Читать интересную книгу Новый Мир ( № 6 2009) - Новый Мир Новый Мир

И начали здесь жить.

Наталья устроилась работать в детский сад, еще в нем была нужда.

А Николай уже летом пас воронцовский табун в одиночку.

И однажды, обдуваемый на взгорке ветерком, он, измученный бессонной ночью, уснул, а лошадь отвязалась и далеко ушла, и весь табун вообще пропал, как в какой-то сказке. Колядин вскочил. Меньше всего ему хотелось быть посмешищем у местных. Утерять табун и свою лошадь!.. Такого еще в Воронцове никогда не бывало с самого основания. У отставного капитана появился шанс попасть в воронцовские устные анналы. Он выхватил из сумки с обедом кусок хлеба и, держа его в вытянутой руке, пошел медленно к лошади, как можно задушевнее зовя: «Майка!.. Майка!..» Пегая Майка с белыми пятнами, похожими на карту антарктических полей, паслась в отдалении. «Майка!.. Майка!..» — звал Колядин, протягивая угощение. Лошадь подняла голову и задумчиво на него посмотрела. Она имела основания быть недовольной этим неумелым чужаком. Заснув, он не разнуздал ее, не дал ей вволю попастись вместе с остальными, не ослабил подпругу седла. И наверное, вообще он ей был неприятен. Лошади как женщины, учил его Сергей, любят умелого ездока, сразу чувствуют уверенность, гонор. Под самим Сергеем лошади пританцовывали, они слушались малейшего движения его руки, пяток и бесстрашно брали препятствия в виде жерди на воротах в загоне, кустов, канавы, тогда как под другими ни за что не хотели этого делать, выгибали шею, раздували ноздри, фыркали, шли боком, били копытом. То же и под Колядиным. Что ж, во всяком деле нужен талант. У Колядина были другие навыки.

Майка вдруг заржала недружественно и, с презрением отвернувшись от его даров, побрела прочь. Колядин стал звать еще ласковее, его даже затошнило от собственного елейного голоса. Сергей говорил… да… Но вообще-то женщины любят солдат с их духом мужского братства… А Майка уходила по лугу.

Он шел за ней, как привязанный, не выдержал, побежал, но и Майка приударила, снова заржав, выгнув хвост. Нет, так было хуже. Колядин остановился, обдумывая план. В нем заговорил тактик. Он внимательно осмо­трел местность, обошел лошадь и методично начал загонять ее в дальний угол луга, переходящего в болото. Майка отступала. Была, конечно, опасность, что она свернет к реке и просто бросится в воду с обрыва — берега там были как раз обрывистые. Но нет, она послушно забрела в глухой угол, остановилась перед топью, недовольно заржав, раздувая ноздри. Колядин с хлыстом наступал. По шкуре лошади прошла дрожь. Она стояла в ожидании и как будто покорилась, но как только Николай приблизился, вдруг кинулась по кустам, однако зацепилась уздечкой за сук, и этой заминки было достаточно — он настиг ее, схватился за сырую пахучую уздечку, хлестнул сложенным ремнем по огромным выпуклым карим глазам и внезапно остановился, пораженный каким-то сходством… С кем? Он вывел Майку из кустов, вскочил в седло и поскакал назад. Надо было отыскать пропавший табун, и так-то уже малочисленный. Лошадей вполне могли угнать, а Колядин — прослыть в веках капитаном-отставником, пустившим воронцовских по миру. Майка вынесла его на взгорок и еще дальше на холм, он огляделся и увидел своих лошадей! Они мирно паслись в пшенице на склоне обширного соседнего холма за ручьем, в чужих владениях. Колядин поскакал туда, боясь, что кто-то все увидит, донесет. Издалека он принялся щелкать бичом, уж этому-то выучился вполне за несколько месяцев крестьянской жизни. Лошади вскидывали головы, озирались и недовольно ржали, всхрапывали, Майка отвечала им. Колядин хотел было матерно гаркнуть, но прикусил язык. Нет, тут надо было действовать как в разведке. Молча он въехал в пшеницу, еще голубовато-зеленую, сладко неспело пахнущую, захрустевшую под тяжелыми копытами, и попробовал завернуть разбредшийся табун. Но непослушные лошади отбегали вглубь пшеничного поля. Вообще они у Колядина уже не вызывали никакого умиления и представлялись существами своенравными, хитрыми и, пожалуй, злыми. Он не завидовал артиллерийским офицерам прошлого, тому же Толстому. Все-таки гусеничный тягач в несколько сот лошадиных сил удобнее и понятнее. Командиру батареи девятнадцатого века приходилось заботиться не только о подчиненных людях, но и о лошадях, а это значит: фураж, водопой (сто килограммов травы, шестьдесят литров воды в сутки на одно брюхо), сбруя, подковы, ветеринарная обработка… кошмар…

И тягач еще не так просто вывести из строя, даже если мина разует его, можно заменить несколько траков в гусенице, и, уж по крайней мере, бронированная шкура выдерживает и пулеметный огонь, не говоря о ружейном или автоматном.

