Один удар… За ним сразу — второй… Третий…
Со звоном покатился по палубе сбитый с головы Штюрмера шлем.
Четвертого удара не услышал никто.
Только капитан «Благословенной Марты», выронив меч, схватился за шею и медленно осел на палубу, прислонившись спиной к украшенному щитами фальшборту…
— Ты все-таки достал меня, предатель ван Зельде, — умирая, прохрипел Штюрмер. — Все-таки достал… пре…
Он не успел договорить, да и умереть красиво ему не дали. Сильным ударом меча Хорн ван Зельде отрубил Иоганну Штюрмеру голову. Судно качнуло волной, и голова капитана, оставляя за собой кровавый след, покатилась по палубе к правому борту. Одноглазый пират подхватил ее по пути и, насадив на копье, с воплем поднял вверх…
Предводитель пиратов обернулся к матросам:
— Слышали договор? Вам нечего опасаться.
Довольные, те побросали оружие.
— Вам тоже, сир, — ван Зельде подошел к Олегу Иванычу. — И вам… фройляйн!
Олег вздрогнул. Опытный пират с первого взгляда определил в одетой в мужское платье Софье женщину.
Разоруженные пленники были выстроены на корме у разъездной лодки. С мачты слезли юнга Михель и Гришаня.
— Берег не так уж далек, доберетесь, — гнусавил какой-то пожилой бородатый пират. — Ну, а если и перевернетесь на волне — то уж не наша забота.
Довольные, что относительно легко отделались, матросы Штюрмера столпились у шлюпки.
Хорн ван Зельде подозвал к себе Олега Иваныча:
— Вы новгородец?
— Новгородец… да… — Олег Иваныч не очень-то понимал по-немецки, подозвал Гришаню. — Это переводчик… толмач…
— Кто еще есть здесь новгородец?
— Мы… И вот… Эй, Олексаха!
Предводитель пиратов окинул их холодным взглядом и, обернувшись, кивнул своим людям.
Словно давно дожидаясь приказа, те внезапно набросились на ничего не подозревающих пленников, вмиг спеленали их и бросили у борта.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнул головой ван Зельде. — Теперь — этих.
Острием меча он указал на матросов, радостно спускающих на воду лодку.
— Всех, кроме юнги.
Их убили разом. Просто перекололи копьями, словно кур, — никто ведь не ждал нападения. Особенно старался одноглазый. Ух, с каким остервенением он выпускал несчастным кишки, какая зловещая ухмылка играла на его губах. А ведь где-то Олег его уже видел… Давно… Нет, не может быть… Скорее всего, просто похож…
Юнгу Михеля не тронули, подвели к ван Зельде. Отложив меч в сторону, он поднял с палубы увесистый булыжник.
— Ты ловко метаешь камни, парень, — криво усмехнулся предводитель пиратов. — Только — не в тех, в кого надо…
С этим словами он быстрым ударом проломил несчастному Михелю череп. Изо рта юнги хлынула кровь, тело его чуть дернулось и застыло.
Пираты деловито покидали трупы за борт и, окатив палубу водой, подняли паруса на передней, неповрежденной, мачте. Пленников заперли в трюме. Когда вели к люку, Олег Иваныч кинул быстрый взгляд на море. Исход битвы не вызывал сомнений — полная победа пиратов. Справа от «Благословенной Марты» выстраивались в линию пиратские корабли, слева догорал какой-то несчастный купеческий когг. Несколько больших лодок, полных людьми, медленно плыли к берегу — видно, остальные разбойники отличались большим милосердием, нежели их предводитель. Над блестящим от солнечных лучей морем, крича, кружили чайки.
Они плыли на север сутки, а может, и больше — в темном сыром трюме время вряд ли поддавалось строгому учету. Один раз вечером вывели на палубу — оправиться, тут же выдали по паре затхлых лепешек из проса и снова загнали в трюм. Хуже всех переносил заточение Олексаха — качка внизу чувствовалась гораздо сильнее. Бывший сбитенщик лежал на тюках с фламандским сукном и тихо стонал. Гришаня вел себя не лучше — впал в какую-то прострацию: то молился, то ругался и ни на какие вопросы не реагировал. То ли смерть юнги на него так подействовала, то ли ранение — зацепило все-таки стрелой левую руку. Олег Иваныч оторвал от его рубахи рукав, как мог перевязал ему рану. Кровь запеклась, остановилась — вот и ладно, а уж насчет антисептики какой, то — на все Божья воля. Захочет Господь — затянется рана, не захочет — загноится, распухнет, изойдет желтым гноем. Ну, тут уж переживать нечего — лично от Олега Иваныча дальнейшее Гришанино состояние зависело мало. Он и не переживал особо, Олег-то Иваныч, не то было время, чтобы тешиться напрасными треволнениями, забот впереди хватало. Помрет отрок аль выживет — тут уж судьба… Жалко, конечно, ежели помрет, кроме Софьи, не было, пожалуй, у Олега человека ближе.
