– Меня не посетило откровение в виде наслаждения в двенадцать лет, а даже если бы это было так, я бы не смог сформулировать это подобным образом. Как и все остальное, впрочем. Это пришло со временем, и в первую очередь с рефлексией, свойственной руководителю и сменившей возбуждение игрока, незаметно подводящей вас к осознанию морального кредо. И даже «необычного» кредо.
– Столько уступок в пользу коварства, порока, хитрости, двусмысленности, окружающих некоторые основные правила, равно как и в пользу их судейской интерпретации во время игры, что это отнюдь не только добродетельное кредо. В этом и заключается его «причудливость», вернее, его противоречивость и даже абсурдность. В нем нет единства, ему не свойственны безусловность и догматизм, оно гибко и человечно, со своей долей требовательности и понимания.
– Разве не такова нравственность у Камю?
– Давайте будем с осторожностью следовать по дорогам литературы и философии. А также нравственности! Но в той степени, в какой Альбер Камю часто ставил чувство превыше причины, а человека превыше системы, и неизменно в той степени, в какой условия человеческого существования питали его размышления и его произведения, да.
– «Тем, что мне доподлинно известно о нравственности и обязательствах людей, я обязан футболу». Сказав так, он напомнил как о величии, так и о слабости человека, а значит, человеческого существования.
– Несомненно именно поэтому он присудил футболу степень «доктора» нравственных наук, или же места «образования» нравственности. Однако в 1953 г. в записках бывших игроков Racing Club Universitaire в Алжире, где он был вратарем в 30-х гг., Камю написал буквально следующее: «Тем, что мне доподлинно известно о нравственности и обязательствах людей, я обязан спорту».
– Так он не написал слово «футбол»?
– Вся его статья была посвящена игре в футбол и вратарю, которым он сам был в 30-е гг., так что все приходят к выводу, что слово «спорт» не может указывать ни на что иное.
– Футбол настолько очевиден, что его находят в некоторых неупотребленных словах, равно как в некоторых жестах или незавершенных исканиях. Я подумал о великом ударе Пеле или просто-напросто о Севилье 1982 г.
– Кажется, вам по вкусу идея, что вот уже больше века футбол увлекает на свою орбиту многие человеческие убеждения и опасения.
– Более того, эта идея мне нравится больше всех иных.
Часть II. Великая игра
Глава IV. История. Закрой глаза и думай об Англии
– Китайский цуцзюй (III в. до н. э.), греческий афораксис эпискирос (Античность), римский гарпастум, японский кэмари, французская суль, флорентийский футбол, ацтекский тлачтли, русская лапта, швейцарский хорнус, эскимосский калагут… Составляя генеалогическое древо футбола, мы допускаем самые разные гипотезы, более или менее далекие от реальности, более или менее приемлемые, касательно истоков этой игры. В начале нашей беседы вы сказали, какой именно среди них вы отдаете предпочтение, но я специально не назвал ее в топовой десятке, чтобы вы позволили себе роскошь назвать ее еще раз.
– Я недостаточно учен, чтобы позволять здесь себе какую бы то ни было роскошь. Даже если моя гипотеза – родом из Египта, более древняя, чем все, что вы назвали, как мне кажется, – отсутствует в вашей топовой десятке. На самом деле я подозреваю, что вы неверно меня поняли. Я не говорил, что эта игра меня привлекает, я говорил, что меня привлекла сама поза. Она изображена на погребальной стеле IV тысячелетия до Р.Х., выставленной в археологическом музее в Афинах. На ней изображен мужчина, ловящий мяч на бедро. Рядом с ним ребенок, который смотрит на него. Передаст ли он мяч ребенку? Нам об этом неизвестно. Мы можем только догадываться или надеяться на это. Но он, по крайней мере, удерживает мяч. Контролирует его. Для меня это первый «контролирующий» мяч жест. С которого начинается футбол.
– Стела, посвященная неизвестному первому фанату футбола.