В конце концов ему удалось справиться с настырными своенравными животными, и, осерчав, он погнал их по склонам, прикладываясь бичом к потным крупам.

Позже он вспомнил, с кем тогда почувствовал сходство: с Вронским. Но похожими их делал только один жест — битье беззащитной лошади. Вронский никогда не пошел бы на конюшню, он скорее пустил бы пулю в висок.

Да, у Колядина была идея: вернуться на землю. Вполне русская идея. Но и римская. Ветеранов-легионеров наделяли земельными участками — чтобы кормились сами на склоне лет и не участвовали в заговорах и восстаниях. А земля для русской идеи еще и лекарство. По крайней мере, так это понимал Колядин, читавший Толстого и Фета, кавалерийского офицера, ставшего крупным помещиком. Он на это надеялся.

Но в тот летний полдень, гоня лошадей по маревым пастбищам, подумал, что все это очередная иллюзия, дурацкая сказка.

Руководство соседнего хозяйства обвинило пастухов конезавода в по­­­­­­тра­ве, но не пойман — не вор, и до суда дело не дошло. Василина Евгеньевна попеняла Колядину, он отпираться не стал. На этом все и закончилось.

Но мысль о дурацкой сказке уже тлела. Раздувала ее и Наталья, считавшая Воронцово добровольной ссылкой. Ей не с кем было здесь словом перемолвиться, бабы, сплетничающие у магазина в ожидании фургона с хлебом, вызывали раздражение. Как будто жены офицеров возле гарнизонных магазинов не сплетничали. Но, видимо, там уровень сплетен был другой. Обзаводиться хозяйством она не хотела. Ждала, когда срок кончится . В общем, Воронцово было еще одним местом службы. Ну а когда снялась и переехала в город семья Сергея, ее сарказму не было предела. Высокий костистый Сергей с перебитым длинным носом выглядел немного смущенным. «Сам посуди, Николай, — говорил он, разводя большими руками, — зять открыл фирму, пошел в гору, зовет механиком в автосалон, ну? Я-то лошадей люблю, как женщин, роса, ночное… Мне все это сниться будет!» В его голосе слышался надрыв. И он уехал, вернув дом конезаводу.

— Хотела бы и я видеть все это только во сне, — призналась Наталья.

Николай промолчал. Он продолжал строить хлев в выходные, налегал. Сергей, уезжая, подарил ему поросенка. Иногда ему помогал сосед, Валдис, литовец-лесник, сумрачный сероглазый неразговорчивый мужик с крупной головой, скошенными, как будто срезанными плечами, невысокий, но удивительно сильный, крепко стоящий на земле — носил обувь сорок пятого размера. Это он в Литве был лесник, а здесь работал трактористом; жил вдвоем с матерью, почему-то не мог найти себе жену среди воронцовских. Неказист был и молчун? Зато не пил и хозяйствовал с умом. Колядину

он помогал просто так, по-соседски, из спортивного интереса, отметая взмахом увесистой ладони речи на тему: как же нам тебя благодарить, Валдис?.. и т. п.

Воронцовские мужики поначалу захаживали к новеньким, но нелюбезная Наталья быстро их отвадила. Николай особенно не протестовал, хотя и опасался прослыть бирюком. «Быть бирюком у алкашей? Это почетное звание», — заявила Наталья. Ну да, мужики были любители… И сам Николай не отказывал себе в этой маленькой радости. Но воронцовские, как говорится, керосинили по-черному . Самогонный дух витал по дворам.

И загадкой почище сфинксовой было то, что конезавод процветал когда-то, совсем недавно, только что…

И уже приходил в запустение. Воронцовских рысаков продавали за бесценок — лишь бы не пали; одна конюшня закрылась и быстро превратилась в развалины, как будто подверглась артиллерийскому обстрелу. Техника ломалась и ржавела, ремонтировать ее было не на что. Транспортер на второй конюшне то и дело заклинивало, его нужно было полностью заменить, но на какие шиши? Специалисты собирали пожитки и уезжали отсюда.

Сергеева поросенка украли из недостроенного хлева, о чем Наталья нисколько не горевала. Ей хватало хлопот и с цыплятами, уже выросшими в молодых курочек и двух петушков. Да еще откуда-то приблудился кот, рыжий и зеленоглазый, как тигр; она имела неосторожность угостить его и что-то ему сказать, и все, кот прилип. Ему дали кличку Басё: Наталья как раз купила календарь, оформленный в восточном стиле, с японскими цветными гравюрами и хокку знаменитых поэтов. У Басё была крупная башка и обрубленный жизненными невзгодами хвост. Он крайне неохотно дозволял гладить себя, выражение глаз его при этом было мученическим.