— А лодок многонько к берегу-то поперлось, — ни к кому не обращаясь, заметил Олег Иваныч. — Знать, не все погибли-то.
— Еще бы все, — оторвался от своей ругани-молитвы Гришаня. — Пять коггов купецких сразу же сдались — их и не тронули, я с мачты видел. На лодки выперли — и все дела. На хольке только посопротивлялися немножко… так, для виду… как окружили его разбойники — сразу оружье побросали. Одни мы… Одних нас… Даже и поначалу сдаться не предложили, как принято. Мыслю, у главного супостата счеты какие-то старые с нашим-то капитаном были, Царствие ему Небесное. Да ты, Иваныч, это и сам видел.
— Видеть-то видел, — Олег Иваныч вздохнул. — Только вот никак в толк не возьму — мы-то ему за каким хреном сдались? Чего этому ван Зельде от нас нужно-то? Ишь, как он новгородцев выискивал… Остальных-то убили, а нас, вишь, держат зачем-то. Знать бы — зачем?
— Узнаем еще, может…
Все замолкли. Лишь слышно было, как кричат чайки снаружи да гудит в снастях ветер. В глубине трюма с писком возились крысы. Мерзость какая… Хорошо, хоть Софью держали в каюте. Олег Иваныч передернулся — только «черной смерти» — чумы им и не хватало тут для полного счастья. Крысы — основные ее переносчики. Да не отгрызли бы что-нибудь у спящих-то… Впрочем, грызть им и без этого есть что.
На палубе вдруг забегали, завозились, засвистел в дудку боцман — спускали паруса… бросили якорь.
Приплыли?
Если пираты и прибыли на свою базу, то выводить наружу пленников почему-то не спешили. А может, это и не база никакая вовсе? Может, обычный порт, Ревель или Рига, да та же Нарва. На разбойниках же не написано, что они разбойники, наоборот, все, как один, весьма приличные люди, негоцианты… Один из кораблей слишком уж похож на когг уважаемого герра Штюрмера? Да что вы! А где был построен корабль уважаемого герра? В Любеке. Надо же — и наш там же. Вот и похожи. В трюмах? Сукно, селедка, да несколько ластов меди… хорошая медь, с Кипра, да и сукно — фламандское, самое лучшее! Кстати, вот лично вам, господин ратман, отрез, на память, так сказать, в знак нашей нежнейшей дружбы. Берите, берите, не стесняйтесь. И селедочку!
М-да… Вряд ли кто трюм проверять будет, даже в порту. Эх, знать бы наверняка… А даже если и не порт! Все одно — это пока плыли, не очень-то убежишь — вода уж слишком студена, да лодок на примете нету — а на суше-то сам Бог велел!
— Гриша, там, в тех мешках, что?
— Сукнище, Олег Иваныч.
— Хм… Ладно. А дальше?
— А дальше медь в крицах.
— И у меня тоже. Оружья-то нет никакого?
— Что ты, Олег Иваныч! Папа Римский лично запретил на Русь оружье возить, специальной буллой!
— То-то рыцари не возят, как же! Дай-ка сюда крицу. Ну-ка, попробуем…
Поднатужившись, Олег Иваныч поднял над головой увесистый слиток меди и с силой ударил им в борт.
Ничего!
Даже щепки не полетели!
Морское судно, это вам не какой-то там струг! Поди его, расколупай. Нет, вряд ли выйдет…
Но если хорошенько постараться… И главное, методично, изо дня в день…
— Ну-ка вставай, Олексаха! Хватит лежебочничать, хватай вон крицу.
Пошатываясь, Олексаха поднял крицу… Но ударить не успел — неожиданно распахнулся люк, и в затхлое пространство трюма ворвался свежий, пахнущий соленой рыбой ветер.
— Поднимайтесь по одному, — по-немецки приказал нагнувшийся над трюмом пират. — Да быстро, быстро!
По узкому деревянному трапу пленники один за другим поднялись на палубу. Четверо вооруженных воинов не спускали с них глаз, по очереди связывая поднявшимся руки крепкими сыромятными ремешками.
«Благословенная Марта», в числе других кораблей пиратов, слегка покачивалась на волнах небольшого извилистого залива, у насыпанного из замшелых камней пирса. На каменистом берегу шумели сосны. Их темно-зеленые кроны, казалось, задевали облака, уносясь высоко в небо, янтарно-желтые стволы отбрасывали на скалы четкие длинные тени. Рядом с соснами стоял приземистый, сложенный на высоком фундаменте из валунов, дом-мыза с крытой красной черепицей крышей и узкими слюдяными окнами в свинцовой оплетке. Сразу за домом вилась извилистая тропинка, терявшаяся в дроковых зарослях. Кусты обступали подножие крутого холма с плоской вершиной, поросшей все теми же соснами. На одной из сосен было устроено нечто вроде «воронья гнезда», в котором маячила темная фигурка часового. За соснами угадывалось селение — тощей одинокой цаплей торчал церковный шпиль, да смутно краснели черепицею крыши.