Армии Фендель не был героем. Люди в джипе не просто ему не понравились, они его до смерти напугали. Особенно двое на переднем сиденье. Но и на заднем сиденье три не совсем нормальные физиономии с сосисками в руках смотрели на него до невозможности вытаращенными немигающими глазами, в которых он прочел мольбу о помощи. Правда, все это могло ему показаться. Он видел их долю секунды, не больше. Он вспомнил, как его малыш Вилли внезапно замолчал, а потом громко заплакал, увидев что-то страшное.
— Криста! Я все-таки никак не могу забыть эту встречу. — Он обратился к жене, которая то засыпала на мгновенье, то просыпалась, хотя очень хорошо знала, что спать нельзя, чтобы муж, не дай Бог, не поддался сонному инстинкту.
Они порядком утомились после посещения родителей Кристы. Ее отец недавно перенес второй инфаркт. Врачи предупредили, что и после первого инфаркта операция не была показана, а теперь стало еще хуже, и, наверное, надо было все-таки оперировать сразу, несмотря на диабет и прочие осложнения. Поэтому старый Штаубах непременно хотел видеть дочь с зятем, чтобы серьезно поговорить с ними о будущем.
Но разговора не получилось. Малышня, давно не видевшая дедушку с бабушкой, громко вопила, лезла к деду на колени, не давала слова сказать. Конечно, можно было призвать малышей к порядку, но старики так умилялись! Они с удовольствием возились с внуками и решили отложить разговор до следующего раза, когда Армии и Криста приедут без детей.
Был великолепный, но грустный день. Фендели заметили, как сильно дед похудел, как он задыхается, как изо всех сил старается выглядеть бодро. В глазах у него появилось новое, невиданное ранее выражение сильной озабоченности и некоторого отстранения. Он будто прислушивался к тому, что происходит у него внутри. Мать тоже страдала, но упорно делала вид, что все прекрасно. Таков был обычный кодекс поведения всего семейства — демонстрировать даже самым близким родственникам оптимизм и бодрость, чего бы это ни стоило. Когда дед забывал о своем недомогании, он дурачился, выглядел сверхвеселым.
Криста от этого еще сильнее расстроилась, она хорошо знала отца и понимала, как тяжело ему притворяться. Они с Армином тоже участвовали во всеобщем семейном веселье. И как всегда во время посещения родителей они чересчур много съели и чересчур много выпили пива. Господин Фендель сожалел, что переел и перепил, последнее время переедание нехорошо на него действовало. Особенно тяжело вести машину на слишком сытый желудок.
Ребятишки давно заснули на заднем сиденье, и было непривычно тихо.
— Армии, — сказала Криста, чуть не плача, — я вижу, куда ты клонишь. Скажи, зачем мы на ночь глядя поедем в полицию? Детям завтра в школу. Они уже спят как убитые. Дорогой мой, ты же сам сказал, что эти люди иностранцы. Мы не можем во все на свете вмешиваться. У нас столько своих проблем! Ты же заметил, как папа выглядит. На нем лица нет, а тебя волнует непонятно что! К тому же, о чем конкретном ты можешь заявить в полицию? Одни пустые подозрения. Просто какие-то люди сидели в машине, ели хот-доги и молчали. Но больше ничего не случилось!
— Мамочка! — неожиданно произнес проснувшийся Вилли.
— Спи, сыночек, — сказала Криста, — скоро будем дома.
Ребенок совсем не собирался спать.
— Эти дяди в черной машине разбойники и людоеды.
Криста ненатурально засмеялась:
— Какие разбойники, какие людоеды? Что ты болтаешь! Это только в сказках бывают людоеды!
Вилли продолжал упрямо:
— А страшный зеленый дяденька меня поднял!
Криста произнесла недовольно:
— Ну что ты выдумываешь, малыш. Просто ты очень устал. Посиди тихо, мы скоро приедем.
Армии вмешался в их беседу:
— Вилли, ты опять начал придумывать! Ты же обещал, что перестанешь сочинять всякие истории и будешь говорить только правду!
Вилли помолчал немного. Потом выпалил, захлебываясь:
— Они кушают детей! — И, подумав, добавил: — И больших тоже! Я сам видел, там одна тетя плакала. А дяденька меня поднял немножечко, а потом опустил… Ой, как я испугался!
— Хотел бы я знать, кто эту чушь про людоедов ребенку внушает, — возмущенно заговорил Армии, ни к кому не обращаясь конкретно. — Неужели эта новая украинская бэби-ситтер? Где, интересно, ты ее нашла?
Криста не успела ответить.
— Все! — Армии решительно нажал на газ. — Мы немедленно едем в полицию!
С самого утра барин оказался не в духе больше, чем накануне.
— Не надо было их отпускать! — он злобно смотрел на Дворняшина. — По его затылку, напряженной спине и высоко поднятым прямым плечам чувствовалось огромное недовольство.
— Вчерашняя шумная семейка? — сразу же понял Дворняшин. — Можно было, конечно, их замочить, но тогда, наверное, еще бы усложнилось. Не бойтесь, барин, они все обосрались от страха и поехали домой мыться!
— У тебя все просто, — сказал барин, — но пока что ты меня в главном деле подвел. — Барин помолчал секунду, затем повторил с нажимом: — Ты очень, очень меня подвел, Дворняшин! Ты предельно отяготил ситуацию, и я еще не понял, с какой целью ты это сделал.
Он замолчал, но тут же заговорил снова; в словах его звучала откровенная угроза:
— Я буду в этом разбираться. Это из-за тебя мы вынуждены тащить за собой лишний груз.
Барин оглянулся, бросил белый беспощадный взгляд на пленников. У всех троих были полузакрыты глаза, и казалось, что они пребывают не просто в полном равнодушии, но почти в прострации.
— Барин! Я сознаю свои ошибки, — истово отозвался Дворняшин, — не сдержался я! Но ведь тот мужик из Брюсселя оказался сука последняя, он меня кинул! Сначала сказал, что все есть, а потом говорит — потерял… Я сильно рассердился, барин. Я несдержанный… Я с детства всегда при паханах… Я, барин, все-таки преступный элемент, а не поп, что бы всем грехи отпускать! А этих…
— Про этих я тебя не спрашиваю, — прервал его барин. — Я сам все буду решать! Попробуй только хоть чуть-чуть проявить инициативу без моего разрешения. Не сомневайся, следующий раз будет для несдерджанного бандита последним! — Барин совсем разозлился и закричал: — Забываешь, дворняжка, что ты на службе!
— Слушаюсь, барин, — с готовностью согласился Дворняшин. — Однако… — протянул он вдруг с величайшим удивлением, — легавые-то едут! Вот те на, какие дела! Настучали немцы! Отпустили на свою жопу! Надо было их… Отрываемся?
— Не надо, — глухо произнес барин, — держи скорость. Оружие на месте?
— Яволь! — с радостным возбуждением ответил Дворняшин.
Барин повернулся к очухавшимся пленникам и попытался изобразить бесконечную сердечность. Он заговорил очень проникновенно, и все трое чуть не потеряли сознание. Ласково процедил уже ставшее привычным предупреждение, похожее на пароль: «Сидите и молчите!», потом душевно улыбнулся и добавил тихонько: «Всех расплавлю на месте!».