, которая направляла такого человека, которая порождала такие дела, и есть Истинная Вера.
«Я пойду по твоим стопам, учитель мой. Я отдам весь свой излишек тем, кто нуждается, и если встречу несчастного, помогу ему, не рассуждая, как сделал ты!» — подумал он, выходя. А лицо его светилось неизведанной дотоле радостью, как и у всех, кто выходил из дома священника.
Коломенский Данилушка
Родом Данилушка был из села Лыкова, Коломенского уезда. Отец его был зажиточный крестьянин, человек богатый и закоренелый раскольник, имевший у себя на дому молельню. Мать его считалась большою начетчетцею старых духовных книг.
Данилушка почему-то не был любимцем родителей и рос как-то одиноко, не дружил он с детьми в своем селе, но для любимой им игры в бабки ходил в другое село, верст за десять. Так как Данилушка был лучшим игроком в бабки, то выигрывал в течение недели порядочную сумму, которую всю отдавал в церковь церковному старосте. Последний любил Данилушку за это, любил за его сиротливость, кормил и нередко оставлял у себя ночевать, брал с собою в церковь, где заставлял его петь на клиросе и торговать свечами. Отец Данилушки сердился за это на старосту и даже жаловался на него своему помещику. Помещик же, узнав, что Данилушка мальчик смирный и добрый, взял его к себе в дом, сделал казачком и хотел учить его грамоте. Но Данилушка в скором времени снял с себя одежду казачка и сапоги, принес помещику и сказал, что ходить в этом он не может, потому что все это сваливается с него. И с тех пор Данилушка уже никогда больше не носил сапог и верхней одежды.
В праздничные и будничные дни он постоянно ходил в церковь, а когда не бывало службы в своем селе, то бегал за две, за три и даже за пять верст в соседние села. На дворе еще темно, а Данилушка уже бежит куда-нибудь к заутрене и, как бы рано она ни началась, поспевает к началу. Его не останавливал никакой мороз, хотя бы в тридцать и более градусов. В одном нижнем белье, с открытою головою, часто по колена в снегу, по оврагам и полям бежит он к церковной службе. Если же, как случалось нередко, придет он раньше благовеста, то зайдет к кому-нибудь из крестьян и там дожидается.
Достигши совершеннолетия, он покинул свое село и пришел в Коломну, горожане приняли его радостно, как юродивого. Босиком он ходил по улицам, по церквам. Особенно он любил бывать на праздничной службе в городском соборе. Собор был холодный, с чугунным полом, и Данилушка стоит себе на полу голыми ногами в своем обычном костюме и от души подпевает певчим или псаломщикам, стоит весь погруженный в молитву и по сторонам не крутится.
Днем Данилушка ходил по городу — по площадям и по торговым рядам. Ему обыкновенно давали денег — он их брал и опускал за пазуху, где у него был устроен мешочек, вечером относил деньги в свою квартиру, которую давал ему у себя в доме один купец. Каждую неделю приезжал к Данилушке церковный староста из его села и брал все собранные им деньги. Собирая деньги, Данилушка любил шутить с купцами. Если купец был толст, то, потрепав его по плечу, говорил: «Эй ты, кашелка», одного он называл «синим», другого «звонким» и т. п. Смеясь, нередко говорили ему: «Данилушка, ты ноги-то отморозил», но он любезно отвечал: «Сам отморозил». И, заложив руки за спину, продолжал идти далее, напевая про себя: «О, воспетая Мати» или «Милосердия двери отверзи».
Так, живя несколько лет в Коломне, Данилушка успел собрать значительную сумму денег — сначала на постройку колокольни у себя на родине, а затем и саму церковь на собранные подаяния расписали внутри и подновили снаружи. Говорили про него, что он иногда пророчествовал. Три раза он предсказывал пожар в своем селе, последний раз сказал, что пожар будет в Великую субботу, и что сгорит дом его отца. Сбылось.
Бывал Данилушка и в Москве. Сюда привезли его с собой коломенские купцы, и всюду он был желанным гостем. Перед смертью он похворал и был похоронен с большой почестью.
О необходимости прощать
В Киево-Печерской Лавре жили два инока, которые были очень дружны: Тит и Евагрий. Но случилось, что они поссорились и стали врагами. Напрасно братья старались примирить их, иноки не хотели никого слушать, и злоба их росла с каждым днем. Однажды Тит захворал. Злой недуг поразил его, и силы инока заметно слабели. Братия уже отчаивалась видеть его выздоровевшим, кончину Тита ждали с часу на час. Однажды, когда Тит чувствовал себя особенно плохо, он сказал брату, сидевшему у его изголовья:
— Брат! Вижу, как силы меня покидают, но не хочу идти к Престолу Всевышнего со злобой на брата. Позови Евагрия, я хочу примириться с ним.
Инок побежал к Евагрию и сообщил ему просьбу умирающего. Но тот отказался идти. Долго уговаривали иноки Евагрия пойти к Титу, он все упирался. Тогда иноки силой привлекли его в келью Тита. При виде Евагрия больной, собрав последние силы, встал с одра и, склонившись на колени, стал молить Евагрия простить его.
— Отпусти мне грех мой, — говорил больной, — не допусти душу мою отягощенной злобой вознестись на Суд Божий. Я виноват пред тобой.
Но лицо Евагрия было сурово и злобно. Он с гневом смотрел на Тита и, когда тот кончил говорить, грозно вскричал:
— Нет! Я не прощу тебя! Не прощу тебе обиды, которую ты мне причинил! Ни в этой, ни в будущей жизни не хочу с тобой мириться!
Евагрий вырвался из рук братьев и упал на землю. Иноки бросились поднимать его, но, едва прикоснувшись к Евагрию, в