– Мне кажется, ни об этом человеке, ни о его позе ничего не сказано. Но какая разница! Это начало всего. Сначала поза, затем движение, которое есть последовательность поз. Думаю, индивидуальные позы и индивидуальные игры более или менее случайны. Они предшествуют коллективным играм, где большее значение имеют понятие движения, территории, ее захвата.
– Вам знакома погребальная стела IV тысячелетия до Р.Х., а вот, например, о средневековой ацтекской игре «тлачтли» вам что-то известно, или, если говорить о чем-нибудь более простом, – о нормандской игре «суль»?
– По правде говоря, нет.
– В эту игру играют на Т-образной площадке. Она символизирует вселенную, а мяч, соответственно, олицетворяет солнце. Игроки передают друг другу твердый деревянный мяч, пользуясь при этом только ногой или бедром, для защиты они используют наколенники и специальные ремни для подбородка. Значит, вам неизвестна игра, название которой можно было бы перевести как «летающий мяч». И даже по тому краткому описанию, которое я сделал, не кажется ли вам, что она напоминает футбол?
– В том смысле, что площадка для игры огорожена, что игроки не используют руки, а мяч, как вы говорите, летает от одного игрока к другому, напоминая футбольный пас, – да, есть сходство. И я уже не говорю об эмблеме солнца, которая сближает эту игру с великим «метафизическим» актом, которым также является футбол.
– Сначала все же было контролирующее движение, которое предшествовало пасу (кроме Кубалы, который, очевидно, иногда совершал все одновременно), и пас был путем, ведущим от движения к игре. Из ныне существующей истории спорта нам мало известно о первом контролирующем и первом пасующем игроке; но всем известно, что вы являетесь пламенным защитником как одного, так и второго, возможно даже, второго в большей степени.
– Пас – это «последнее» действие в футболе. Он царит в самом сердце движения, его особенной динамики. Контроль – это чистая техника, а пас добавляет к технике еще и сообразительность.
– Мне сейчас вспомнились ваши бесконечные споры с Мишелем Идальго на тему того, кто при передаче паса важнее – отдающий игрок или получающий.
– Что было сначала – курица или яйцо? Давайте лучше поговорим не о том, кто его получает, а об игроке, который просит пас. Вот что такое футбол: предложение принять решение, которое постоянно делается игроку с мячом в виде просьбы или вызова.
– Ну и?
– Однажды, когда тренировка была относительно расслабленной, Мишель Идальго в перерыве предложил мне раз и навсегда выяснить этот вопрос. Он играет за игрока с мячом, а я должен просить у него пас, и тут он делает такую передачу, что хуже не придумаешь, и оставляет меня ни с чем. Так он подтвердил свою теорию, но как это было низко!
– Но теоретически, как доказать, что он не прав?
– Если эту теорию применить к двум командам или двум игрокам, один (или одна) из которых находится на пике своей карьеры, это будет просто надувательством. Тот, кто делает пас, равно как и тот, у кого просят мяч, должен обладать минимальным талантом. При одинаковом желании и равной технике именно тот, кто просит пас, приводит в действие механизм игры. Только в силу привычки или случайности им приписывают равенство инициативы. Или же они действуют в тандеме. Шестое чувство, подсказывающее, что сделает партнер.
– Сейчас мы далеки от перерыва во время тренировки сборной, настолько дело кажется серьезным, чтобы не сказать, первостепенным.
– В значительной степени своеобразие футбола заключается в постоянном вопросе о ролях дающего и просящего пас, и в движении, которое зарождается в итоге. За счет количества игроков, подвижности и текучести, а также сложного взаимодействия между дающим и просящим пас футбол обеспечивает такое количество комбинаций, которое не найдешь ни у одного из его конкурентов. Невозможно свести его к уравнению или навязать ему какую-нибудь чересчур заумную теорию, а заодно и эти бесконечные статистические подсчеты.
– Точно так же, как Жан Янн не любил ездить по трассам департаментского значения, вы не любите трассы, – хотя что я говорю, – автострады статистических подсчетов…
Конец ознакомительного фрагмента.